— Бусыгин передал тебе привет.
Снова пауза.
— А я-то при чем? Я ничего… Что Бусыгин?
Сизов опустил трубку на рычаг.
Глава восьмая
До Москвы Сизов долетел за полтора часа, затем сутки провел в вагоне поезда Москва-Воркута. Вынужденное безделье вопреки ожиданию не тяготило его, привыкшего к каждодневной круговерти срочных заданий, неотложных дел и всевозможных забот. Половину дороги он проспал, а потом бездумно смотрел в окно, отказавшись играть в карты и выпивать с тремя хозяйственниками средней руки, успешно решившими в столице какой-то свой вопрос. Он не любил случайных знакомств и избегал досужих расспросов, обычных при дорожном общении.
В Микуни он вышел из вагона, провожаемый любопытными взглядами попутчиков: режимная зона, здесь царствовало управление лесных колоний и высаживались, как правило, только люди в форме внутренней службы — гражданские объекты поблизости отсутствовали.
По однопутке допотопный паровоз потащил короткий состав в глубь тайги, и через несколько часов Сизов шагнул на перрон маленькой станции, которая, казалось, выплыла из начала сороковых годов: игрушечный вокзальчик красного кирпича, бревенчатая пристройка «Буфет», давно забытые медные краны и указатель «Кипяток».
И патруль, безошибочно подошедший к нему — единственному штатскому среди пассажиров вагона.
— Гражданин, ваши документы и цель приезда, — козырнул старший лейтенант с заношенной красной нарукавной повязкой, на которой когда-то белые буквы составляли непонятную непосвященным аббревиатуру ДПНК (дежурный помощник начальника колонии). У двух подтянутых настороженных прапорщиков на повязках были другие надписи: Кон. ВН (контролер войскового наряда).
Сизов предъявил удостоверение и расспросил, как пройти в «Комилес».
Управление располагалось рядом со станцией в новой четырехэтажке из красного кирпича. Любому приезжему бросалась в глаза скрытая связь между вокзалом и управлением: во всем поселке только эти два здания были выстроены из нетипичного для лесного края стройматериала. Но лишь человеку, знающему о соотношении бюджетов «Комилеса» и местного исполкома, было ясно, кто кому оказал похозяйски «шефскую помощь».
Начальник оперативно-режимного отдела — шустрый молодой капитан, привыкший схватывать вопрос на лету и тут же с ним разделываться, затратил на Сизова пять минут.
— Батняцкий? Фамилия ничего не говорит. Значит, не отличался. Какое учреждение? Тройка? Тогда быстро…
Он нажал клавишу селектора, вызывая дежурного.
— Лезвин еще не уехал? У тебя? Быстренько ко мне.
И пояснил:
— Начальник «стройки». Его как раз только сейчас выдрали, по дороге обязательно будет вам жаловаться, приготовьтесь. Зато вечером наверняка…
Он звонко щелкнул себя по горлу и подмигнул.
— Так что можно и потерпеть. Верно?
Сизов Промолчал. Он не любил фамильярности.
— А вот и Лезвин, знакомьтесь! В кабинет вошел пожилой майор с лицом неудачника. Впрочем, Сизов подумал, что если бы на его плечах были полковничьи погоны, он бы не выглядел пожилым и не казался неудачником — просто хмурый усталый мужик лет под пятьдесят.
Почти всю дорогу он молчал. «УАЗ» ходко углублялся в тайгу. С двух сторон выложенную из бетонных плит дорогу обступала глухо шумящая зеленая стена. Из леса сильно тянуло сыростью. С каждым километром пляшущее над бетонкой облако гнуса уплотнялось.
Сизов представил эти места зимой. Мороз, жесткий, как наждак, снег, безлюдье…
— Снега много наметает? — спросил он, чтобы завязать разговор.
Лезвин уверенно вел машину. Сизова вначале удивило, что он обходится без водителя, но, судя по манере езды, начальник колонии часто садится за руль.
— Снега? — отозвался он. — Скоро покажу…
Сизов не понял, что ему собираются показать: было тепло и невозможно представить, что где-то, даже в самой чащобе, сохранился снег.
Бетонные плиты кончились, машину затрясло по бревенчатой лежневке.
Лезвин сбавил скорость.
— Вон, справа, видите? Сквозь поредевшую стену леса просматривалась обширная вырубка. Бросалась в глаза одна странность: высоченные, до полутора метров, пни.
— Вот столько наметает. — Лезвин выругался. — За это я в прошлом году выговор схлопотал.
— За снег? — снова не понял Сизов.
— Да не за снег, — досадливо сказал Лезвин. — За своих долбо… Они перед тем, как пилить, должны утоптать до земли, чтобы от корня оставить не больше десяти сантиметров. А это работа нелегкая и в план не идет.
Вот и срезают там, где снег заканчивается!
— Есть же бригадир, мастер…
— Такие же долбо… — повторил Лезвин с прежней досадой. — И так же заинтересованы в кубометрах. К тому же сразу в глаза не бросается, а когда растает, лесная инспекция и поднимает тарарам… Штрафы, предписания, протоколы. Кто виноват? Зэков-то пайки не лишишь, а начальнику в самый раз строгача закатать.
Лезвии притормозил, мягко перекатившись через прогнившее бревно.
— А лесовики не отстают: проведите санитарную расчистку леса — и все!
Поспиливайте до положенного уровня — и баста! А кто будет из-за этих огрызков человеко-часы затрачивать?
— Так вас сегодня из-за этого? — поинтересовался Сизов.
— Да нет. Дважды за одно не бьют. Два офицера рапорта на увольнение подали…
Лезвин тяжело вздохнул.
— Их тоже понять можно. Службу закончили, хотят отдыхать, а я их посылаю лежневку чинить. Конечно, не нравится. А кто меня поймет? Бревна то гниют, то расходятся на болоте, без ремонта за сезон можно дорогу потерять. На пятый ЛЗУ сейчас только на вездеходе проедешь.
— А почему офицеров? Бригаду осужденных поставить — и все дела!
— А кто будет кубики давать? У нас каждый день в пять часов селектор, и знаешь, что генерал спрашивает? Не про оперативную обстановку, не про политиковоспитательную работу, не про подготовку к освобождению. Вопрос один: выполнен план? И не дай Бог сказать «нет». Так что зэков на это дело отвлекать нельзя. Что остается? Обстоятельства на меня давят, а я на офицеров. В результате «неумение работать с личным составом» и очередной выговорешник!
Лезвин снова выругался.
— Я уже двадцать лет майор, десять — здесь, на полковничьей должности. Видно, майором и сдохну.
Впереди показались сторожевые вышки.
— Приехали, — утомленно сказал Лезвин. — Сейчас попаримся, банька должна быть готова — и на ужин. Заночуете у меня, жена полгода как уехала.
После бани Лезвин немного размяк. Чувствовалось, что владевшее им внутреннее напряжение прошло. Сноровистый сержант накрыл стол в небольшой кухне типовой квартиры — если не выглядывать в окно, можно было легко представить, что находишься в новом микрорайоне Свердловска, Москвы или Тиходонска. Только обилие на столе грибов — жареных, маринованных, соленых, банка моченой брусники и мясо тетерева выдавали месторасположение жилого блока лесной исправительно-трудовой колонии строгого режима.
Лезвин отпустил сержанта, оценивающе глянул на Старика и поставил на стол две бутылки водки и граненые стаканы.
Притомившийся с дороги и не евший целый день, Сизов сразу охмелел и усиленно принялся за закуску. Лезвин лишь цеплял вилкой скользкие маринованные грибы.
— Через два года пенсия — уеду в Ташкент. Не бывали? Жаль, расспросил бы… Правда, говорят, нельзя резко климат менять. С минус пятидесяти до плюс пятидесяти — даже чугунный котелок растрескается. А организм-то привык за десять лет…
Лезвин хлопнул ладонью по столу.
— Десять лет! Срок! Они там, — он показал рукой в стену, — мы здесь.
Вот и вся разница. А мороз, глушь, лес кругом — это общее. Не задумывались?
— Преувеличиваете, устали, наверное, — с набитым ртом ответил Сизов.
— Устал, точно… Не обращай внимания. Со свежим человеком всегда на болтовню тянет, дело-то к старости. А тут как? Сижу один, даже выпить не с кем. С подчиненными невозможно — надо дистанцию держать. Одному — страшно… Раз, два — и готово. Сам не заметишь, как сойдешь с катушек.