— Вот тебе и раз! — воскликнул Жора. — Да об этом весь город уже говорит. Здесь такая драка была, боже ты мой! Одного нашего парня даже подрезали.

— Какого это вашего?

— С нашего курса. Юрку Назарова.

— Об этом деле я слышал, — сказал Борис. — Только не знал, что это здесь было.

— Именно здесь, — подтвердил Жора. — Я как раз сейчас в больницу к Юрке иду, проявлять чуткость.

Николая вдруг осенило.

— А что, хлопцы, — он многозначительно посмотрел на ребят, — может, и нам проведать этого парня от лица, так сказать, общественности? Все-таки геройски себя вел! И потом надо же быть в курсе дела? Как-никак наш район.

— Идея! — подхватил Таран и, не моргнув глазом, прибавил: — Время все равно есть, билеты на девятичасовой сеанс взяли, а сейчас только пять.

Жора от удивления заморгал глазами.

— Вы это серьезно?

— А чего же? — ответил Борис. — Мы тебе тоже, как родному, рады.

— По меньшей мере оригинально, — пожал плечами Жора. А впрочем, в компании даже веселее. Я вас представлю по всей форме. Пошли. Нам на «тройку».

Ребята гурьбой двинулись к остановке троллейбуса.

В просторном и светлом вестибюле больницы ребята заметили невысокого человека в очках и белом халате. Его окружили несколько женщин и наперебой задавали вопросы.

— Дежурный врач, — определил Жора. — Давайте наведем справку.

Всей гурьбой они подошли к человеку в халате, и Жора через головы женщины громко спросил:

— Доктор, как Назаров себя чувствует, из шестнадцатой палаты?

— С переломом ноги?

— Нет, другой, которого ножом ранили.

Женщины испуганно умолкли, а одна жалостливо спросила:

— Как же это его, сердечного?

Доктор осуждающе пожал плечами.

— Жертва собственной неосторожности. Не надо ввязываться в драку с пьяными.

— Пусть делают, что хотят, — совершенно серьезно, в тон ему прибавил Таран. — На то они и пьяные.

Врач сделал вид, что не слышал этой ядовитой реплики, и, обращаясь к Жоре, сказал:

— Ваш Назаров выписывается через два дня.

В гардеробной пожилая нянечка наотрез отказалась выдать халаты.

— У него, милые, уже три человека сидят. А собрания у нас проводить не полагается.

Ребята переглянулись. Первым нашелся Таран.

— Правильно, мамаша! — горячо воскликнул он. — Режим есть режим. Но мы его, между прочим, нарушать и не собираемся.

— А в таком разе куда пришли? — подозрительно спросила нянечка.

— Тоже в шестнадцатую палату, к Назарову. Но к другому. Наш ногу сломал.

Старушка, видно, почувствовала какой-то подвох в словах этого плутоватого парня.

— А от того только что жена с дочкой ушли.

— Именно! — подхватил Таран. — А мы с работы. Страхделегаты.

— Делегаты еще какие-то, — проворчала старушка. — Дам вот тоже три халата, и все. У меня и нет больше.

Таран хотел было продолжать диспут, но Илья Куклев сказал:

— Ладно. Мы тут с Борисом подождем.

На том и порешили.

Жора, Николай и Таран, накинув халаты, двинулись вверх по широкой лестнице.

Хирургическое отделение занимало весь второй этаж, и шестнадцатая палата находилась в самом конце коридора. На высокой белой двери виднелся синий стеклянный квадратик с цифрой «16». Жора, не стучась, уверенно распахнул дверь. За ним вошли Николай и Rаран.

В небольшой, очень светлой, вызолоченной последними лучами солнца комнате стояло четыре кровати. На одной из них, у окна, лежал светловолосый паренек, возле него сидели двое ребят и девушка. Таран бросил на нее восхищенный взгляд.

— Юрка, приготовься, — торжественно объявил Жора. Представители трудящихся Заводского района хотят тебя приветствовать за отвагу и геройство, проявленное…

— Жора Наседкин в своем репертуаре, — насмешливо сказал плотный румяный паренек в сером костюме и красной тенниске, выглядывавших из-под халата, — Андрей Рогов, — просто добавил он, протягивая руку Николаю.

Ребята познакомились.

Второго парня, очень высокого и худого, в сером с черными полосками заграничном джемпере и пестром галстуке, звали Валерий Гельтищев.

— Марина, — с улыбкой представилась девушка.

Она была хороша собой — черноволосая, стройная, с ярким румянцем на нежных щеках и большими темными и ласковыми глазами. Синяя вязаная блузка туго обтягивала ее высокую грудь.

Николай, пожимая руку Назарову, сказал:

— Мы, конечно, никакие не представители. А так, покомсомольски зашли проведать. Хороший вы пример нам дали…

— Ну что вы… — смущенно отозвался больной. — А вообще очень рад.

— Нет, не что вы! — горячо вставил Таран. — Мы еще в нашей заводской многотиражке об этом деле напишем.

— Юра, тебя ждет мировая слава, — иронически заметил Гельтищев.

Андрюша Рогов метнул на него сердитый взгляд.

— У тебя дурацкий тон, — резко сказал он. — Печать большая сила. Сам редактор, понимать должен.

Гельтищев снисходительно усмехнулся:

— У нашей газеты другое предназначение. За это нас, как известно, и преследуют.

— Преследуют? — вскипел Андрюша. — Не публикуйте глупых статей!

— Мыслить оригинально не значит мыслить глупо.

— Иногда значит! Один девиз ваш чего стоит: «Я мыслю, следовательно, я существую!» Сплошной идеализм разводите! Тоже мне Декарты двадцатого века!

— А что за газета такая? — поинтересовался Николай.

Андрюша досадливо махнул рукой.

— Да наша, факультетская. Вот доверили им, — и сердито прибавил: — Ленина читать надо!

— Не меньше тебя читал, — отрезал Гельтищев.

— Ну, об этом мы еще поговорим. И не здесь, а на бюро. Надо в конце концов оргвыводы делать. А то нашли себе, понимаете, трибуну! Воду мутить!

Гельтищев иронически усмехнулся и поправил галстук.

— Полная демократия, значит, и свобода слова? А между прочим, можно было бы с вами поспорить, к примеру, о так называемом идеализме.

— Долго спорить не пришлось бы! Поповщина сейчас не в моде!

— С ней в космос не полетишь, — авторитетно вставил Таран, вспомнив бесконечные рассказы Коли Маленького. — И другие миры не откроешь.

Присутствие хорошенькой девушки явно вдохновляло его.

Андрюша обрадованно подхватил.

— Слыхал? Это тоже не последний аргумент. Они, — он кивнул на Тарана, — умеют спорить. Народ там знающий и зубастый. Я как-то был у них на собрании, отчет в «Ленинскую смену» писал.

— А я в этой газете ваши стихи читал, — улыбнулся Николай. — Про любовь. Здорово написали.

Андрюша покраснел и украдкой бросил взгляд на Марину.

— Это так, первые опыты, — смущенно ответил он.

— Скромность украшает человека, — засмеялся Жора.

Андрюша зло прищурился.

— Много ты в этом понимаешь!

— А я во всем понимаю. Специальность такая.

— Мы твою специальность знаем!

— Андрей, что ты сегодня такой воинственный? — улыбнулась Марина. — Лучше стихи нам почитай.

— Настроения нет.

— Скажи, — обратился Николай к Юре Назарову, — кто тебя ножом-то ударил?

— Не знаю я их. У одного только кличку слышал — Уксус. Вот он и ударил.

— Узнаешь его?

— Еще бы! Длинный такой, в ковбойке.

— А больше никого не запомнил?

— Больше… — Юра задумался, — рыжий такой еще был. Щека дергается. Тоже кличка у него есть, забыл только какая.

Николай и Таран внимательно слушали.

— Всего-то их много было? — спросил Таран.

— Человек пять, один совсем пацан, лет четырнадцати. Все там разгрохали, гады. И еще предупредили: заведете опять шарманку, не такой бенц устроим!

Юра неловко повернулся и сморщился от боли.

Марина сочувственно спросила:

— Болит, да?

— И дернула нелегкая связываться! — беспечно вздохнул Жора. — Вот уж верно про тебя врач сказал: «Жертва собственной неосторожности».

Николай сухо произнес:

— Заяц он, этот врач.

— Верно! — с энтузиазмом подхватил Андрюша.

— А по-моему, всегда надо трезво взвешивать обстановку, — сказал Гельтищев, снова поправляя галстук. — Пять против одного — это много.