После смерти Генриха IV принц написал Марии Медичи, что хотел бы вернуться во Францию и повиноваться ей. Его мать, принцесса Конде, тоже выступила в защиту сына, и Мария дала себя уговорить, разрешив ему вернуться. Из Милана принц направился во Фландрию, где находилась его жена — Шарлотта де Монморанси. Их отношения вошли в хронику той эпохи. Конде то заявляет, что никто — даже королева Фракции — не заставит его вернуться с принцессой, поскольку он никогда не помирится с ней и не желает быть ей мужем, то вдруг прощает принцессу, любит и дорожит ею, когда Шарлотта грозит ему разводом.
Все считали, что в конце концов Конде договорится с Шарлоттой, потому что это ему выгодно: в результате ссоры его врагом может стать тесть — коннетабль де Монморанси со всей своей семьей и многочисленными союзниками. В характере принца сочетались нерешительность, противоречивость, непостоянство с грубостью и неумеренной страстью к деньгам.
Как было Марии не ожидать самых худших неприятностей от возвращения в Париж взбалмошного принца? Его имя, ореол мученика, который его окружал вследствие ссор с Генрихом IV, заставят других принцев искать с ним союза. Самым проворным оказался граф Суассон: он послал одного из своих дворян в Брюссель с приглашением поселиться у него, когда принц будет в Париже. Принц Конти и герцог Гиз написали ему, что готовы выехать для встречи его на границе. Встревоженное правительство Марии Медичи предложило Конде 300 000 ливров при условии, что он не будет вмешиваться в интриги. Казалось, что принц Конде понял необходимость осторожной сдержанности и через секретаря сообщил королеве, что не намерен вступать ни в одну партию, кроме партии верных слуг регентши. 16 июля принц Конде въехал в Париж.
Аудиенция в Лувре продолжалась не больше четверти часа: принц стал на колени перед Людовиком XIII, но тот поднял его и обнял. Затем Конде стал на колени перед королевой-матерью, а та, сказав ему несколько приветливых слов, уверила в своей милости. Принц занял особняк Гонди, предоставленный в его распоряжение Марией Медичи, который она вскоре ему подарит.
В последовавшие за этим дни парижанам казалось, что вернулись смутные времена. Принцы прибывали в сопровождении ста, ста пятидесяти, двухсот внушающих ужас всадников. Ополчение было приведено в состояние боевой готовности. Знатные вельможи в панике. Даже Конде ей поддался, несмотря на то, что сам был одним из ее виновников. Д’Эпернон, Сюлли, Гиз окружают себя вооруженными дворянами, Буйон прячется у Конде. В Париже поговаривают о повторении Варфоломеевской ночи, и многие протестанты покидают столицу.
Выведенная из себя безосновательной тревогой Мария приказывает городским властям взять на себя поддержание порядка в столице, а затем сообщает вельможам, что лишит содержания любого дворянина, состоящего на службе короля, если он будет сопровождать какое угодно другое знатное лицо. Вскоре Конде и принцы притихли.
Чтобы подчеркнуть безусловное вступление в правительство регентши, Конде снова занимает в парламенте место первого принца крови и вызывает к себе жену. Но за королевой ловушка уже захлопнулась: примирение Конде и Конти, которого она так добивалась, сопровождалось для последнего увеличением его содержания на 72 000 ливров и обещанием первого вакантного губернаторства. Принц Конде и его мать получили ежегодное содержание в 240 000 ливров.
Щедроты как из рога изобилия посыпались на обрадованных вельмож. Оказывается, чтобы получить, достаточно попросить. Суассону Мария Медичи подарила 500 000 ливров, Кончили выдана сумма, необходимая для покупки владений. Принцы, увидев в итальянце-фаворите конкурента, сговорились и один за другим оставили свои места при дворе, дав понять, что вернутся только в том случае, если Мария Медичи проявит щедрость. Буйон вернулся в Седан, Конде разъезжал по Нормандии и Бургундии, а Гиз грозил отправиться в Прованс. По поводу герцога Невэрского, удалившегося в Шампань, посол Флоренции Аммирато простодушно написал: «Герцог Невэрский, который находится сейчас в своем губернаторстве в Шампани, просит у Ее Величества, как говорят, крупную сумму, чтобы заплатить свои долги, но неизвестно, получит ли он ее. И неудивительно, если он взбунтуется по этому поводу, потому что он ничего не получил, когда давали всем».
Проблема режима
В конце 1610 года Бурбоны, объединившись с Конде, Суассоном и Гизами, бросили Марии Медичи вызов более серьезный, чем требования денег: они усомнились в законности регентства. Снова для Марии начался кошмар, который она переживала в те времена, когда Анриетта д’Антраг высказывала сомнения в законности брака Генриха IV с принцессой Тосканской. Но теперь предметом яростных нападок стали полномочия Марии как регентши и даже те обстоятельства, в которых она получила этот титул.
В 1610 году, когда умер Генрих IV, Марии Медичи пришлось бы разделить регентство с ближайшими родственниками юного короля, то есть с тремя принцами крови — Конде, Конти и Суассоном. Но еще около двенадцати принцев имели право потребовать свою часть власти, и тогда пришлось бы выбирать между узким советом из четырех членов — Марии Медичи, Конде, Конти и Суассона — и расширенным советом из пятнадцати членов. При этом и тот и другой советы возглавляла бы Мария Медичи. Но, к несчастью для Конде и Суассона, они были далеко от Парижа, и благодаря решительности д’Эпернона и министров Генриха IV, как мы уже видели, Мария была провозглашена единоличной регентшей королевства. Теперь это стало уже свершившимся фактом, но принцы, оправившись от первого изумления, спохватились и попытались поставить под сомнение законность регентства.
Кроме того, они заявили, что в мае 1610 года никто не спросил мнения Генеральных штатов, потому что королева ограничилась только признанием ее в качестве регентши Парижским парламентом. Принцы требовали, чтобы были созваны Генеральные штаты для решения конституционной задачи первоочередной важности.
Но Мария имеет на руках свои козыри: внутри страны царит мир, во внешней политике правительство королевы продолжает политику Генриха IV, намечая сближение с Испанией.
Во всем этом ей помогают удача и люди, работающие рядом с ней: бывшие министры Генриха IV, послы Флоренции и Испании, нунций, ловкий Кончики, который верно служит королеве, защищая ее от тех, кто покушается на власть, удовлетворяя при этом свои собственные аппетиты. Удачно сложилось, что на момент смерти короля Конде и Суассона не было в Париже, а в 1612 году Суассон — самый умный и опасный из принцев — внезапно умер.
С такой поддержкой Мария Медичи могла бы, по крайней мере теоретически, вести твердую политику. Но слишком рано начали проявляться ее нерешительность и неподготовленность, на дерзость она не умела ответить высокомерно или резко. Перед лицом опасности королева начинает искать окольных путей, если не уверена в своей силе, а сильного противника сразу же пытается купить, если не может сломить его сопротивления. Ей не хватает здравого смысла: она не умеет распределять свои щедроты, потому что не чувствует реального соотношения сил.
Но когда будут исчерпаны все возможности военной казны, в оплату за преданность ей придется проявить твердость и решительность, и она сможет действовать энергично.
В начале декабря Конде начинает требовать немедленной выплаты 800 000 ливров за моральный ущерб, нанесенный короной его семье во время религиозных войн. Помимо этого он потребовал титул коннетабля после смерти герцога де Монморанси и право назначать наместников в Гиени. Пока его требования не будут удовлетворены, он отказался присутствовать в совете. Больше того, начал настоящую кампанию в целях созыва Генеральных штатов, чтобы отдать на их рассмотрение конституционную проблему регентства.
Другие принцы не могут остаться в стороне. 10 декабря герцог д’Эпернон требует права въезжать во двор Лувра в карете и приказывает избить офицера, который его не пропускал. 17 декабря принц Конде, не сказав ни слова, уехал из Парижа в свои бургундские владения. На следующий день уехала его жена. А Суассон, который сначала объявил о своем возвращении в Париж, передал теперь королеве, что остается в Нормандии для инспекции укреплений и снабжения крепостей этой провинции.