Откуда взялся уничижитель? Не случайно американские педагоги обозначают «non-competitive atmosphere» (несоревновательную атмосферу) как основное достоинство детского учебного заведения или летнего лагеря. Детские психологи в США уверены: обстановка, в которой инициируется соперничество и борьба за первенство, пагубно влияет на психику подрастающего поколения. Соревновательность в коллективе порождает у детей или глубокие комплексы, или склонность к манипулированию и устранению соперника любыми способами. Наши же педагоги долго и упорно придерживались обратного мнения, полагая, что стимуляция у ребенка стремления быть первым воспитывает в нем упорство и волю к победе. Наверняка вы помните детсадовскую «воспиталку» Марь Иванну или училку начальных классов Марь Петровну, которые истошным голосом вопили: «Посмотрите, дети, насколько Саша лучше (быстрее, умнее), чем Маша! Он собрал больше желудей (быстрее решил задачку, дальше прыгнул). Ну-ка, дети, все посмотрели на Сашу, сегодня он победитель…» Все посмотрели на Сашу и позавидовали ему. А потом показали пальцем на Машу и посмеялись над ней. Часто так поступают и родители, растящие в семье нескольких детей. Они устраивают между ними соревнования, а наградой за победу выставляют свою родительскую любовь: «Сегодня я больше люблю Таню, потому что она помыла посуду. А Антона не люблю — он не убрался в комнате». И однажды Антон понимает: если втихаря подставить Таню (например, разбить тарелку и свалить на нее), то мама станет любить его больше, чем сестру. Скорее всего, сестра вскоре отомстит, наябедничав на брата. В результате дети растут в атмосфере жесткой конкуренции друг с другом, причем по большому счету в выигрыше никто не оказывается — ни вечный победитель, ни постоянно проигрывающий. Самооценка «победителя» становится зависимой от похвалы старшего, и теперь он стремится всегда и во всем, любой ценой быть первым — и во взрослой жизни становится безжалостным уничижителем. А «вечно проигравший» презирает себя за неудачливость, теряет уверенность в себе и, повзрослев, становится идеальной жертвой для тирана-сравнителя. Ведь «проигравший» сызмальства привык к мысли, что он — худший и не имеет ни права голоса, ни права на любовь. Есть и другой вариант: оперившись, «проигравший» может с лихвой отомстить за все детские унижения, сам начав тиранить партнера.
Тиран-паникер
Тактика: хаос.
Портрет: это самодур, превращающий ваше существование в вечный бардак, в котором вас же и обвиняет. Паникер меняет собственные планы и приказы вам по 10 раз на дню, а потом упрекает вас в неорганизованности, тупости и нерасторопности. Он стремится максимально вас запутать, чтобы иметь возможность предъявить вам какое-нибудь обвинение. Задавая вам «разнонаправленные векторы» движения, он создает на ровном месте суету, которая по определению не может нести в себе никакого КПД — коэффициента полезного действия. Но в отсутствии результата он обвиняет исключительно вас. Этот тиран сознательно сеет панику и «раздергивает» окружающих, потому что подсознательно понимает: в спокойной обстановке у него нет шансов возвыситься над партнером. А в атмосфере неразберихи и хаоса, которую он сам же организовал, он один может сохранять холодный расчет и действовать осознанно. Тирану-паникеру присущ постоянный поиск виноватого. И этим «крайним» почему-то неизменно оказываетесь вы.
Иллюстрация из жизни: «Каждый наш поход в гости, отъезд на дачу или уборку в квартире Катя способна превратить в настоящую катастрофу, — признается психологу Денис. — Она меня все время тормошит, торопит и тут же сама тормозит процесс». Непосредственно перед уходом в гости жена Дениса Катя вдруг начинает искать потерянные год назад сережки и обвинять в их пропаже супруга. В последний момент перед отъездом на вокзал или в аэропорт, она вдруг заявляет, что никуда не поедет, потому что «ей не в чем ходить на курорте». Она неожиданно бросает сборы и начинает причитать: «Ни разу в жизни ты не купил мне приличного платья! Я буду хуже всех! Никуда не поеду — вот, что хочешь, то и делай! Иди сдавай билеты. Или один поезжай, мне все равно». Разумеется, в самую последнюю секунду, когда Денис уже на грани срыва, Катя заявляет: «Ну ладно, так и быть, уговорил — поехали. А почему ты до сих пор не готов, копуша?» В самые ответственные моменты, когда необходимо быстро собраться или сосредоточиться, Катя принимается дергать мужа по посторонним поводам — ни к месту и ни ко времени. Например, сыпать упреками столетней давности: «Ты еще на нашей свадьбе наступил мне на ногу! Тогда уже мне следовало понять, за какого урода я выхожу замуж! Права была моя мама!» Зато потом, когда Денис приходит в гости весь на нервах или издерганный приезжает на отдых, его супруга просто светится спокойствием и только посмеивается: «Ну что ты такой нервный? Кто же виноват, что ты такой несобранный, ничего вовремя не можешь сделать? Эх, маша-растеряша!» Даже во время интима, по признанию Дениса, Катя способна устроить «кипеш» — например, прервать процесс, заявив, что у нее затекла нога и обвинить Дениса в грубости и косолапости. А еще через пять минут как ни в чем не бывало посетовать: «От тебя даже секса не дождешься! Взял и все испортил в самом интересном месте!». Но на вопрос психолога, почему он не расстанется с Катей, Денис искренне недоумевает: «Ну разве из-за такой ерунды стоит рушить семью? В целом-то она хорошая женщина».
Откуда взялся паникер? Он вырос из того ребенка, которого в детстве тиранили таким же образом: давали задания из серии «поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю, что», сбивали с толку, а потом упрекали в тупости и несообразительности. Возможно, это делали родители будущего тирана, а, может быть, ему не повезло с учителями в школе. Так или иначе, но, став взрослым, он стал искать, на ком выместить детские обиды. Возмущение несправедливостью, которое невозможно выразить, подавляемый гнев и неудовлетворенность — самый ходовой путь превращения жертвы в палача. Чаще паникеров все-таки плодит школа и улица, где маленького человека планомерно «затюкивают» и «раздергивают». А уж если подобное воздействие на ребенка идет и в семье, и в коллективе, это может сделать из него не просто домашнего террориста-паникера, но и настоящего невротика.
Тиран-страдалец
Тактика: тревога.
Портрет: это изощренный манипулятор состраданием ближнего, искусный паразит на самых добрых чувствах и намерениях своего партнера. Страдалец осознанно сеет тревогу, уныние и безысходность. Как никто, страдалец умеет подсадить ближнего на «чувство вины». Даже если он ничего не говорит вслух, жертва чувствует спинным мозгом: во всех страданиях страдальца виновата только она! Если остальных диктаторов трудно не заметить, то этот тщательно маскируется. Действует не криком, не упреками и не обидными сравнениями, а нытьем или «скорбным» молчанием. И если у других тиранов случаются передышки, то страдалец выступает без антрактов — картинно мучается он постоянно. Это волк в овечьей шкуре — деспот, прикидывающийся жертвой. Как правило, тиран-страдалец — вечно униженный и оскорбленный, заложник роковых обстоятельств, а также вечный больной. Он остро нуждается в нашей помощи, активном участии, сочувствии и жилетке для слез. Страдалец — прирожденный лицедей, а его излюбленная роль — мнимый больной. Он смакует подробности своих «тяжелых и продолжительных недугов» с садистской утонченностью. Страдальцы обладают одним неоспоримым талантом — они настолько умело внушают жертве «комплекс вины», что она становится послушной марионеткой в их руках. «Болея и мучаясь», тиран-страдалец легко добивается всего, что ему необходимо — беспрекословного подчинения и игры по его правилам.
Иллюстрация из жизни: «Андрею постоянно требуется моя помощь и уход, — делится с психологом его жена Марина, — то у него спина болит, и я полночи делаю ему массаж, чтобы он мог уснуть. То под утро он будит меня и просит сварить ему геркулесовой каши, а то „что-то желудок прихватило“. Муж требует внимания больше, чем грудной ребенок! Его постоянно что-то беспокоит». При этом Андрей — свободный художник, а Марине в 6 утра вставать на работу, но мужа это, видимо, не волнует. Прихода супруги с работы он ждет с нетерпением: «А, наконец-то! А я уж соскучился! Мариночка, душечка, будь так любезна, сооруди мне ванночку для ног, а то что-то суставы прихватило! И ужин быстренько разогрей, а то мне нельзя пропускать приемы пищи, врач сказал. Да, и постирай мои рубашки, я их в ванную кинул. А то мне трудно к стиральной машине наклоняться, спина все ноет…» Как только Андрей чувствует, что жена на пределе, он принимает трагическую позу: «Марина, наверное, я скоро умру. Ты тогда эту квартиру ни в коем случае не разменивай. Лучше продай мои картины, чтобы на жизнь хватило. Да, а собаку нашу отвези моей маме, она ее любит, гуляет с ней 3 раза в день, в отличие от тебя…» «Вместо интима я частенько полночи чешу Андрею спинку, — признается Марина психологу, — муж говорит, что хочет быть со мной, хочет ласки, но из-за плохого самочувствия не может выполнить супружеский долг. Я иду ему навстречу, я же не бесчувственная скотина какая-нибудь…» Однако когда Андрею хочется забуриться куда-нибудь на всю ночь с друзьями или затусоваться без Марины на модном вернисаже, он моментально «выздоравливает» и его репертуар в корне меняется: «Ты меня совершенно не понимаешь! Я и так целыми днями торчу дома, как прибитый. Все хозяйство на мне, пока ты у себя в офисе с интересными людьми общаешься. Я же не возражаю! А я света белого не вижу! И неужели ты будешь возражать, что я раз в месяц пообщаюсь со своими коллегами — такими же творческими личностями, как и я? Только они меня по-настоящему понимают, не то, что ты! Ты черствая и бездушная!» Однако когда психолог поинтересовался у Марины, почему она не бросит своего «мнимого больного», женщина искренне возмутилась: «Да разве человека можно бросить за то, что он страдает? За то, что он тонкий, ранимый и более чувствительный, чем все остальные? Ну и что, что его картины не продаются! Ему просто не везет. Его преследуют завистники к его таланту, у них в искусстве всегда так — человек человеку волк, мне Андрюшенька сам рассказывал. Ничего, я мужа 7 лет кормила, и дальше прокормлю. Он очень чуткий, все близко к сердцу воспринимает, вот и болеет. Это у него, может быть, так душа болит — за все вокруг. Как я могу его оставить? Да я себе этого никогда не прощу!»