В мягком сильном свете, падавшем через стекла крыши, Буров вдруг заметил, как чисты глаза небольшой подвижной девушки. Он вспомнил ее простое имя — Даша. Эх, Даша, Даша! Какая же ты ясная и светлая! И на душе у тебя, верно, светло и спокойно. Счастливая. Даша, не знает никаких треволнений, не то что он, Буров.

Вася сдержанно глянул на подошедшую девушку и тотчас сделал вид, что занят рассматриванием убегающего в синеву цеха крана. Вася был полон недоверия к ней. Ему казалось, что девушка пытается снискать расположение Бурова и уж во всяком случае постоянно подчеркивает, что не только он, Вася, имеет право на то, чтобы как можно быстрее и лучше выполнять распоряжения пилота. Они, Буров и Вася, вполне могут обойтись без услуг этой самой Даши — вполне!

Дедушка, не вынимая рук из карманов, подняла острые плечики, презрительно тряхнула головой и отошла от Васи.

Буров все еще задумчиво сидел на последней ступеньке лестницы, покуривая папиросу, когда услышал негромкий голос Даши, обращавшейся к нему:

— Дмитрий Васильевич, вам скучно здесь с нами, да?

Девушка стояла перед ним и, всем своим видом, казалось, говорила: «Бедный, бедный Дмитрий Васильевич». Она смотрела немного исподлобья, брови ее были подняты, и она смущенно и сочувственно чуть–чуть улыбалась.

— Вам скучно с нами в цехе, да? — повторила девушка, — помните, вы как‑то сказали мне, что мучаетесь, если остаетесь на земле и не летаете.., А теперь вам запретили летать. — Помните, как вы сказали?

Светлые глаза Даши смотрели с какой‑то печалью, Когда- то он действительно мимоходом в шутку сказал девушке, что на земле ему жизнь не в жизнь. Буров внутренне насторожился: не хватало еще, чтобы эта девочка утешала его.

— Не помню, — упрямо мотнул он головой.

Даша хотела еще что‑то сказать и вдруг торопливо, слишком торопливо и слишком деловито, воскликнула:

— Кран идет!

Буров поднялся со ступенек, пропустил Дашу на лестницу.

Вася подошел, неодобрительно заметил:

— Бегает без толка взад и вперед…

— Василий, голубчик, — с неожиданным раздражением, сказал Буров, — не мешайся не в свое дело.

— Есть не мешаться, Дмитрий Васильевич.

Новое кольцо было уложено на место, и труба вытянулась еще выше, Наверху на площадке лестницы Даша командовала крановщику — укладывала кольцо «по отверстиям».

К месту сборки ракеты приближалась небольшая групп? людей —Гусев шел в сопровождении начальника цеха и его помощников. Конструктор всегда пользовался уважением в цехах, обычно здесь его сопровождала небольшая свита ведущих инженеров.

Они остановились около площадки, и начальник цеха, Подвижной черноволосый человек с узким смуглым лицом, начал докладывать конструктору о ходе сборки ракеты. Гусев, рассеянно поглядывая по сторонам, кивал головой.

— Алексей Иванович, сказал в заключение начальник цеха, — если вам необходимо ускорить сборку, мы можем мобилизовать еще два крана…

Конструктор все так же машинально кивнул головой, и начальник цеха обратился к одному из стоявших около люден:

— Через час поставьте на сборку еще два крана…

Гусев, словно очнувшись от забытья, спросил:

— Это для чего же?

— Как для чего? — удивился начальник цеха, — вы хотите ускорить сборку ракет…

— Не обязательно, — сказал Гусев.

— Не обязательно? — недоверчиво переспросил начальник цеха.

— Совершенно не обязательно, — подтвердил конструктор, — торопиться некуда… тем более, что я собираюсь съездить на недельку в горы пожить на обсерватории. Надо немного проветриться.

Начальник цеха быстро, почти сердито сказал:

— Зачем же тогда я форсировал сборку? Люди мне нужны сейчас вот как… — и он провел ладонью по горлу, — цех плана не выполняет. Значит можно снять людей?

— Можно, — сказал Гусев, с таким обидным безразличием, что Бурову очень захотелось сказать ему какую‑нибудь резкость.

Во время этого разговора пилот стоял в стороне и не отрываясь глядел на своего друга. Вот так тип! Что он опять затевает? Сейчас, когда работы по сборке можно было бы завершить в два–три дня, он вдруг решил ехать в горы на обсерваторию. Значит, полет ракеты неожиданно откладывается.

Почему?

Глава 6. БУРОВ ПРОИГРАЛ

Даже шторы, похожие на пышную светящуюся пену, не могли спасти от беспощадных солнечных лучей. Начальник полигону Смирнов, суховатый энергичный человек с умными, ясными глазами, сидя за письменным столом, досадливо морщился от яркого матового света, падавшего сквозь шторы на бумаги, которые он разглядывал. Это были записи радиоимпульсов, переданных исчезнувшей ракетой. Импульсы отмечали скорость полета, высоту и другие данные, зафиксированные автоматическими приборами.

Смирнова раздражала жарища пустыни — сегодня был особенно душный день. На севере такой день оканчивался грозой, но здесь гроз почти не бывает. И все‑таки Смирнов ощущал томящее беспокойство, какое обычно чувствуешь перед грозой. Он знал, откуда это глухое беспокойство. Давно он уже ждал визита Гусева. Перед запуском исчезнувшей ракеты конструктор сказал ему, что после испытания нового топлива и усовершенствованных двигателей пора приступать к подготовке полетов с людьми.

И вот он, этот беспокойный человек, сидит напротив и ждет, когда Смирнов окончит разглядывать записи. И хотя ракета исчезла — наверное взорвалась, — инженер несомненно собирается шуметь. Он считает свою ракету «Игла-2», как назвали ее на полигоне за ее форму, вполне законченной конструкцией. Ну что же, Смирнов не станет спорить, он будет говорить языком цифр, употребит всю свою логику инженера, которой трудно противостоять. Ракета требует дополнительных испытаний, и эти испытания надо довести до конца, а когда будет этот конец, сейчас трудно сказать, — может быть, через пять, может быть, через десять лет. Смирнов готов: предоставить конструктору весь штат инженеров, все цехи мастерских — будет смонтирована любая самая совершенная автоматика для контроля полета, — но итти на безрассудный риск, сажать в ракету человека — это глупости. Сейчас век техники, и чем больше машины будут заменять людей, тем будет лучше. Только так должен рассуждать настоящий инженер.

Директор института откинулся в кресле, быстро провел ладонью по глазам, словно хотел убрать слепящий матовый свет, и спокойно сказал:

— Я сожалею об этой неудаче и вполне понимаю и разделяю ваше огорчение…

Инженер глядел в пол и кивал головой.

— Она поднялась на триста семьдесят километров, — медленно сказал Смирнов.

Конструктор быстро вскинул на директора живой, словно чего‑то ожидающий взгляд.

— И она гам наверное взорвалась… — продолжал Смирнов.

Инженер снова, уставившись в пол, закивал головой.

— Мы не можем перешагнуть четырехсот километров, — Смирнов встал и заходил по комнате, — какой‑то заколдованный рубеж. Три года работы — и только четыреста километров вверх, Послушайте, — резко повернулся он к инженеру, — мы засунем в ракету приборы, контролирующие прочность корпуса на каждом квадратном сантиметре, силу взрыва горючего, мы поставим телевизоры, чтобы отсюда с земли видеть все, что делается в ракете. И мы узнаем, отчего наступает катастрофа…

Гусев безразличным тоном спросил:

— Сколько лет потребуется для создания такого сверх-автомата?

— Я знаю, что вы думаете, — неожиданно резко сказал Смирнов. — Вы мне уже говорили десятки раз — полететь в ракете вам и вашему другу, и сразу все станет ясным. Я вам говорю: да, придет время, — и вы полетите в ракете. Но не сейчас. Такие вещи быстро делаются только в фантастических романах…

Он отошел к окну и приподнял краешек шторы. В комнату дунул горячий ветер, ослепляюще яркая полоска солнца легла на стену.

Директор ждал скандала. Он хорошо знал этого крепкого и обычно спокойного человека — талантливого инженера, во время войны ушедшего в истребительную авиацию, потом конструктора реактивных самолетов, а теперь — ракет, Его трудно было вывести из равновесия, но тому, кто этого достигал, приходилось плохо. «Пусть разрядится сразу» — думал Смирнов,, ожидая, с чего начнет его гость: подойдет ли к нему и скажет ему прямо в лицо кучу дерзостей или начнет орать с порога, раскрыв дверь в приемную и нимало не смущаясь посторонних.