Отец-экономист несмело улыбнулся матери-библиотекарю.

– А чем она болеет, доктор?

– Знаете, – сказал им доктор Рыжиков, – у нас в медицине каждую болезнь кто как хочет, так и называет. В общем, ей может быть на какое-то время и хуже, чем сейчас, она может временно потерять подвижность ног, но вы никогда не говорите с ней как с больной.

– А как? – спросили она оба.

– Как с обычной симпатичной талантливой девочкой. – выдал он откровенно. – Вы такие же врачи, как и мы.

– Как это? – спросили она оба.

Он растолковал, как. Они перестали дрожать и расслабились. Мать Жанны даже села. Отец так и простоял перед доктором Рыжиковым, преданно глядя ему в лицо. Но, уходя, все же спросил:

– А вы названия болезни нам не скажете? Нельзя сказать?

Он знал, как боятся названия. Того самого, рокового.

– Да почему же нельзя? – удивился он благодушно. – Самый обычный, примитивнейший блок спинального субарахноидального пространства. Вот разблокируем нашими домашними средствами – и затанцует…

– Правда? – Они пошли, обрадованно поддерживая друг друга. – Видишь, врач говорит…

Но кому-то все было мало. И он примчался, чтобы заявить доктору Рыжикову:

– Вы лжете!

Это был почему-то учитель танцев. Голос у него дрожал от возмущения.

Доктор Рыжиков в белой шапочке несколько оторопел, хоть в жизни видел много всякого.

– Вы вводите родителей в заблуждение! У нее рак позвоночника!

Почему-то ему очень хотелось разоблачить доктора Рыжикова, а с ним – и всю медицину. И он торжествовал, будто рак позвоночника – это первая премия на балетном конкурсе.

У доктора Рыжикова открывалась чуть заметная дальнозоркость. Особенно от усталости. К концу дня он обычно начинал потихоньку и понезаметнее отодвигаться, чтобы лучше разглядеть то, что надо. Или кого надо. Но в общем зрение было еще морским. И никаких следов куриной слепоты.

– Вам никогда не говорили, – взял он карандаш, – что вы похожи на Жерара Филипа?

Учителю танцев надо было немного. От самой малой похвалы он становился еще высокомернее.

– Это здесь ни при чем, – повернулся он профилем, чтобы было виднее, и доктор Рыжиков сподручнее набрасывал его на листок ватмана.

– Такой болезни и в природе нет, – сказал доктор Петрович. – Рак позвоночника. И откуда вы взяли?

– Как это нет? – Жерар Филип показал своим профилем, что его не проведешь. – Вы просто скрываете, чтобы…

Зачем доктору Рыжикову надо скрывать, он не успел договорить, так как в дежурку влетел молодой и рьяный медбрат из практикантов в кокетливой шапочке на вершинах могучих кудрей:

– Юрий Петрович! У Филиппова моча с кровью!

Учитель танцев дернулся. Доктор Рыжиков сказал что-то на латыни. Медбрат исчез.

– Моча с кровью, – гостеприимно объяснил он учителю, – чаще всего означает разрыв или повреждение почек. Это характерно для падения с высоты плашмя, когда пострадавший ушибается животом или спиной…

– Стойте… – уже тише сказал учитель танцев. – Я хотел только насчет Жанны…

– А… – припомнил доктор Рыжиков. – Строго говоря… А вам правда самому лично нужна или для кого-то?

– Вы сами всегда говорите: правда – лучшее лекарство, – гордо ответил Жерар Филип.

– Кто это «вы»? – уточнил доктор Рыжиков.

– Вернее, мы с вами, и педагоги, и врачи! Ложью еще никого не лечили!

– Ну хорошо, – проникся доктор Рыжиков. – Я вам раскрою всю правду. Но только для вас. У нее не может быть рака. Никогда.

– Почему? – удивился Жерар этой твердости. – А зачем же тогда операция?

Правда так правда, решил доктор Рыжиков.

– Хотите знать все? – спросил он в упор.

– Хочу… – чуть побледнел отчаянный Жерар.

– Опухоли делятся на качественные и злокачественные. Вы слышали, наверно.

– Слышал… – кивнул учитель танцев, готовясь к самой страшной правде.

– Даже простейший лимфаденит. У вас, допустим, здесь, повыше соска, ближе к подмышке… Немного расстегнитесь, я покажу… Вот здесь, например… образовалась припухлость, воспаление кожи… потом боль… При прощупывании увеличенные болезненные узлы… Это воспаление лимфатического узла. В него внедряются гноеродные микробы, стафилококки или стрептококки и… Что с вами? Да ничего у вас нет, это к примеру. Или липома, жировая опухоль, доброкачественнейшая и безобиднейшая. Растет медленно, но вырасти может размером с голову, вот здесь откуда-нибудь, из подбородка… Ну это мы вырезаем шутя. Да вы не волнуйтесь, это любой четверокурсник перочинным ножичком чик – и нету… Так же, как атерому. Только не надо путать с мозговой грыжей, они образуют похожие шишки на голове. Вот у вас тут что за бугорочек? Может, она и есть… пока что небольшая… Ничего страшного, просто закупорилось отверстие сальной железы на поверхности кожи, и развилась ретенционная киста…

Учитель танцев выдернул голову из широких и теплых ладоней доктора Рыжикова и попытался встать.

– Да вы не волнуйтесь, – нежно сказал доктор Петрович. – Это почти безболезненно, и за неделю управимся. Только побрить голову придется или выбрить кусочек вокруг шишки. Прикроете волосами потом, да и все… Никто и не заметит. Ну что еще там у нас? Ангиома. Весьма доброкачественная опухоль сосудистого строения. То есть из кровеносных или лимфатических сосудов. Они сплетаются в такой плотный змеиный клубок и бывают простые, кавернозные и ветвистые. Ну, простые чаще встречаются на коже лица или головы. Такие синевато-багровые пятна… может, видели? Бывает, и на пол-лица, как повезет. А вот кавернозные лезут глубже, в подкожную клетчатку, в мышцы, иногда даже в кость… Как увидите у себя такой бугорок на коже, мягкий и пружинит, когда нажмешь, значит, она… Вы уже собираетесь? Но я ведь только начал. Кавернозные ангиомы встречались и на слизистой рта, иногда и во внутренних органах, в печени… Бывает, во рту кровоточит, а сначала не поймешь, что… Да что вы? Мы до саркомы еще не добрались, вот когда дойдем до саркомы…

Учитель танцев стал бледнеть и заваливаться.

– Некоторым вообще ничего не надо, – успел еще сказать доктор Петрович. – Кефалогематома, например, сама рассасывается, если не загноится, конечно. Это кровяная опухоль головы, между надкостницей и наружной поверхностью черепа…

Доктор Петрович даже не дотронулся – только протянул пальцы к виску учителя танцев. Жерар Филип поднял ладони, чтобы защититься, и ему показалось, что на него стал медленно падать шкаф с медицинским оборудованием и черепом наверху.

– Юрий Петрович! – снова ворвался медбрат. – Шаликов вчера попросился сходить; мы думали, сегодня тоже попросится, и утку не дали, а он наделал под себя и по большому, и по малому, в палате у них вонь, а санитарка вроде сегодня не вышла, договорилась с коридорной Сенькиной, а Сенькина теперь говорит, что утки подносить договаривались, а с загаженным бельем возиться – нет… Что теперь делать?

Учитель танцев ощутил тошноту и рванулся к умывальнику за ширму.

– Во фронтовом медсанбате знаете что вам было бы за этот вопрос? – ответил доктор медбрату в упор.

Медбрат исчез.

– С этими простынями, – доверительно вздохнул доктор Рыжиков появившемуся из-за ширмы учителю танцев, – просто мучение. Спинальники пачкают, санитарки капризничают, их друг у друга отделения переманивают, санитарку сейчас найти труднее хирурга… Ну вот, а если папиллома, то тут без операции не обойтись. Папиллома у вас может возникнуть в гортани, на слизистой желудка, кишечника, мочевого пузыря… Она растет на ножке как гриб… Куда вы?

Заглянув за ширму, он увидел Жерара Филипа повиснувшим на умывальнике. Жерар Филип, придя в себя, с развязанным галстуком и ваткой нашатыря под носом, увидел в высшей степени обеспокоенно любезное лицо доктора Рыжикова и услышал его успокоительные слова:

– Это ничего… Я сам на первой операции, студентом, упал в обморок, хотя и был десантник демобилизованный. Хирург бритую голову зеленкой помазал – у меня уже в глазах потемнело. А он иглу под кожу – новокаиновой блокадой. Шишка с новокаином вздувается, вздувается… Вот и я так же… – закончил он со знакомым сочувственным вздохом, принимая на себя обмякнувшего Жерара Филипа. – Так и грохнулся на пол…