Я подождал конца выступления Индихар; наконец из гримерной показалась Ясмин. Она подарила мне широкую улыбку, сразу заставив почувствовать себя особенным, не похожим на других. Раздались не очень энергичные аплодисменты: старались три-четыре человека у стойки. Моя девочка сегодня снова сумела заработать популярность, а значит, и деньги. Индихар закуталась в прозрачную накидку и отправилась добывать «чаевые». Я подбросил ей киам и получил легкий поцелуй в благодарность. Она хорошая девочка: играет по правилам и никому не делает пакостей. Бланка — паскуда, а вот с Индихар можно просто дружить.

У самого края стойки я увидел хозяина заведения. Он поманил меня к себе. «Французик» Бенуа — массивный мужчина (в его шкуру свободно влезла бы парочка отборных марсельских громил), с потрясающей пышной черной бородой, по сравнению с которой моя выглядела как подростковый пушок. Френчи обжег меня взглядом блестящих, страстных черных глаз:

— Ну, что слышно, шеф?

— Нынешней ночью тихо и спокойно, — ответил я.

— Твоя девочка сегодня неплохо справляется…

— Приятно слышать, потому что недавно я потерял последнюю монетку; наверное, выпала из дырки в кармане.

Френчи нахмурился, окинул взглядом мою галабийю.

— Что-то не вижу, где здесь можно держать киамы.

— Несчастье произошло пару дней назад. С тех пор нас питает только любовь.

Ясмин прицепила какой-то невероятный модик, и выдавала действительно потрясающее зрелище. Посетители забыли обо всем: о недопитых стаканах, о лапках девочек, лезущих в ширинки штанов, — и разинув рты уставились на сцену.

Френчи рассмеялся: он знал, что я никогда не остаюсь без гроша, хотя постоянно сетую на безнедежье. — Да, бизнес идет паршиво, — пожаловался он в свою очередь, сплевывая в маленький пластиковый стаканчик. Он каждый раз так говорит. Никто не хвастается приличными заработками на нашей Улице: плохая примета.

— Слушай-ка, — сказал я, — мне нужно поговорить о важном деле с Ясмин, как только она закончит кривляться.

Френчи покачал головой. — Твоя девочка обрабатывает вон того слюнявчика в феске. Подожди, пока она выдоит его досуха, а потом трепись сколько душе угодно. Если потерпишь до ухода клиента, я кем-нибудь заменю Ясмин, когда настанет ее очередь танцевать.

— Хвала Аллаху, — сказал я. — Выпьешь со мной?

Он улыбнулся:

— Возьми две порции, шеф, и сделай вид, что одна — для меня, другая — для тебя. Прикончи их сам. Я уже давно не переношу это пойло. — Он похлопал себя по объемистому брюху, скорчил гримасу, потом встал и прошелся вдоль стойки, приветствуя завсегдатаев, нашептывая что-то на ушко девочкам. Я заказал пару стаканчиков Далии — круглолицей, болтливой помощнице хозяина. Я знал ее уже много лет. Далия, Френчи и Чирига по праву считались кем-то вроде пионеров-первопроходцев: они обосновались здесь в полулегендарные незапамятные времена, когда по Улице просто гоняли овец из одного конца Будайина в другой, наш квартал еще не отгородили от остального города стеной и не облагодетельствовали отдельным кладбищем.

Когда Ясмин закончила очаровывать посетителей, раздались энергичные аплодисменты. Коробка для чаевых моментально наполнилась; выполнив программу-минимум, она поспешила к своей ослабевшей от страсти жертве, пока его не перехватила другая шлюха. Пролетая мимо, Ясмин любовно ущипнула меня за задницу.

Целых полчаса пришлось покорно смотреть, как она льстиво смеется, болтает и обжимает косоглазого ублюдка, сына желтомордой собаки… Наконец его бумажник постигла скоропостижная смерть от истощения; обнаружив это, охотница и дичь, кажется, испытали равную грусть. Романтическая любовь испарилась так же быстро, как и вспыхнула. Они очень трогательно попрощались, поклялись никогда не забывать сегодняшний вечер, который вечно будет сиять путеводной звездой в их памяти… Каждый раз, когда вонючая жаба вроде него жмется к Ясмин, — да и к другим девочкам тоже, — перед глазами встают картинки из моего детства: десятки безликих мужчин, тянущих лапы к матери… Господи, с тех пор прошло черт знает сколько лет, но память почему-то безошибочно выбирает подобные пакости, чтобы подсунуть их именно тогда, когда ее не просят! Я наблюдал за тем, что проделывала Ясмин, твердил себе, что она просто работает; но не мог избавиться от дурацкого чувства гадливости и обиды, словно меня предали. В такие моменты хочется схватить стул и начать крушить все вокруг.

Она пристроилась рядом со мной, взмыленная, словно пробежала не меньше километра, и выдохнула:

— Я боялась, что проклятый сын шлюхи никогда не уйдет!

— Наверное, подействовало твое неотразимое обаяние, — сказал я брюзгливо, — разные возбуждающие воображение слова. И еще паршивое пиво Френчи.

— Ага, — произнесла она неуверенно, озадаченная моим раздраженным тоном. — Точно.

— Мне надо с тобой поговорить.

Ясмин порывисто вздохнула и с тревогой посмотрела на меня. Потом быстро вытерла лицо чистым платком. Наверное, мои слова прозвучали слишком мрачно. Я рассказал о событиях прошедшего вечера: второй встрече с Папой, принятых нами (точнее, им) решениях, нелюбезном приеме в кабинете Оккинга. Когда я закончил, вокруг царило ошеломленное молчание.

— И ты это сделаешь? — наконец спросил Френчи. Я и не заметил, когда он успел вернуться и подслушать наш разговор. Что ж, заведение принадлежало ему, а кто знает каждый укромный уголок в доме лучше хозяина?

— Все-таки обзаведешься розеткой? — ахнула Ясмин. Похоже, перспектива ее возбудила. Причем сексуально.

— Ты что, рехнулся, Марид? — сказала Далия. Она одна из немногих настоящих консерваторов, обитающих в нашем квартале. — Подумай только, во что адская штука превращает людей!

— Во что она нас превращает!? — вскричала, разъярившись, Ясмин, постукивая по своему модику.

— Ой, извини-извини… — Далия торопливо отошла к концу стойки и стала энергично тереть ее тряпкой, делая вид, что ликвидирует несуществующую лужицу пролитого пива.

— Представь, какие вещи мы сможем проделывать, — мечтательно произнесла Ясмин.

— Значит, для тебя я недостаточно хорош сам по себе… — Я был слегка задет.

Ясмин опешила:

— Что ты, Марид, ты неправильно понял… Я просто хотела…

— Ну ладно, твои проблемы — тебе и решать, — заключил Френчи. — Не мое дело! Пойду подсчитаю, сколько заработал за сегодняшнюю ночь. — Он исчез за ветхим занавесом золотистого цвета, скрывавшим за собой гримерную и его «кабинет».

— Ясмин, ведь это — навсегда! Обратной дороги нет. Каким меня сделают, таким и останусь.

— Скажи, я хоть раз пожаловалась на свою розетку?

— Нет, — вынужден был признать я. В первую очередь, меня угнетало сознание необратимости того, что произойдет.

— Так вот, я никогда не жалела, что ее вставила, и ни один из тех, кого я знаю, тоже…

Я нервно облизнул губы.

— Ты не представляешь… — начал я и остановился. Нет, не могу объяснить; даже самый близкий человек меня не понимает.

— Да ты просто трусишь, — объявила Ясмин.

— Ага. — Что ж, неплохое начало.

— Вот Полу-хадж живет спокойно, а куда ему до тебя, Марид!

— И что ему дали модики? Возможность забрызгать нас кровью Сонни? Мне не нужна помощь электронной коробочки, чтобы превратиться в психа. Я и сам сумею, если захочу.

Неожиданно в ее глазах появился загадочный блеск — как у одного из бродячих пророков, охваченного очередным приступом параноидального бреда. Я понял, что мою Ясмин посетило новое озарение — опять таинственные изгибы судьбы, предопределение и прочее… Плохой признак!

— Аллах с Марией-девой кувыркаются в мотеле! — выдохнула она. По-моему, это богохульство было любимым ругательством ее отца. — Все идет так, как предсказывалось в гексограммах!

— В гексограммах, — ошеломленно повторил я. Тогда, в кафе я выбросил древне-китайскую белиберду из головы еще до того, как моя подружка закончила объяснять нюансы.

— Помнишь, нам сказали, что не надо бояться пересечь великую воду?