Тут они услышали, что Андреас возвращается домой. О его приближении возвещали самые разнообразные устрашающие звуки: грохот, шум, шипение, лязг. И вдруг он появился. Он прыгнул, раскинув руки, на своих родителей и даже нечаянно повалил мать на траву. Его радость была так велика, что он и не заметил ее протеста. Он ликовал, как щенок, который треплет коврик.

Когда порядок был восстановлен, мать отметила, какая грязная у Андреаса рубашка. Но Андреас про это и слушать не хотел. Изо рта у него бил фонтан слов. Смысл их был непонятен. Только одно дошло до матери Андреаса: что он хочет надеть белую рубашку.

Отец вообще не обратил внимания на все эти слова. Он прижал Андреаса к себе и сказал:

— Прекрати трепыхание. Сейчас мы поедем с тобой на велосипеде — посмотрим строительство. Ромерберг, наверно, здорово изменился.

— Ура! — крикнул Андреас. — Я тебе там все покажу… Увидишь, где я складывал камни… Только сначала мне надо сходить к Клавдии.

— А это зачем? — спросил отец. Он был очень удивлен.

— Да ведь я только что тебе все рассказал!

— Это тебе так показалось, — рассмеялся отец.

— Все, все я рассказал, — повторял Андреас. — Что завтра пионеры идут собирать бутылки и что мне сейчас надо к Клавдии! А когда я вернусь, я покажу тебе строительство.

— Э, нет, тогда мы будем ужинать, — напомнила мать.

— Да сейчас же каникулы! — возмутился Андреас.

— Поехали, — решительно сказал отец. — Я уже вывел свой велосипед. К Клавдии ты и завтра успеешь.

Рот Андреаса растянулся, как у клоуна в цирке. Но он не рассмеялся… Он заплакал и быстро пошел в дом.

— Вот тебе, — улыбнулась мать, поглядев на отца. — А ты собирался с ним колесить! Теперь он ревет, да и у тебя вид не слишком веселый. Не купить ли нам все же машину?

Она вошла вслед за Андреасом в дом, чтобы заставить его умыться и найти ему чистую рубашку.

Через несколько минут Андреас уже шел по переулку Майских Жуков по направлению к домикам поселка, стоявшим ближе всего к магазину. У Андреаса были большие надежды и большие опасения. Надежды касались Клавдии, а опасения — ее матери.

Когда Андреас позвонил, дверь открыл брат Клавдии — Конрад. Тот самый, который тогда попался на яблоках. Конрад сегодня праздновал день рождения — ему исполнилось шестнадцать. Снизу он — из-за брюк — казался тонким и хлипким, а сверху — из-за куртки — мощным здоровяком. Вид у него был необычайно веселый.

Для Андреаса это была не слишком приятная встреча. Он не раз кричал Конраду вслед, проезжая на велосипеде: «Воришка, куда яблоки девал?» Теперь, встретившись с ним лицом к лицу, Андреас испугался, что тот ему это припомнит.

Но Конрад, хлопнув Андреаса по плечу, радостно крикнул:

— Входи, старик! Входи! Входи, цыпленок! Вот — цыпленок пришел меня поздравить! А где у тебя цветочки?

В своем хмельном веселье Конрад был каким-то смешным и каким-то чересчур уж взрослым. Андреас смущенно сказал:

— Я хотел поговорить с Клавдией.

— Ах, так ты не ко мне? Чего же ради твоя мамочка тебя так вырядила? Иди, вот тут по лестнице! Коза там, наверху. Играет со своими желтолицыми.

Этот неожиданный братский прием ободрил Андреаса. Его робость и нерешительность как рукой сняло. Он даже набрался храбрости и сказал:

— Я знаю, где ее комната, можешь не покалывать.

Хотя еще ни разу здесь не был.

Конрад вернулся в комнату, из которой слышались ликующие голоса гостей. А Андреас пошел наверх по лестнице — один в незнакомом доме. Он вошел в такую же каморку, в какой жил сам. Он был так рад, что добрался до Клавдии! Но в комнате у нее было все совсем по-другому.

Тут стояла клетка с волнистыми попугайчиками, на кровати лежало зеленое шелковое покрывало, в уголке были рассажены куклы. Здесь было как-то очень мило, то ли из-за попугайчиков, то ли из-за этого зеленого покрывала, то ли из-за зеркальца на стене.

Клавдия стояла перед зеркалом в спущенных гольфах и в домашних туфлях — бархатная отделка на них вроде как трубочки с кремом. Но еще больше, чем эти трубочки, Андреаса поразили волосы Клавдии. Она начесала их на глаза и смотрела сквозь них, словно сквозь штору. А те волосы, которые остались сзади, были завязаны лептой и торчали вверх кроличьим хвостиком.

— Чудной у тебя вид, — сказал Андреас, остановившись в дверях.

— Ах… это ты? — сказала она еле слышно. Она отложила гребень и откинула волосы назад. Лицо у нее было зареванное. — А я думала, это Антье…

Андреасу не хотелось замечать, что она заревана. Он сказал, глядя в сторону:

— А я думал, ты играешь со своими желтолицыми.

— А что тебе, собственно, тут надо? — с досадой спросила Клавдия. — Кто тебя впустил?

— Твой брат. Он всегда такой?

— Противный он. Я вниз не сойду. Там все девчонки из его класса, а мне говорят «коза»… Дурехи!

Чтобы утешить Клавдию, Андреас сказал:

— Я бы тоже не пошел — у тебя тут такая красивая комната. Это твои?

— Домашние туфли? Это я сама выбрала.

— Да нет, попугаи. Они умеют говорить?

— Это волнистые попугайчики. Эти дураки называют их желтолицыми. А они даже целоваться умеют…

Андреас попробовал заглянуть Клавдии в глаза.

— Пусть они…

— Что пусть?

— Ну то, что ты сказала.

— Поцелуются?

— Угу.

— Только не теперь.

— Почему? Ведь никто не видит.

— Антье каждый день видит.

— Ну, пусть… Если они правда умеют, я тоже куплю себе таких.

— Сперва заплати за книгу.

— Из-за этого я и пришел. Я бы уже все собрал… А теперь все деньги получат пионеры… Если ты это сделаешь.

— Что сделаю? Чтобы они поцеловались?

— Да нет, ерунда какая! Если ты пойдешь в стройконтору.

— Это называется «Строительная контора».

— Вот я и говорю. На стройке можно собрать знаешь сколько бутылок! Если мы все туда пойдем, то сразу заработаем пятьсот марок и купим на эти деньги палатки.

— Палатки? А зачем?

— Ну, чтобы спать в них.

Клавдия была растеряна… Потом посмотрела на своего бывшего соседа по парте и рассмеялась. Андреас подумал, что она смеется над его носом, или, может, у него еще чего-нибудь не так?.. Ему стало стыдно, и он покраснел.

— Если ты не хочешь, — сказал он, — мы можем купить что-нибудь другое… Но только чтобы это было для всех.

— Да ты объясни мне, что я-то должна делать, — сказала Клавдия.

Андреас стал подробно объяснять ей, что придумали ребята.

Понемногу Клавдия начала верить в успех этого мероприятия. Да и как не поверить — Андреас прямо горел своей идеей! Только в одном она была с ним не согласна.

— Пятьсот марок нам все равно никогда не собрать. Ну разве мы можем найти больше тысячи бутылок?..

— Это зависит от погоды, — сказал Андреас. — Если жара не спадет, знаешь по скольку они будут пить? А у нас еще впереди весь август.

— Я пойду спрошу мою маму, — сказала Клавдия. Она подтянула гольфы и вышла из комнаты.

«Ну, теперь все», — подумал Андреас. Он достал деньги из кармана. Две марки пятьдесят пфеннигов. Он решил дать фрау Геренклевер задаток, чтобы настроить ее подружелюбнее. И еще он решил все время глядеть ей в глаза, хотя помнил, что лицо у нее строгое и какое-то остроугольное.

Но лицо оказалось совсем не строгим. Фрау Геренклевер даже улыбнулась Андреасу и подала ему руку. Она была полна материнских чувств, потому что у ее сына был сегодня день рождения. А еще потому, что гости на весь дом распевали песни.

— Какой ты сегодня нарядный, — сказала она. — Ну-ка, расскажи, что вы там задумали.

Андреас рассказал в третий раз. Выслушав его, фрау Геренклевер стала думать об Андреасе лучше, чем раньше. Ей понравилось, что он так легко и охотно отказался от денег, которые мог бы заработать, собирая бутылки один. А еще ей понравилось, что он пришел к ней в дом и просил у нее согласия.

Она разрешила Клавдии пойти на строительство, чтобы поговорить от всего отряда с начальником участка. Они условились, в котором часу отправятся завтра на стройку. Потом Андреас положил деньги на зеленое покрывало и сказал: