ПРОСЧЕТ ВАШИНГТОНА

В начале августа подготовка Японии к удару по СССР на Дальнем Востоке и в Сибири приобрела столь большие масштабы, что скрыть ее было невозможно. 8 августа госсекретарь США К. Хэлл заявил Уманскому, что последние данные, которыми располагает американское правительство, «снова подтверждают реальность угрозы движения японцев в северном направлении». Хэлл заявил, что не собирается, конечно, давать советы советскому правительству, которому виднее, но от своего имени рекомендует уделить этой угрозе самое серьезное внимание. Воспользовавшись этим сообщением, Уманский еще раз высказал позицию советского правительства о том, что «японцы поймут только ясный, решительный язык и что публичным или дипломатическим путем или прямой демонстрацией готовности США к любому положению им надо дать понять, какова будет политика США в случае японской агрессии против СССР». Оговорившись, что выражает личное мнение, Хэлл согласился, что «японцы понимают только крепкий, недвусмысленный язык»^{316}.

В начале августа японцы потребовали от таиландского правительства предоставления им военных баз и права контроля над производством олова, каучука и риса. Среди причин, побудивших Японию укрепиться в Индокитае и Таиланде, главное значение имела борьба за стратегическое сырье, в первую очередь за нефть. Было очевидно, что Япония, оказавшись в условиях коллективных санкций, таким образом, создавала форпост для броска в Индонезию и на Филиппины, где находились источники уже разведанных запасов нефти и другого необходимого для японской экономики сырья. На Голландскую Индию приходилось 78% мировой добычи каучука и 67% добычи олова. В 1940 г. здесь было добыто 9 млн. тонн нефти^{317}.

9 августа Черчилль предложил Рузвельту проект ультиматума Японии от имени США, Великобритании и СССР, в котором заявлялось, что, если японцы вступят в Малайю или Голландскую Индию, три державы примут такие меры, которые потребуются для того, чтобы вытеснить их оттуда^{318}. Однако Рузвельт счел подобный ультиматум чрезмерным. Он заявил: «По мнению военного и морского министерств США, основная цель на Тихом океане пока должна заключаться в том, чтобы избежать войны с Японией, ибо война между США и Японией не только свяжет большую часть, если не весь американский флот, но и ляжет тяжелым бременем на нашу военную организацию и производство, в то время как они должны ориентироваться на Атлантику»^{319}.

Поэтому Рузвельт и его ближайшее окружение решили ограничиться, хотя и достаточно твердым, но все же не столь ультимативным заявлением. 17 августа Рузвельт вызвал японского посла в США К. Номуру и вручил ему меморандум для правительства Японии. В нем содержалось следующее предупреждение: «Если Япония применением силы или угрозой таковой попытается и впредь установить военным путем свое господство над сопредельными странами, США незамедлительно предпримут необходимые для обеспечения безопасности меры»^{320}. Хотя в меморандуме речь шла в первую очередь о предупреждении Японии по поводу возможности ее дальнейшего продвижения в южном направлении, Администрация США попыталась представить американский демарш как предупреждение и по поводу японской политики в отношении СССР.

Во время беседы с советским послом 19 августа Уэллес «строго конфиденциально» сообщил, что «в результате совещания с Черчиллем (имеется в виду двусторонняя встреча на острове Ньюфаундленд, по результатам которой была обнародована англо-американская декларация, известная как Атлантическая хартия. — А.К.) Рузвельт в день возвращения в Вашингтон, 17 августа, вызвал к себе японского посла адмирала Номуру и просил его передать японскому правительству, что в случае если Япония предпримет новые агрессивные действия в районе Тихого океана (Уэллес при этом дважды повторил это выражение и подчеркнул, что Рузвельт не делал различия между южным и северным направлением), то США не смогут пройти мимо этого безучастно, немедленно примут ответные меры, не считаясь с возможными последствиями таковых и возлагая на японцев всю ответственность за эти последствия».

Сообщая в Москву эту информацию, Уманский писал: «На мой вопрос, имеется ли японский ответ, Уэллес ответил отрицательно, а на вопрос, сделано ли такое же представление в Лондоне, — утвердительно. Поблагодарил Уэллеса за информацию, которая, как я ему заявил, вызывает тем большее удовлетворение, что соответствует духу предложений, внесенных мной Рузвельту 10 июля от имени Советского правительства»^{321}.

Хотя в меморандуме Рузвельта от 17 августа конкретно Советский Союз не упоминался, в Токио поняли, что в «сопредельные страны» американцы включают и СССР. Поэтому в переданном 28 августа Рузвельту ответе японское правительство сочло необходимым заверить США, что оно не будет предпринимать военных действий против СССР, «пока СССР остается верен советско-японскому пакту о нейтралитете, и не будет угрожать Японии или Маньчжоу-Го или не предпримет действий, противоречащих духу пакта». При этом японское правительство высказывало надежду на то, что США будут избегать сотрудничества с Советским Союзом, которое могло бы создать угрозу Японии. Токио заявил, что «не имеет намерений применить военную силу против любой соседней страны»^{322}. Однако верить этим заявлениям японского правительства было нельзя.

Хотя руководители США давали понять, что не оставят Советский Союз в беде и в случае нападения Японии на СССР «предпримут ответные меры», в Москве не могли полагаться на это обещание. Если США не объявили войну Германии после начала Второй мировой войны, тем самым обрекая своего основного союзника Великобританию на единоборство с сильным врагом, то что можно было говорить о возможности объявления Вашингтоном войны Японии в случае ее нападения на СССР. Поэтому в обстановке реальной опасности начала еще и советско-японской войны летом 1941 г. Сталин не мог принять решение о переброске советских войск с Дальнего Востока, несмотря на то, что они были крайне необходимы на советско-германском фронте.

Переброска части дальневосточных и сибирских дивизий на запад стала возможной лишь после того, как Сталин получил точную информацию о том, что на императорском совещании 6 сентября было принято решение отложить запланированное на 29 августа 1941 г. осуществление японского плана нападения на СССР «Кантокуэн» до весны следующего года.

С 29 сентября по 1 октября 1941 года по инициативе США и Великобритании в Москве проходила трехсторонняя конференция, в работе которой принимали участие от СССР — Молотов, Великобритании — министр снабжения лорд У. Бивербрук, США — А. Гарриман. Во время состоявшейся 30 сентября беседы Сталина с главами делегаций США и Великобритании советский лидер уже не поднимал вопрос о военной помощи СССР со стороны США в случае японского нападения. Напротив, он говорил о том, нет ли возможности нейтрализовать Японию, «оторвать Японию от Германии». Сталин заявил: «У меня такое впечатление, что Япония — не Италия и не хочет идти в рабство к Германии. Поэтому есть основания для отрыва Японии от Германии»^{323}.

Гарриман заметил: «Великобритания и Америка этим вопросом много занимались. Мы теперь представляем единый фронт, чтобы дать Японии понять ошибочность ее отношений с державами оси. Эта политика, которую мы развивали со встречи президента с Черчиллем (9—12 августа), дает уже хорошие результаты»^{324}.