«Сомнений нет, грядёт катастрофа».
Сон повторялся многократно с поразительной точностью деталей. Так бывало каждый раз, когда Боги посылали ей весть. Рея, критская Богиня, посылала ей по ночам предвестников гибели.
«Неужели это из-за того, что я привезла сюда жезл? Я устала. Я больше не хочу нести эту ношу. Зачем он мне? Пусть Боги заберут его!»
Асму-Никаль уже столько раз просила их об этом! Столько лет прошло, как она покинула Хаттусу и увезла оттуда жезл. И вот новое предупреждение!? Она лихорадочно обдумывала, как ей поступить, ведь если ничего не предпринять сейчас, она никогда потом не простит себе бездействия. Она вышла из дома, чтобы не разбудить Алаксанду и Никаль-Мати.
Асму-Никаль прислонилась к остывшей за ночь белой стене дома, покрытой пятнами лунных теней, и глубоко вдохнула прохладный ночной воздух.
Июльская ночь безмятежно благоухала. Чуть шелестел ветер, разнося запах тимьяна, будто и не существовало в мире бед и горя. Шёпот листьев, среди которых тихонько гулял ночной ветерок, был похож на тихое дыхание. В густой голубоватой листве сада белели гроздья цветов миртовых деревьев, зелёной стеной выстроившихся вокруг дома. Миртовые деревца посадил Алаксанду в честь Никаль-Мати в те дни, когда они думали, что навсегда избавились от страха быть настигнутыми. В Элладе мирт посвящался девичьей юности.
Асму-Никаль вспомнила, как несколько дней назад на городском базаре они с Никаль-Мати остановились возле лавки торговца серебром. Никаль-Мати, одетая в эллинскую шафрановую тунику с красной каймой, примеряла один браслет за другим, смеясь в ответ на слова торговца, восхищавшегося её красотой. Асму-Никаль стояла рядом.
Вдруг по улице, словно вихрь, оставляя за собой хвост пыли, пронеслась колесница какого-то богатого землевладельца. Люди прижались к стенам домов, по белым гладким камням улицы покатились рассыпавшиеся фрукты. Асму-Никаль отпрянула, одновременно заслонив собой дочь, да так и застыла, как горный дуб, танцевавший под музыку Орфея. Лишь сердце бешено заколотилось, когда она заметила высокую женщину, быстро идущую по опустевшей улице. Женщина была одета не так, как обычно одевались критянки. Ни яркой разноцветной юбки, ни высокого головного убора. Только блёклый синий химатион, надетый поверх тёмно-красного греческого хитона, да покрывало на голове, отбрасывающее тень на лицо. Женщина прошла мимо, не взглянув на неё, но Асму-Никаль почувствовала, что обязательно должна узнать, кто она, эта таинственная незнакомка.
И, словно отвечая на её немой вопрос, торговец овощами, невысокий старик со злым лицом и длинными руками, сидевший неподалёку под навесом, сказал вслух:
— Ох, не к добру Дэйра появилась в городе, да ещё в людном месте. Даже не припомню, когда прорицательница последний раз выходила из своего жилища.
За несколько монет Асму-Никаль не составило труда узнать у торговца, где находится дом Дэйры.
— За городской стеной, на холме. Говорят, туда ведёт тропинка…
Когда забрежжило утро, на самой границы света и тьмы, чтобы не прогневать разящую Гекату, не пропускающую ночных путников, она вышла через боковую калитку и направилась к городским воротам. Дорога, начинающаяся за ними, подвела её к холму, густо покрытому тёмно-зелёным кустарником. У подножия холма Асму-Никаль обнаружила едва заметную змеистую тропку, почти заросшую сухой травой. Нечасто бывали гости у прорицательницы!
Асму-Никаль нырнула в прохладную тень и стала пробираться среди зарослей падуба, мирта и горных маслин. Вскоре тропинка привела её к поляне. За узловатым стволом тысячелетней оливы и стелящимися по земле ветвями дуплистой ивы, посвящённой могучим и смертоносным богиням, она разглядела почти неприметный низенький дом с навесом из кедровых досок. На крыше, сложенной из пихтовых веток, ворковала стайка белых голубей, вестников Эвриномы. Чуть дальше, между двумя раскидистыми дубами, из грубых известныковых плит был сложен жертвенник, покрытый россыпью углей трех священных деревьев.
Асму-Никаль остановилась перевести дыхание. Воздух в роще казался густым от особого запаха солнечного ветра, магнолий, ароматных смол и неумолчного стрекотанья цикад. Асму-Никаль постояла немного, поколебавшись, потом вошла под навес и открыла дверь и замерла у порога.
Когда глаза после яркого дневного солнца привыкли к полумраку, она увидела небольшое помещение с низким потолком, а ещё через несколько мгновений разглядела и саму прорицательницу, сидевшую в глубине комнаты, там, куда почти не доходил солнечный свет.
Одежда окутывала женщину так, что невозможно было понять, молода она или стара, красива или безобразна.
Асму-Никаль, наконец, решилась сделать ещё шаг, чтобы подойти ближе, но голос, способный заставить любое, даже самое мужественное, сердце затрепетать, остановил её:
— Зачем ты пожаловала ко мне, чужеземка? — жрица Священного Дерева сверкнула глазами так, что Асму-Никаль, даже стоя в отдалении, увидела этот холодный блеск. Усилием воли она подавила в себе желание немедленно уйти.
Убедившись, что непрошенная гостья достаточно храбра сердцем и всё-таки остаётся, Дэйра добавила глубоким звучным голосом:
— Вижу, ты пришла со стороны заката. Ты так же, как и я, умеешь заглядывать в бездну, не бросая игральные кости, как оракул в Буре. И ты владеешь знаниями, не доступными местным домохозяйкам. Что же привело тебя ко мне? Неужели тебе нужен мой совет? Тогда ступай лучше в святилище матери-Земли в Дельфах, основанное критянами, или в рощу чёрных тополей в ахейской Эгире и обратись к матери-Земле, ибо все оракулы принадлежат ей. И дуб, что растёт возле моего дома — оракул богини Дионы, и акация Иштар, и лунная Лилит, и Урания, несущая людям небесную любовь, и трёхликая Муза… Богиня-Мать, самая древняя богиня, может принимать разные облики, и не всегда её облик нежен и ласков.
Жрица вновь испытующее смотрела на Асму-Никаль. Усмехнувшись, она продолжила:
— И ещё мой совет тебе, не сажай колючих кустарников рядом с домом, ибо они есть обиталище злых духов, а на плодовых деревьях демоны не живут. Не сажай у дома ель, сосну, калину и березу, ибо они выживают из дома мужчин. И не ходи, где выбрасывали золу из дома, и сохранишь чистоту…
Асму-Никаль выслушала жрицу и, вернув присутствие духа, ответила ей:
— Благодарю тебя за советы, Дэйра, но я и сама пришла дать совет.
Жрица подняла ладонь в отстраняющем жесте:
— О! Напейся воды Леты и забудь, ибо прорицания туманны и двусмысленны…
Но ответное молчание Асму-Никаль заставило её опустить руку, и тогда она изрекла:
— Вижу я, что твои уши при рождении целовали священные змеи, ты пьёшь Воду Памяти из тайного источника и сидишь на Троне Памяти, ибо тебе достался от богов дар проскопии… Не ты ли владеешь лабрисом, критским скипетром владычества? Так что же скажет та, что видит вдаль?
И Асму-Никаль с жаром заговорила:
— О, жрица, у меня плохие вести. Я предчувствую великие беды. Город ждёт катастрофа. Я видела во сне, как остров Фера уходит под воду. Над островом поднимается огромное раскалённое облако, сжигающее всё вокруг. Воды моря вздымаются и падают на Кносс. Дворец разрушен. Облака пыли застилают окна, дым заполняет дома, пепел в очагах погашен и боги задыхаются в храмах… Увядают растения и не пускают побегов. Засыхают луга, пересыхают источники. В стране начинается голод, люди и боги умирают. Никто не спасётся! Иди к царю, скажи, чтобы уводил людей из города. Если сейчас же начать готовить корабли, можно сохранить тысячи жизней. Прошу, иди к царю, найди слова, убеди его!
Дэйра слушала, и её лицо накрывала тень, голос был глух, но звучал твёрдо:
— Чтобы понимать сны, надо поистине обладать мудростью. Но никому не дано пересекать путь Судьбы и не подчиниться велению богов. Почему же ты сама не пойдёшь к царю и не скажешь ему об этом?
— Кто я для него? Чужестранка! Он не поверит мне. Но ты — прорицательница, жрица Священного Дерева. Твои слова возымеют действие.