— Божий мир прежде всего удивителен, — сварливо отозвалась старая леди. — Тридцать лет назад я вела спецкурс в Гарварде и за двести ярдов отличала Матисса от копии Матисса. А теперь я поливаю эту сохлую землю, и ей кажется, что я поливаю ее уже столетие. А где я окажусь через десять лет? Может быть, буду бегать по прерии со стаей койотов и драться за кусок падали.

— Посмотрите на меня, — задумчиво сказала Мэгги. — Я сбежавшая из госпиталя простая американская бабенка…

— Худая.

— …пусть будет так. Но еще месяц назад я была бывшим инженером в России, покупала различное дерьмо у одних и впаривала немного дороже другим, а здесь и здесь у меня находились такие баклажаны, что мало не покажется. Вопрос, кем я была два месяца назад и где буду через два месяца.

— Господь…

— Да. Да. Господь. У вас в детстве был калейдоскоп?

— Уверена. Он есть и сейчас.

— Там каждый узор достоин того, чтобы его выложили на стене огромного дома из ценных цветных камней. Но ты вертишь калейдоскоп, пока он не сломается. Но скажите, Тина, куда девается предыдущий узор в калейдоскопе, когда стеклышки встряхиваются и складываются в новый узор? Вот что беспокоит меня. И если есть Существо, постигающее Вселенную как комикс, то зачем Ему коллекция бывших узоров?

Эрнестина, хлопоча над кофейником, пожала плечами, да так по-русски, что у Мэгги засосало в хорошенькой груди.

— Я думаю, найдется кому побродить среди пропавших узоров. У меня была соседка еще в Миссури. Я не буду долго рассказывать тебе о ней, просто скажу: если действительно есть рай и если действительно там отдыхают те, кто этого заслуживает, то ее там три штуки: девочка в фартуке с оранжевой лентой в волосах, девушка двадцати лет и усталая миссис в пятьдесят. Потому что для многих людей рай будет не в рай без этих девочки, девушки и миссис. И они… не заменяют одна других. Как ты думаешь, приятно будет старому отцу обрести в раю сына, но таким же старым отцом? Я думаю, рай похож на череду отражений, как в салоне готового платья где-нибудь в Вегасе.

— Дай вам Бог это вволю разглядеть.

— А я не тороплюсь, — отозвалась Эрнестина сухо. — Как ты думаешь, девочка, это не за тобой?

На шоссе в облаке пыли ползла машина ядовито-зеленого цвета, за ней, во втором облаке, — ярко-желтая.

Глава 6. Продолжение обеда

Не прошло и пяти минут, как на террасу леди Эрнестины гуськом поднялись трое мужчин. Первым шел уже знакомый Мэгги Горли Томсон, вторым — огромный пучеглазый негр, поминутно вытиравший со лба и щек крупные капли пота. Третьим — белый с вислыми патлами какого-то ржавого цвета. Мэгги брезгливо отвела взгляд; он упал на лужицу кленового сиропа. Мэгги церемонно поздоровалась с Томсоном и уставилась на горизонт. Эрнестина ушла в сад за фруктами.

— Хай, Мэгги, — стильно отвечал Горли. — Познакомься, мои друзья Джерри Скайлз и Гленн Перкинс, оба медицинские работники. Гленни имеет тебе кое-что сказать.

— Э-э… Мэгги… вы сядьте.

— Я сижу.

— Действительно. Я имею для вас новость… я думаю, хорошую. Я знаю, кто вы, — Перкинс откашлялся, — Дэйла. Вы…

Мэгги подняла ладошку.

— Вы хотите сказать, что я Давид Гуренко из России, 1972 г.р., инженер-термомеханик по образованию, которого вы подравняли тут и тут, как лиса медвежат. Я благодарна вам за эти сведения, они возбуждают мою память. Дело в том, однако, что я сама в этом не уверена.

— Мафия? — быстро переспросил Перкинс, сверля Мэгги глазами. — Фальшивые документы?

— Нет. Просто меня там нет. Я помню в принципе все, но меня там нет. Это как фантики без конфет.

Скайлз разлепил губы и сказал:

— Ну, Горли, я тебя предупреждал.

— Но о чем, Джерри?

— Россия. Метафизика. Тождественность себе. Чехов, Бердяев, Станиславский, Лев Яшин. Ты увязнешь в этом, как гусь в собственном жире в духовке.

— Скажите, Дэйла, — немного ошарашенно продолжал Перкинс, — но вы действительно вспомнили мою клинику?

— Уверена. Внешняя пышность и плохо скрытая скаредность; по ширине улыбки медсестры восстанавливается размер кошелька больного.

— В десятку, — прошептал Томсон. — Извини, конечно, Гленни.

Перкинс подарил Томсону яростный взгляд и обратился к Мэгги сухо.

— Я надеюсь, вы не имеете претензий к моей клинике?

— Нет, я их не имею.

После этого Перкинс откинулся на спинку плетеного стула, с благодарностью принял от Эрнестины яблоко и всем своим видом показал, что больше не участвует в разговоре.

— О! Я догадываюсь, — выше своего обычного тембра заговорила Эрнестина, — вы редактор «Айлэнд ревью». Меня потрясла ваша прошлогодняя статья об однорукой пианистке. Она сейчас гастролирует?

— Насколько я знаю, да. Сейчас она в Европе. Более того, два очень известных музыканта и аранжировщика транспонируют для нее классику.

— Это потрясающе! Я понимаю, в студии…

— Ну да, в студии у нее была возможность раздельного исполнения партий левой и правой руки, а потом при наложении корректировать, но она… Эмма Гарднер, да, Эмма Гарднер — она гастролирует, и с большим успехом.

— А тут сидишь с двумя руками и постепенно гниешь, — неожиданно вставил Скайлз.

— От кого я это слышу, Джерри? От первоклассного хирурга и блестящего администратора?

— Хирурга? Ты посмотри на эти окорока. Салли не доверяет мне потрошить курицу. Разрез брюшной полости последние пятьдесят раз у меня получался вместе с операционным столом. Теми инструментами, которые я зашил в больных, можно экипировать «Макдональдс». Однажды после ампутации мизинца я мизинец отправил в реанимацию, а остальное смахнул в ведро. Но это пустяки по сравнению с тем, что я сотворил с Шоном Брайеном. Ты знаешь, Горли, в чем разница между фаршем и паштетом?..

Эрнестина стремительно выскочила из-за стола, прикрыв рот ладонью.

— Мне кажется, — мягко произнес Горли, — ты преувеличиваешь. Кроме того, как администратор…

— Ты хочешь знать, какой я администратор. Хорошо. Я скажу тебе, какой я администратор: по сравнению с тем, какой я администратор, я первоклассный хирург.

Воцарилось тягостное молчание.

— Может быть, принести выпить? — спросила Эрнестина, найдя в себе силы вернуться к столу.

— Уверен, — мрачно ответил Скайлз, не шелохнувшись ни одним фунтом своего массивного тела, — виски и чуть-чуть содовой.

Перкинс сделал неопределенный жест рукой, который можно было бы интерпретировать как то же самое.

— Мэгги, — сказал Томсон, — не хочешь ли прогуляться?

— Почему нет, — ответила Мэгги задумчиво.

Глава 7. Прогулка по шоссе (туда)

Желтый «линкольн» мчался по гладкому шоссе, глотая мили одну за другой, как пилюли. Пейзаж между тем не менялся: равнина, небо, горы, узкая полоска моря. Автомобиль шел так ровно, что казался шизофреническим станком, перерабатывающим пространство впереди в пространство сзади.

Поначалу Мэгги думала, что Томсон везет ее в какое-то живописное местечко, где они погуляют, но потом догадалась.

— А, Горли, это мы так гуляем?

— Уверен, — удивленно отозвался Горли, — а ты думаешь, что нет?

— Я думала, мы пройдемся пешком, разомнем ноги.

— Отвезти тебя в тренажерный зал?

— Зачем? Вертеть колеса кретинского велосипеда, который никуда не едет, среди духоты и запаха пота?

— Ты полагаешь, что там сломался кондишн?

— Да дело даже не в этом. Среди этих американских самодовольных придурков… Извини, Горли.

Томсон промолчал милю, а потом спросил:

— Почему вы, русские, считаете, что вы умнее всех?

Мэгги поразмышляла и нашла верный ответ:

— Наверное, потому что это так и есть.

Это Томсону оказалось нечем крыть, и он промолчал еще полторы мили.

— Мэгги! — произнес он свежим голосом, словно начиная разговор с новой страницы. — Знаешь, когда я еду с девушкой, она обычно садится мне на колени.

— Угу, — согласился бывший русский инженер, думая о своем и абсолютно искренне не поняв намека, — один мой старый сотрудник тоже так ездил. Это был редкий мудак.