— Это у кого неминетный рот? У Зайцевой? Это да! Золотой зуб в первом ряду! Хрясь, и прокусит мальчика! Гы–гы–гы…

— Не у Зайцевой! — Серёга перекрикивал децибелы Rammstein, что заполняли хоровым хрипом не только ободранную комнатушку Сала, но и весь коридор, хотя соседи–первоши не лезли на рожон, мирились с шумным старшекурсником. — Это он про Дильса! Прикинь, этот мудила окучивает препода!

— На тему?

— А без темы! Лебедь — он леблядь и есть! Что вот ты лезешь к нему?

— Серьга, заебал уже! — пьяный я матерюсь как сапожник. — На свою же жопу лезу, твоя неприкосновенна останется! Или ты ещё о чьей–то заднице печёшься?

— Не, Дильс — нормальный перец. Ты его задницу не трожь! — ещё один жопозащитник Сало решил заняться нравоучениями. — Он, кстати, в нашем же ВУЗе и учился. Я видел старые фотки в студсовете. У них там какой–то защеканский кавэнэ был. Кароче, наливай по–быстрому… во–о–от… На сцене кавээнщики всякие, а один так ваще… чё, закусон–то закончился уже?

— Так что там с фотками? — живо опомнился я после очередного вспрыска водяры.

— А! Так во–о–от, там парень такой с длиннущими волосьями. Знаешь, как бабы фотаются в морях. Вау! И взмахом головы такую гриву с брызгами образуют! Так и на фотке парень что–то такое же изображал. На другой фотке он что–то пел вместе со всеми. На третьей его другой парень на руках держал. Кароч, колбасятины передай мне! Кароч, я спросил у Ксюхи в студсовете, что за чел? Она мне и сказала: так Дильс же!

— Этот грустный побасенник в кавээне? — изумился Серёга. — С его–то горестным взглядом и волнующим голосом только Набокова по радио читать, а не прибаутки со сцены выкрикивать да в странные позы выстраиваться.

— Так вот и я не узнал нихуя! Не по–ве–рил! — Сало выкрикивал громче Rammstein.

— Я хочу эти фотки! — заявил я.

— Дрочить на них собрался? Не дам! — это опять на страже моей нравственности пьяный Серёга.

— Хочу посмотреть на него с длинными волосами! — и бамс по столу кулаком. Стаканы и вилки дружно звякнули, поддакивая мне.

— Купи ему парик, поймай препода, скрути и напяль… Гы–гы–гы… напя–а–аль! — Сало заржал, икая, слово вспомнил смешное. — Напя–аль! Как будешь пялить, нас с Серьгой зови!!! Гы–гы–гы…

— Чтобы и я тебе сразу напялил чё–нить! — угрюмо подтвердил своё участие Серёга. — Не лезь к нему. Чую, червь у него в горле!

— В го–о–рле? Солитёры же в пузе, в кишках сидят? — Сало понесло.

— Ты слышишь меня, Леблядь недоделанный? Не лезь к Дильсу…

Потом ещё в воскресенье час проповеди по поводу моего заёба. А когда к нам зашёл Лёха, я услышал красочный рассказ с репризами обо мне, мудаке, как я бедного препода третирую. Лёхи не было на последней паре, вот он и слушал о моём непристойном поведении открыв рот. В общем, Серёга достал меня. Ясно, что мой небольшой секрет о переписке в «контакте» белокурого мальчика Эфа с унылым преподом он не узнает. Сел, надувшись, за ноут, делая вид, что решил пообщаться на форуме «Мир графики».

Эф Swan: Ага! Ты всё–таки явился! Не, ну почему ты так редко в ВК?

Дильс Вадим: ах, прости, не выполнил твоё повеление))) У меня дела, работа.

Эф Swan: это всё отмазы! Я тебя жду тут!

Дильс Вадим: неужели тебе больше не с кем общаться?

Эф Swan: во–первых, целый день кругом эстонцы. Во–вторых, мне понравилось с тобой общаться. С русскими друзьями я ж только про реальных знакомых, про вечеринки всякие говорю, преподов обсуждаем… А с тобой по–другому. Мне интересно.

Дильс Вадим: преподов обсуждаете?

Эф Swan: естесссно! И тебя тоже. Ваши тобой довольны. Я спрашивал. Им нравится. И я горжусь тобой)))

Дильс Вадим: супер.

Эф Swan: и ещё я узнал про того студента — Лебедя.

Дильс Вадим: и? Эф Swan: он к тебе клеится?

Дильс Вадим: не знаю, просто странно себя ведёт.

Эф Swan: клеится! Я знаю. Мне Тригора рассказал. А они в одной общаге живут, на одном этаже. Друзья.

Дильс Вадим: а клеится — это, значит, что хочет?

Эф Swan: ну ты тормоз! А ещё препод! То и хочет! А ты там не поддавайся этому лебедю. Загноби его вусмерть!

Дильс Вадим: я так не умею)))

Эф Swan: а что тут уметь? Он тебе пошлость, а ты ему «вон из аудитории».

Дильс Вадим: он не выйдет. И я же буду дураком.

Эф Swan: тогда ты выходи.

Дильс Вадим: а остальные в чём виноваты, да и это исключено, так преподы не поступают.

Эф Swan: тогда его игнорируй, смотри мимо, не замечай.

Дильс Вадим: это трудно. Он вообще–то мыслит интересно, талантливый. Да и выглядит так…

Эф Swan: как?

Дильс Вадим: ярко очень, эпатажно. Волосы чёрные, неровной копной, глаза обведены чёрным, в брови пирсинг, железяка увесистая, от переносицы на лоб тоже пирсинг — такие маленькие железные кнопки, в ушах серьги, на пальцах куча колец, ошейник кадык подпирает, да и одежда… Это модно, наверное, я не в тренде, но вижу, что он отличается от других. И друг у него такой рыжий, здоровый, тоже странно одет, но не накрашен хотя бы.

Эф Swan: он гот, что ли?

Дильс Вадим: вроде нет.

Эф Swan: а знаешь, ты его как–то без ненависти описываешь! Он тебе случайно не нравится?

Дильс Вадим: исключено)))

Эф Swan: уффф… успокоил))) С кем или с чем он у тебя ассоциируется?

Дильс Вадим: это трудно… но если первое, что приходит в голову — это демон, что у Врубеля. Прекрасен, молод, романтичен, но ведь это демон. Значит, опасен.

Эф Swan: разве у Врубеля Демон опасен?

Дильс Вадим: ну… Врубель символист, у него лермонтовский демон, он увлечён поэтом. Он поэтизирует красоту. Но ведь от этого демон не перестаёт быть демоном. Это только в романтических бреднях демон — благородный, отринутый, поверженный ангел. Канон другой. Демон — это зло, под какой бы красотой оно ни скрывалось.

Эф Swan: значит, ты всё же считаешь Лебедя красивым. Рассмотрел его?) Но опасным при этом. Не понимаю, чем он тебе угрожает… Мне аж завидно, кого–то там с таким образом сравнили…

Дильс Вадим: нашёл чему завидовать! Моё личное прочтение «Демона» не так лестно, как тебе кажется.

Эф Swan: ты назвал Врубеля! А у него демон прекрасен и печален — и совсем не опасен. Однозначно.

Дильс Вадим: ты не прав. Неоднозначно. Символы, образы каждый трактует по–своему. Вот, например. Минутку…

И мне прислали картину серых, серебристых оттенков, на которой голова женщины — какой–то высокомерной царицы — с закрытыми глазами, бледной кожей, тонкими бровями, холодной каменной «немимикой».

Дильс Вадим: что бы ты сказал, что это за аллегория?

Эф Swan: хм… может, сон? Или смерть? Или… ну не знаю… Кто это написал? Что это?

Дильс Вадим: вот видишь! Это Оделон Редон. А картина называется «Безмолвие». А вот это?

И ещё одна картина: на фресочном фоне округлое жёлтое оконце, внутри грустный безбровый и бесполый лик с чернильными опущенными веками и с прижатыми к губам двумя пальцами.

Эф Swan: тоже безмолвие?

Дильс Вадим: тоньше. Это «Тишина». Почувствуй, какая разница, тишина — одиночество, безмолвие — пафос. Возможно, ты бы нарисовал по–другому. Я бы точно сделал бы что–то совсем иное, каждый читает образ по–своему…

И дальше почти весь вечер мы с Дильсом играли в ассоциации. Только выдавали не ассоциации на людей (ибо он полагал, что, кроме Лебедя, то бишь меня, общих знакомых у нас как бы и нет), выстраивали аллегории на явления, некие понятия. Вечер. Страх. Сарказм. Оптимизм. Смерть. Ревность. Глупость. Власть. Хитрость. Любовь. На последнее слово аллегорию успел придумать только я. Дильс вдруг написал кратко: