Андрей коснулся волос Наташи.

— Я очень в тебе люблю Очевидца, ты всегда самые неожиданные сведения, даже о давнем-предавнем, сообщаешь так, будто промытарилась сама с бедовавшими первооткрывателями.

— Допустим, я верю в переселение душ и подозреваю, ты и я были спутниками неутомимого и многострадального Витуса. — Она коротко невесело рассмеялась. — Продолжаю, Андрей. Это моя стезя тоже, люблю предшественничков по адовым и полезным трудам. Итак, повторяю: из-за слабого переменного ветра подошли к берегам через три дня. Первая освоенная нашими американская земля — остров Каяк. Отдали якорь у южной оконечности, назвали ее мысом святого Ильи. Неохотно отпустил Беринг натуралиста Стеллера. Тот позднее, по-моему, справедливо жаловался: на подготовку экспедиции ушло десять лет, а на исследование ему дали десять часов! Только!

Наташа говорила негромко, с заинтересованностью свидетеля:

— Стеллер за несколько часов описал сто шестьдесят три вида растений, успел сделать важные наблюдения над местной фауной. Он меж тем отослал с казаком на судно две связки копченой рыбы и предметы, найденные в землянке, а сам прошел еще много верст. Во время однодневного путешествия совершил столько, сколько другие этнографы, ботаники, зоологи в многомесячных экспедициях!

— Теперь, Натик, я и в самом деле пас! Ты посрамила меня, а я-то думал удивить тебя картой. Куда там! Еще за сто лет до моих героев твой одержимый «обскакал» их, проявив свойства ученого-подвижника. Нет, с тобою трудно вести партию! Однако и правда, есть что-то завораживающее в том, что когда-то часть этого континента открывали и осваивали наши земляки. С тех пор, как я поселился в Ламонте, по какой-то, может, и подростковой логике, мне про то и про это нередко вспоминалось. Может, проявлялось своеобразное чувство самоутверждения. Дирк надо мной часто потешался. «У меня, — говорил он, — есть свои пунктики — голландские, у вас, Андрей, — от Петра Первого унаследованные, российские. Но, кстати, — добавлял Дирк, — он уважал в голландцах своих учителей, особенно по корабельному мастерству, а?» Но какая все же досада, ни за что ни про что землю эту по дури царевой в прошлом веке за бесценок отдали в чужие руки. Теперь лишь названия, легенды и интерес занесенных сюда непогодливыми ветрами потомков тех русских, кто давно осел тут, поддерживают память об освоении побережья, о русской Аляске и даже одно время русской южной Калифорнии. А ведь дорого обходились эти открытия нашим людям. Здесь умер Беринг и погибла почти вся его команда. Занятия твои, Наташа, только углубляли то, что давно уже мне не безразлично. Да и старое письмо русское мною, верно, по наследству отцову воспринимается как почти стихотворное, даже из-за ритма многое запоминалось. С запозданием признаюсь: порой даже завидно становилось, как подолгу ты погружаешься в эту удивительную историю. И затрагивают описания мореходов содержанием своим, стилем. Для тебя, может, уж и нет в этом новизны, а я помню как откровение их записи.

В июне 1741 года было составлено нашими первое описание материковой части побережья Северо-Западной Америки: «По земле оной везде высокие горы, а берега имеют крутые и весьма приглубы, а на горах близ того места, где прошли к земле… леса довольно большого росту, на них же и снег изредка виден был, а что севернее шли, то больше на горах снегу оказывалось… Видели лодку туземцев: корпусом остра и гребля не распашная, а гребут веслами просто у бортов».

Наташа, сочувственно улыбаясь, притронулась легко к волосам Андрея.

— Сколько прожито, а все удивляюсь тебе. Я ж знала — затрагивает твою душу та история, но все молчком что-то и притаскивал мне. Недаром Ветлин, поддразнивая, называет тебя первопроходцем.

Андрей же припоминал обстоятельства Беринговой поры, будто им самим пережитые:

— Цинга, борьба со штормами, потеря товарищей, и вот все-таки позднее возникает форт Росс. Ты когда-нибудь задумывалась, какие жены были у командиров форта?! О них сейчас взахлёб пишут те русские, что и ведут родословную от предков восемнадцатого века. Странная мозаика. Наполеон готовился к своим свершениям и того не подозревал — в это время земляки наши торили новые дороги на дальнем континенте, в 1795 году Шелехов доставил по заданию Баранова в залив Якутат первую партию русских переселенцев…

…Когда они вернулись в Ламонт, соскучившийся Дирк устроил у себя в коттедже со стрельчатыми окнами торжественный ужин при свечах. Он расстарался, живописно украсив дичь зеленью, ветчину — красными помидорами, «трепещущими» светло-зелеными кружочками свежих огурцов, и приговаривал:

— Вы любите вдруг самоутверждаться, обращаясь к родословной своих мореходов, натуралистов и географов, так я у вас учусь, — смотрите, в вашу честь я сочинил десяток фламандских натюрмортов, голландских композиций, каково взаимообогащение душ, а?

Казалось, Дирк и не может вместиться в экономное пространство малого подводного исследования. Его интерес к жизни глубин, возможно, требовал аскетизма, но Хорен его-то вовсе не признавал. А за столом в тот вечер он расспрашивал о впечатлениях странников. Наташа, посмеиваясь, призналась:

— На все: деревья, скалы, реки, смотрела я с жадностью, — впервые ж и наверняка в единственный раз. Да еще проезжали мы в Калифорнии поблизости от мест, куда тянулись мои соотечественники более полутораста лет назад, — среди них и те, кто вызывает мой пристальный интерес, с ними связаны и мои последние изыскания. — Наташа рассказала Дирку о молодых ученых, мореходах, будущих декабристах, их планах освоения Русской Америки, Южной Калифорнии. Им виделись русские поселения-колонии, где, возможно, осуществились бы и некоторые их идеалы.

Хорен был благодарным слушателем, не утратил способности удивляться. Он то вставал из-за стола, расхаживая по комнате, то, потчуя гостей, вдруг засыпал Наташу вопросами. Она раскраснелась, горячась, то и дело обращалась к Андрею за помощью, стараясь более точно ответить Дирку на его неожиданные вопросы. Хотелось ей, чтоб он почувствовал, какие талантливые, образованные, неуемные были те молодые географы, мореплаватели, что приходили к этому далекому континенту из России. Андрей сперва чуть подтрунивал над женой и Дирком: «Вот и остались вы вечными студентами», а потом сам втянулся в разговор, уже не только как толмач, но и единомышленник Наташи.

А она пыталась обрисовать самые разные характеры декабристов, судьбы, и как Рылеев, накануне трагических событий декабря 1825 года занимая место правителя дел Российско-Американской компании, поддерживал смелые проекты единомышленников-мореплавателей, географов. И сам хотел основать в Русской Америке «колонию независимости». С ним делились планами исследований.

— И столько переговорено было на его квартире, в доме у Синего моста, принадлежавшем Русско-Американской компании, — рассказывала Наташа. — Тут и шутить умели, и исповедовались даже стихами. — Она старательно, с помощью Андрея, сперва прочитав стихи Рылеева вслух, переводила их смысл Дирку по-английски. И как о своих близких толковала о Николае и Михаиле Бестужевых и Дмитрии Завалишине, молодом сподвижнике Лазарева.

— Вы представьте, Дирк, их разносторонность. Будущий сибирский каторжанин, активный член тайного общества, знавший английский, французский, немецкий, испанский, итальянский, латинский, греческий, еврейский, польский языки, знаток морской географии и астрономии, Дмитрий Завалишин совершил кругосветное плавание, к тому же объездил всю Верхнюю Калифорнию и осмотрел места теперь известные своими запасами золота. Там, на берегу реки Сакраменто, он обдумывал жизнь новых русских поселений — это ж было неподалеку от знаменитой колонии Росс, основанной Российско-Американской компанией в 1812 году. И успел он оставить много точных географических, морских описаний, интереснейших проектов, да, впрочем, и позднее, в жестокой ссылке, проявил себя ученым и популяризатором.

Наташа притронулась указательным пальцем к огоньку большой свечи, стоявшей рядом с ее прибором на столе: