За Ак-Мечетью долетела черная весть — Верхнеуральск оставлен советскими частями. Пришлось изменить направление и пойти на Белорецкий завод.

ПАРТИЗАНСКИЙ ГЛАВКОМ

МЫ СЧИТАЕМ, ЧТО РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ДОЛЖНА ВЫРАЗИТЬ ВОЖДЮ ЭТОЙ ГОРСТОЧКИ ГЕРОЕВ, ВПИСАВШЕМУ НОВУЮ СЛАВНУЮ СТРАНИЦУ В ИСТОРИЮ НАШЕЙ МОЛОДОЙ АРМИИ, БЛАГОДАРНОСТЬ И ВОСХИЩЕНИЕ

А ПОЭТОМУ ВОЕННЫЙ СОВЕТ ХОДАТАЙСТВУЕТ О НАГРАЖДЕНИИ БЛЮХЕРА РЕВОЛЮЦИОННЫМ ОРДЕНОМ КРАСНОГО ЗНАМЕНИ.

(Из ходатайства РВС 3-й армии Председателю ВЦИК Я. М. Свердлову. 29 сентября 1918 г.)
1

Горы и горы, куда ни взгляни. Плотно зажали они широкую котловину с прокоптелым заводом, прудом и подслеповатыми домишками по его берегам. Близ завода — плотина, за нею уже не тихая озерная гладь, а бурлящая стремнина горной реки. Белой она зовется. И завод сродни ей — Белорецкий.

8 июля 1918 года в рабочий поселок вступили отряды Ивана Каширина и Николая Томина, вынужденные оставить Верхнеуральск. Гарцевали на конях красные казаки Верхнеуральских кавалерийских и 1-го Оренбургского социалистического имени Степана Разина полков. Шли в пеших колоннах запыленные бойцы Верхнеуральского и 17-го Уральского стрелковых полков. Удивляли горожан своей необычной формой бойцы Интернационального батальона — мадьяры и австрийцы. Боевики же Троицкой коммунистической дружины шагали в штатских пиджаках и рубахах.

Радушно приняв трехтысячный братский отряд, белоречане потеснились в домах. Захлопотали женщины: как накормить такую силищу! Задымились печные трубы, хозяйки взялись за варево, выпечку. Управившись со щами и хлебами, садились за шитье. Мануфактура была. Не лежать же ей даром, когда у бойцов-партизан нет и смены белья.

А 15 июля 1918 года разведка белоречан донесла: приближается к поселку еще более полутора тысяч активных штыков и сабель. Это были отряды Василия Блюхера и Николая Каширина, завершившие пятую сотню верст перехода со стороны Оренбурга. Отряд Блюхера не стал вступать в Белорецк. Там уже разместиться было негде. Уральцы остановились биваком в поселке Узянского завода.

При встрече с представителями штаба Ивана Каширина Блюхер договорился о созыве на 16 июля совета командиров частей и отрядов, собравшихся в районе Белорецка.

В тот день Василий Константинович проснулся до солнца. Въелась уже походная привычка. Вышел из душной избы. Предрассветная свежесть студеной водой сняла сон. Растормошив ординарца, прикорнувшего в сенцах, сказал:

— Давай, браток, в дорогу.

— Так рано же еще!

— Не рано. Недосуг нам сейчас до спанья.

Кони по холодку бежали резво. Двадцать верст отмахали за час с небольшим. Торопили не только дела. Подгоняло и желание поскорее увидеть старых друзей. Их немало пришло в Белорецк из-под Троицка.

Подлетели на широком галопе к сторожевому посту, стоявшему при въезде в поселок. Блюхер, назвав пароль, сразу же спросил, где квартирует штаб троичан.

Томина будить не понадобилось. Он уже самоварничал.

— Товарищ Блюхер! Да вы ли это? — завидев гостя, рванулся к порогу.

Хотел обняться, но не получилось: забинтованную левую руку удержала на месте кинутая через плечо перевязь.

— Это когда же, Николай Дмитриевич? — кивая на руку, спросил Блюхер.

— Не в ней суть. Вишь, куда нас загнали, мать честная, — выпалил сердито Томин и потянулся здоровой рукой высвободить плетку из-за голенища сапога.

— Подбили, а неразлучницу не бросаешь? — добродушно поддел гость. — Уж не мне ли грозить ею хочешь?

— Привычка, знаете. Да вы сидайте, Василий Константинович. Чайку за кумпанство откушаете. Морковный, правда…

Блюхер не отказался. Откушав чайку, перевернул по уральской традиции кружку донышком вверх и спросил Томина:

— И что же было у вас после меня?

— Какой я рассказчик, — отмахнулся Томин. — Подождите, Русяева кликну. Тот, знаете, мастак. Начштаба теперь у меня!

— Ого! Подрос, значит, малец.

— Ноне все быстро растут.

Явился Русяев, живой смышленый юноша. Он еще в семнадцатом, когда и двадцати лет не было, вступил в ряды большевиков и стал одним из активных работников Троицкого Совета.

— Здравствуй, здравствуй, Виктор Сергеевич, — уважительно приветствовал Блюхер. — Ну, как воюется? Не сердишься на Томина? Прижимист он, знаю.

— Что вы?! Командир отличный! Если б не Николай Дмитрич, вряд ли столько б ушло нас из Троицка…

— Не лей лишку, — оборвал Томин. — Не нужны твои козыри-мозыри. Ясно?

Блюхер, подмигнув Русяеву, вроде бы поддержал Томина:

— Верно. Давай, Виктор Сергеевич, выкладывай все без прикрас.

Русяев присел к столу, начал рассказывать.

…Белочехи обрушились на Троицк 13 июня. Врага встретили артиллеристы. Но, подавив их огонь, мятежники устремились к вокзалу. Вперед пустили бронепоезд. На счастье, один из паровозов в депо оказался под парами. Начальник железнодорожной дружины Георгий Летягин велел машинисту Афанасию Мотову тараном сбить неприятеля под откос. Приказ был выполнен. Мотову удалось спастись.

Однако белогвардейцы все же прорвались на станцию и перебили чуть ли не всех железнодорожников. Погиб Летягин. Пулеметной очередью был сражен командир троицких артиллеристов Крохмалев.

Но вот развернулись в лаву красные казаки созданного в конце мая полка имени Степана Разина, возглавляемого Карташевым. И контратаку поддержали бойцы 17-го Уральского полка и интернационалисты из батальона Сакача. Вышколенные белочешские роты не выдержали такого дружного напора и к исходу дня откатились на несколько верст от города. А ночью по их тылам неожиданно ударил Томин с сотней красных казаков.

Бои за городом утихли лишь на четвертые сутки. Решив, что противник полностью деморализован, начальник гарнизона Сугаков отдал приказ о возвращении в Троицк. Дружинникам разрешили ночевать по домам. Бойцы стрелкового полка затеяли мыться в бане. И только полк имени Степана Разина был в полном сборе. Он остановился в здании напротив бывшего казачьего арсенала. Бойцы, не снимая амуниции, отдыхали во дворе. Тут же стояли нерасседланные кони. Ночь была темная, тихая.

И вдруг захлопали ружейные выстрелы, где-то рядом расписался пулемет. Во двор вбежали патрули:

— Подъем! Тревога!

Первой поднялась томинская сотня. Николай Дмитриевич тотчас распорядился:

— Посыльные, в роты 17-го и в штаб дружинников. Подымайте народ. Пулеметчики, на месте. За вами фланги. Остальные за мной!

Низко пригнувшись, понеслись томинцы к монастырю. Туда уже подкрались белочешские цепи. Залязгали клинки. Послышались стоны, ругань, ржание подраненных лошадей. Пулеметчики у арсенала пока молчали. Светало. Отчетливо стало видно, как слева от Токаревки к арсеналу густой серой массой подкатываются вражеские солдаты. Теперь-то и налегли пулеметчики на гашетки. Но врагов не убавлялось. А патроны уже на исходе. Что делать?

— Отступайте к Меновому двору. Город окружен! — прокричал промчавшийся мимо всадник.

То был Томин. По нему ударили из винтовок. Николай Дмитриевич схватился за руку, но в седле удержался и полетел дальше. Втащив «максимы» на двуколки, пулеметчики понеслись через город к Уйскому мосту. Сюда же с разных мест скакали конные, бежали пехотинцы, дружинники. Многие были босы, без верхней одежды. Каким-то чудом выкатили из города все свои орудия артиллеристы.

Выйдя к Меновому двору, красные казаки заняли оборону и обеспечили отход из Троицка всех уцелевших советских сил.

Собравшись, двинулись на Верхнеуральск. На первом большом привале командиры провели голосование. Возглавить весь Троицкий отряд доверили Н. Д. Томину.

— Вишь, как высоко скакнул — из сотенных прямо в командующие! Да не во мне дело. Прохлопали мы крепко тогда, — сердито подытожил за Русяева Томин. — От первых удач носы позадирали. Сугаков особенно. Весь гарнизон, мать честная, едва не угробили. Потеряли Крохмалева, Летягина, Аппельбаума, Малышевых, Дмитриева.