В 30-е годы XV в. борьба шла как бы за промежуточную полосу между землями, на которые опирался Василий II, и землями, входившими в сферу влияния Юрия Дмитриевича и его сыновей. Так, решающие битвы между князьями происходили в 1435 г. на реке Куси (на востоке Костромского края) и на реке Могзе (на севере Ростовской земли). В 1435 г. войска враждующих сторон сошлись в битве на Которосли (на Ярославщине) и под Вологдой. Наконец, в 1436 г. после сражения под Вологдой Василий Косой был разбит в Скорятине (Ростовская земля). В этих районах соотношение сил было примерно равным. Так, на Ярославщине старшие князья (Иван Васильевич, Роман Иванович, а также Александр Федорович) поддерживали Василия II, а младшая ветвь — Дмитрия Шемяку (на сестре Федора Дмитриевича Заозерского он женился в 1436 г.). Кострома склонна была поддержать любого из князей, только бы он выступил против Москвы.

Общую картину расстановки сил в конце 1446 г., когда Дмитрий Шемяка и Иван Можайский уже бежали из-под Волоколамска, нарисовал новгородский летописец: по его словам, эти князья выехали «за Волгу, в Галич, и на Кострому, и на Вологду, и стоаху противу себе о реце о Волге»[1014]. Второй этап смуты ознаменован борьбой за эти заволжские районы и падением опорных центров Шемякина «царства». В начале 1447 г. пал Углич. В 1450 г. войска Василия II нанесли решающее поражение Дмитрию Шемяке под Галичем, а в конце 1451 г. взяли Устюг. Народ устал от братоубийственных войн. Он жаждал мира и покоя. Любой ценой.

Если посмотреть на Русь не с «подмосковной» колокольни, а как бы с общероссийского спутника, то картина соотношения сил будет следующей. Многочисленные государственные образования представляли три тенденции, или силы, поступательного развития. Первая из них — Новгород и Тверь, которые богатели на транзитной торговле с Западом и Востоком. Как в торговле, так и в политике они балансировали между другими странами и землями.

Вторую силу составляли Север и отчасти Поволжье, точнее, Галич, Вятка, Углич и Устюг. Север во многом еще смотрел в далекое прошлое, грезил о золотых временах безвластия. В варварстве северян был один из источников их силы. Север и Поволжье этнически были не чисто русскими землями, а многонародными, имперскими. Кто знает, кого там жило больше — русских или пермяков, удмуртов или мари, чувашей или мордвы. Их язычество еще было достаточно сильно и враждебно казенному православию. Северу была присуща ценность, которой не знала Москва, — любовь к свободе. И разве кто-нибудь способен кинуть в северян камень за эту пленительную страсть?

Галичане в «сермягах» («в овчих шерьстех»)[1015] составляли основную силу князя Юрия. В 1450 г. почти вся галицкая «пешая рать» («мало не всю») была избита в сражении под стенами Галича — первой столицы Шемякина «царства».[1016]. А уже летом того же года рать Шемяки, в «насадех» пришедшая с Двины, была с воодушевлением принята на Устюге.

Вятчане, эти полуразбойники, полуохотники, добытчики пушнины, которой торговали новгородцы с заморскими купцами, были душой побед галицких князей и на Куси в 1433 г., и в Ростовской земле в 1434 г. и успехов Василия Косого в 1435 г., а их воеводы разделили с Косым печальную участь в 1436 г., казненные по указу московских властей.

В борьбе Василия II с галицкими князьями, во всяком случае на первом этапе, т. е. до конца 1446 г., горожане Северо-Восточной Руси поддерживали князя Юрия и его детей. Это можно сказать о посадских людях не только северных городов, которые находились в сфере влияния Галича, но и Москвы, во всяком случае о ее гостях и суконниках[1017]. Нет ни одного сведения, которое говорило бы в это время о благожелательном отношении горожан (посадских людей) к Василию II.[1018]. Тому были вполне зримые причины. Галицкие князья кровно были заинтересованы в торговле со странами Запада и Востока, в решительной борьбе с ордынцами, грабившими русские посады и торговые караваны, налагавшими тяжелые «выходы», которые платили все те же посадские люди. В то же время военно-служилая рать Москвы также была не прочь поживиться за счет городских богатеев.

Москва была коварным магнитом для жаждавших славы и величия галицких князей. Им не под силу оказалось справиться с вековыми традициями и идеалами, в дурмане которых они проводили свою юность. Великий их дед — князь Дмитрий Иванович оставался для них все время образцом для подражания. Завещанная им цель — объединение всего «гнезда Калиты» вокруг знамени борьбы с иноземным ворогом с Востока — была священной для его потомков, а Москва — тем средоточием надежд, которым надлежало сбыться.

Но как много воды утекло со дня Куликовской битвы! Корни могущества Юрия Дмитриевича и его клана уходили в совсем иную питательную среду, чем та, что взрастила их великого предка. Уже с конца 80-х годов XIV в. Юрий, Константин, Андрей и Петр Дмитриевичи и их родичи срослись с землями, резко отличавшимися по строю их жизни от московской. Звенигород и Можайск, Углич и Галич, Устюг и Вятка к середине 20-х годов XV в. сделали большой скачок в будущее. А виднейший из лидеров этого клана князей, Юрий, по-прежнему был обуреваем навязчивой идеей «в Москву, в Москву!», хотя каждый раз при столкновении с реальной действительностью понимал ее утопичность. И все равно князь Юрий готов был поступиться всем тем, чего ему удалось достичь за десятилетия упорного труда на благо создания царства надежды, и теми, кто его строил. С необычной легкостью он, а потом и его старшие сыновья, бросает все ради Москвы. Но представления о власти и дела самовластных деспотов удельных княжеств, опиравшихся на аморфную массу солеваров, гостей, вольных крестьян, ушкуйников, оттолкнули от себя московскую знать, привыкшую к собственному самовластию при дворе безвольного правителя. Что лучше: тирания удельного самовластца или тысячи маленьких своеволий княжат, бояр и детей боярских из московского двора, за которым в далеком тумане вырисовывалась кровавая фигура Грозного-убийцы?! Кто знает!

Оторвавшись от местной среды, галицкие князья в московском служилом люде, «боярстве» встретили только чувство злобы. Неуютно было князю Юрию, Василию Косому и Дмитрию Шемяке в стольной Москве, с которой ничего не могли сделать галицкие пушки (их было так мало!). Массовое бегство ко двору Василия II в первые годы его правления и особенно к ослепленному главе удела на Вологде показало необходимость новых решений. Их уже осторожно нащупывал князь Юрий, «добровольно» покидавший Москву ради Галича. И только Дмитрий Шемяка довел до конца намеченное. Оставив Москву, он приступил к созданию самостоятельного государства на севере, в которое входили Устюг, Галич, Вятка. Может быть, в планы Шемяки входило и соединение с Великим Новгородом, причем более прочное, чем хотелось бы новгородцам. Но время было упущено. Его московский противник сумел уже создать боеспособное и послушное воинство, воеводы которого нанесли решительный удар по своему лютому ворогу.

Князь Дмитрий Юрьевич Шемяка был самым блистательным сыном той мрачной эпохи. Необыкновенная энергия, страстность в борьбе с противниками. Широкие государственные замыслы. Умение увлечь за собой трусливых и ненадежных союзников из числа княжат или новгородских бояр и отчетливое сознание, что только на Севере, в среде вольных атаманов Вятки, солеваров Галича, охотников и промысловиков, мог он рассчитывать на бескомпромиссную борьбу как с татарами, так и с московским деспотизмом. Так что же, «виват Шемяка!»? Увы, нет. Князь Дмитрий смотрел дальше, чем то полагалось по неписаным законам истории. А история никогда и ничего не прощает тем, кто пытается приподнять завесу, скрывающую тайны будущего. Гибель Шемяки была предопределена. В российских условиях он не мог не стать тираном, авантюристом. Вокруг него не заметно ни одного талантливого сподвижника — он везде решал все за всех сам. А вот вокруг этого ничтожества, темного Василия, можно найти много ярких государственных мужей и военачальников. Они вершили делами Москвы, не подозревая, что, как только она победит, их роль подойдет к последнему акту. Конец их был предрешен. Но все-таки хоть час, да мой…