Вот еще один случай или, вернее, целенаправленный опыт, произведенный с шимпанзе Рафаэлем в лаборатории академика И. П. Павлова и ставший классическим в науке об интеллекте животных — зоопсихологии. Рафаэлю давали банан в кормушке, устроенной таким образом, что путь к банану преграждал огонек спиртовки. Чтобы достать банан, надо было этот огонь потушить. У Рафаэля был выработан условный рефлекс — тушить огонь водой, которую он приносил в кружке из стоявшего невдалеке бака. Кроме того, Рафаэль умел перебрасывать через яму палку и по этой палке переходить на другую сторону. Однако оба эти действия не были связаны друг с другом. Рафаэлю никогда не приходилось делать того и другого одновременно.
И вот в один прекрасный день Рафаэль, кормушка и палка оказались на плоту, укрепленном в нескольких десятках метров от берега озера. А примерно на #13 расстоянии длины палки находился второй плот, на котором стоял бак с водой. Вот тут-то Рафаэль и продемонстрировал в полной мере, чем он отличается от человека. Казалось бы, чего проще: наклониться и зачерпнуть воды из озера? Но этого Рафаэль сделать «не догадался». Он построил «мост» из палки, перешел с кружкой на второй плот, зачерпнул там воду из бака и, тем же путем вернувшись назад, залил огонь...
Описанные особенности поведения животных и позволяют назвать их интеллект практическим. Но отсюда вовсе не следует, что элементов практического интеллекта совершенно нет у человека.
«Надо доставать...»
Начнем с того, что у ребенка (человеческого!) интеллектуальный акт очень похож по строению на интеллектуальный акт обезьяны: в нем слиты первая и вторая фазы. Ребенок до определенного возраста совершенно не умеет планировать свои действия и руководствуется только их практической целесообразностью. Советский психолог А. В. Запорожец в одной из своих работ рассказывает, как трехлетний мальчик никак не мог достать высоко лежавший предмет, хотя для этого ему достаточно было взять линейку. Его спросили: «Что ты все прыгаешь, лучше бы подумал, как это сделать». «Не надо думать, надо доставать»,— убежденно ответил мальчик.
Опираясь на подобные факты, некоторые ученые даже говорили о «шимпанзеподобном» возрасте ребенка. Это, конечно, неверно. Ребенок в три-четыре года уже знает и умеет настолько больше самой умной обезьяны, что их даже сравнивать невозможно; достаточно того, что ребенок владеет речью. Но в общем сходство все-таки есть, по крайней мере в тех случаях, когда ребенок имеет дело с узкопрактической задачей, требующей конкретных действий.
Есть элементы практического интеллекта и в деятельности взрослого человека. Типичные примеры практического интеллекта как раз и приводит в своем письме юноша из Кировской области, говоря о шофере и боксере. Шофер, сидя за рулем автомобиля, конечно, не обдумывает и не планирует каждого своего действия; но, с другой стороны, никак нельзя сказать, что все его действия условнорефлекторные. Допустим на минуту, что на шоссе прямо перед автомобилем появился человек или вообще возникла сложная ситуация, требующая немедленной реакции. Тут-то и проявляется практический интеллект шофера: хороший шофер отреагирует немедля и самым лучшим образом. Если бы его действия были только условнорефлекторными, он не мог бы мгновенно сориентироваться и поступить, как надо. А если бы он заранее обдумывал свои действия, то просто не успел бы принять меры. Здесь «проб и ошибок» быть не может. «Ошибка» влечет за собой трагические последствия.
Мы сказали «хороший шофер». А что такое хороший шофер? Это шофер с высокоразвитым практическим интеллектом, который формируется на основе системы навыков человека. А навык — своего рода двигательная привычка, результат простейшей тренировки, т. е. действие чисто приспособительных безусловнорефлекторных и условнорефлекторных физиологических механизмов. Чем отработаннее навыки, тем они автоматичнее и тем выше, следовательно, общий уровень организации двигательного поведения человека, тем больше в его деятельности элементов практического интеллекта.
Абсолютно то же самое с боксером, и мы не будем тратить время на рассмотрение его поведения.
У взрослого человека, однако, практическое мышление обычно бывает соединено с другой формой мышления, которую можно назвать теоретическим мышлением. Иначе говоря, в этом случае человек производит действие в уме, не осуществляя его непосредственно или же включая «внешнее», практическое действие в интеллектуальный акт в качестве одного из возможных вариантов. Иногда, впрочем, этот вариант оказывается единственно возможным. Приведем пример подобной задачи.[2]
Задача о четырех красках
В математике пользуется популярностью «задача о четырех красках». Она формулируется так. Дана любая поверхность (можно для простоты взять плоскость, от этого ничего не изменится). Мы можем провести на ней бесконечное число пересекающихся линий любой формы. В результате поверхность распадется на некоторое, сколь угодно большое число «кусков». Закрашиваем их разными красками так, чтобы никакие соседние «куски» не были закрашены одинаково. Каково наименьшее число необходимых для этого красок? Решить эту задачу в уме, не пытаясь начертить и закрасить реальную плоскость, невозможно. Найти ответ (четыре краски) можно лишь, как говорят, эвристическим путем, т. е. с кисточкой и бумагой в руках.
Но такие задачи для человеческого мышления, вообще говоря, нехарактерны. Классической задачей, с которой каждый из нас неоднократно встречался, является следующая: «В одном кармане у меня два яблока, в другом — три. Сколько всего у меня яблок?..»
«Мы это делали с апельсинами»
Г ода два назад в журнале «Наука и жизнь» был напечатан английский анекдот как раз на тему этой задачи. Он звучал примерно так:
Джон, что вы сегодня проходили в школе?
Сложение.
Сколько же будет, если к двум яблокам прибавить три?
Не знаю. Мы это делали с апельсинами.
Этот анекдот, как ни странно, очень правдоподобен. В нем схвачена и доведена до абсурда очень важная особенность мышления, с которой вплотную столкнулись психологи, разрабатывающие новую методику обучения математике.
Все дело в том, что можно считать предметы по крайней мере двумя различными способами. И до сих пор авторы программ и учебников по арифметике для первого класса шли по тому пути, который казался им наиболее простым и единственно доступным для первоклассника: скажем, для того чтобы внушить ему представление о числе «два», рисуют две ягоды, два яблока, двух мальчиков, две точки и т. д. Ребенок привыкает к тому, чтобы связывать понятие «двух» с двумя отдельными предметами. Именно по этому принципу считал «крошка Джемми» в повести Диккенса «Меблированные комнаты миссис Лиррипер». Майор Джекмен говорит ему: «Мы имеем вилку для поджаривания хлеба, картофелину в натуральном виде, две крышки, одну яичную рюмку, деревянную ложку и две спицы для жарения мяса; из них для коммерческих надобностей требуется вычесть рашпер для килек, кувшинчик из-под пикулей, два лимона, одну перечницу, одну тараканью ловушку и одну шишку от буфетного ящика. Сколько останется?
Вилка для поджаривания хлеба! — кричит Джемми.
В числах сколько? — спрашивает майор.
Единица! — кричит Джемми».
Надо сказать, что такой способ счета (каждая единица— отдельный предмет) восходит к самой глубокой, можно сказать первобытной, древности. Известно, что чабаны не пересчитывают своих овец (в нашем смысле): они воспринимают каждую овцу не как некий эквивалент «единицы», а как овцу во всей совокупности ее индивидуальных свойств и особенностей. Их «пересчет» стада превращается в своего рода перебор овечьих индивидуальностей. Такой способ счета отражен и в очень многих языках, где невозможны числительные без указания на то, что именно считается: количество предметов оказывается неотделимым от их качества; мы считаем не вообще предметы, а в каждом случае совершенно определенные. Например, в чукотском языке просто невозможно считать «вообще». Известный специалист по чукотскому языку П. Я. Скорик в своей грамматике этого языка рассказывает: «На первых порах обучения чукчей грамоте неучет особенностей чукотских числительных создавал большие трудности, которые в то время были особенно ощутимы. Автору пришлось испытать эти трудности в двадцатых годах, работая в школе и по ликбезу. Чукчи (и дети, и взрослые) совершенно не понимали арифметических действий с отвлеченными числами... и хорошо их усваивали в связи с конкретными предметами». Значительное количество языков имеет даже специальные числительные для разных предметов. Например, в языке нивхов на острове Сахалин «пять» выражается по-разному, если мы считаем лодки, нарты, связки вяленой рыбы-юколы, невода и т. д. В некоторых языках есть слова, которыми можно считать только предметы одного типа (например, в кхмерском языке деревья и карандаши считают «стволами»: говорят «два ствола карандашей»). Кстати, в том же кхмерском языке существуют специальные числительные «пхлон» (40) и «слэк» (400), употребляемые только при счете некоторых фруктов и овощей. В русском языке такие «счетные слова» тоже встречаются, но они не обязательны и даже воспринимаются как ненужные: «сорок голов скота», «пять человек детей», «шесть названий книг», «двадцать штук портфелей»...