— Да, конечно, — сказала я. — Совсем забыла. Спасибо, Конни.

Мы вместе спустились вниз и распрощались. Она пошла снова на спортивную площадку — ждать прибытия отцовского вертолета, а я в сопровождении Ады — в свой гостевой номер в Коптильне, чтобы привести себя в порядок перед приемом, устраиваемым школой в честь родителей воспитанниц. Мысль об альбоме, зажатом у меня под мышкой, не давала мне покоя. Почему он оказался на чердаке? Трудно себе представить, чтобы кому-то из воспитанниц явилась фантазия отправиться в такое мрачное место, где всего несколько дней назад произошло убийство, только для того, чтобы сидя на полу разглядывать фотографии. Скорее всего этот альбом принес туда убийца, желавший избавиться от него, и случайно там обронил.

Но когда это произошло? Когда на меня было совершено покушение? А когда же еще? Значит, убийца находился в Главном Корпусе и как раз брал альбом или уже успел взять его и, возможно даже, искал место, куда можно спрятать кассету, но я ему помешала.

Я похолодела от страха, представив себе, что все время, пока я поднималась по лестнице, входила в библиотеку, листала школьный журнал и разглядывала карточки, хранящиеся в ящике Мертвой Обезьяны, тот, кто убил Мэри Хьюз и Гертруду Эйбрамз, находился рядом, готовя мне западню.

Но почему, почему убийца считал необходимым спрятать альбом? Скорее всего потому, решила я, что в нем содержится нечто, способное помочь в установлении личности убийцы.

У себя в номере, оказавшись на время недосягаемой для Ады и всех остальных, я приготовила себе коктейль и расположилась в кресле с альбомом. Я стала листать его, страницу за страницей, начиная со старых выгоревших фотографий давно ушедших в прошлое парусных лодок, одномачтовых попрыгунчиков-драгеров, которые и по сей день снуют по мелководным бухтам Чесапикского залива, тоннами добывая устриц. Шло время, менялся не только облик судов, но и, судя по фотографиям в альбоме, одежда воспитанниц и их родителей. Неизменным оставалось только одно: по лицу каждой из девочек можно было понять, что она собой представляет. На любой групповой фотографии, будь она сделана в 1928 или в 1988 году, можно было безошибочно угадать заводилу, шутницу, ничтожество, возмутительницу спокойствия или одну-единственную среди всех, которая кажется вполне взрослой.

Спустя час, когда я наконец перевернула последнюю страницу и закрыла альбом, я позвонила Майклу Доминику. Убедительных доказательств у меня не было, но, к своему ужасу, я уже не сомневалась, что теперь знаю убийцу в лицо.

Глава 26

В полицейском участке мне ответили, что Майкла нет, и я попросила передать ему, чтобы он позвонил мне как можно скорее. Потом переоделась и стала думать, как мне следует поступить с моим вещественным доказательством.

Было бы нелепо оставить альбом где-нибудь на виду, взять же его с собой, как кассету, я тоже не могла. Надо было где-нибудь его спрятать. Но где? Я подумала было о номере Ады Берк, находившемся рядом с моим, но потом решила, что если убийца пожелает наведаться в Коптильню, то обыщет не только мой, но и ее номер.

В конце концов мой выбор пал на туалет. Я перекрыла воду, опорожнила бачок, завернула альбом в пластиковый пакет, чтобы предохранить его от попадания влаги, и положила на дно теперь уже пустого бачка. Затем взяла сумочку с хранившейся в ней кассетой и отправилась на прием в сопровождении Ады, которая вырядилась в неподдающееся описанию платье из ткани кошмарной расцветки.

Столовая, холл на первом этаже и актовый зал были заполнены родителями и их чадами, а также выпускницами всех годов, так что мне без труда удалось улизнуть от Эллен и, таким образом, избежать комментариев, которые она могла снова начать по поводу постигшего меня «несчастного случая». Однако меня поймали бывшие мои соученицы, теперь уже бабушки вроде меня, которые, казалось, очень удивились, увидев меня здесь. Я с трудом их узнала. Никакие дорогие туалеты не способны скрыть ни явной безвкусицы, ни образа жизни, усвоенного смолоду.

— Маргарет! Мы не видели тебя целую вечность! Где же ты все это время пропадала?

Я удержалась, чтобы не сказать: «Жила!» — и сумела найти пристойное объяснение своему отсутствию на встречах выпускниц. Я сумела держаться и разговаривать подобно великовозрастной приготовишке, точь-в-точь как мои собеседницы.

Но моего чувства нетерпимости значительно поубавилось, когда я встретила еще нескольких бывших соучениц совершенно иного типа. Они весьма преуспели в жизни. Одна занималась научными изысканиями в области медицины, вторая завоевала высокую репутацию на политической арене и в настоящее время являлась вице-губернатором штата Висконсин, третья стала довольно известным скульптором. Из школ, подобных «Брайдз Холлу», выходит множество совершенно бездарных женщин, принадлежащих к сливкам общества, которые тратят уйму энергии только ради того, чтобы числиться «добровольными» участницами каких-нибудь «соответствующих их социальному статусу» движений или кампаний — «соответствующий» следует понимать как «не противоречащий». Но из стен почти всех этих школ выходит также горстка совершенно замечательных людей.

После приема я вернулась к себе в номер. Мой телефонный индикатор не горел, значит, Майкл не звонил мне. В ожидании его звонка я допустила оплошность — легла на кровать и тотчас же заснула. Когда же наконец он все-таки позвонил, я проснулась, поначалу не понимая, где нахожусь, и, казалось, целую вечность на ощупь искала в темноте телефон, пока наконец не сняла трубку.

— Алло!

— Вы мне звонили?

— Звонила кому? Когда? Я звонила? Зачем?

Потом я пришла в себя и вспомнила.

— Да, — сказала я. — Да, звонила. Кассета у меня.

— Вот как! Тогда я приеду за ней, — сказал он довольно сухо.

Я не почувствовала в его голосе даже намека на радость. Он был предельно лаконичен и даже не поинтересовался, как мне удалось ее заполучить. Я была совершенно обескуражена и сказала, что у меня есть кое-что еще.

— Да? Что же?

Но я не сказала, полагая, что в полной мере оценить то, что я обнаружила в альбоме, можно лишь увидев собственными глазами. Но не только поэтому, а главным образом потому, что я была раздражена его небрежной реакцией и, поддавшись какой-то ребячливой мстительности, решила: расскажу, когда захочу.

— Это вполне может подождать до нашей встречи, — сказала я.

Он не стал настаивать.

— Тогда встретимся через полчаса.

— Где?

Последовала минутная пауза, потом он сказал:

— В церкви. Воспользуйтесь дверью, ведущей в ризницу. Я оставлю ее открытой.

Церковь была опечатана полицией после гибели Мэри; вечерние и воскресные службы проводились в актовом зале. Мне не понравилось его предложение, и я возразила:

— Но почему именно в церкви?

— Если я не ошибаюсь, наехала уйма родителей, и Морни их принимает. Так?

— Да, но…

— Я не хочу, чтобы она видела, как мы беседуем с вами, а церковь — как раз такое место, куда она не придет.

— Но она может увидеть, как мы входим туда.

— Нет, из Главного Корпуса дверь в ризницу не видна, а если даже она и увидит меня, у нее не возникнет никаких подозрений.

— А как быть с Адой?

— С кем?

— Я имею в виду офицера Берк.

— Она может подождать вас в Коптильне. Я ей позвоню.

Спустя полчаса я уже покидала свой гостевой номер с кассетой Мэри в сумочке. Если бы Майкл увидел альбом и согласился с тем, в чем я теперь была совершенно уверена, он ни за что не разрешил бы мне участвовать в парусных состязаниях. Я же была полна решимости не упустить такую возможность. Поэтому я не только не захватила с собой альбом, но и не сочла возможным до поры до времени упоминать о нем.

Едва переступив порог церкви, я ощутила специфический затхлый запах, присущий большинству церквей. А когда я закрыла за собой дверь, запах этот стал еще гуще, он словно окутывал меня плотной пеленой — ведь церковь не проветривалась целых две недели.