Индепендентские «Главы предложений» сохраняли монархическую власть и оставляли за королем право вето. «Дело армии» заявляло, что «права короля ничто и недействительны перед законом». «Следует помнить, — сказано было в нем, — что всякая власть по происхождению и по существу исходит от народа в целом и его свободный выбор представителей является основой всякого справедливого правительства». Естественно поэтому, что парламент должен быть однопалатным.

В стране вводится письменная конституция — закон, обязательный для всех правителей, для всех граждан без всяких различий: «Должны быть отменены все изъятия из действия закона для кого бы то ни было». Специальный комитет пересматривает все существующие законы. «Число законов должно быть уменьшено для того, чтобы все законы вместились в один том. Законы должны быть изложены на английском языке, дабы каждый англичанин мог их понимать».

Не только политические проблемы затрагивало «Дело армии». В нем были и экономические требования в интересах средней руки купцов, ремесленников, крестьян.

Это армия диктовала свою волю. Недаром в предисловии к «Делу» было недвусмысленно заявлено, что армия взялась за оружие с сознанием того, что она борется за справедливые права и свободы народа. Она не является сборищем наемников, обязанных служить деспотической власти.

С такими документами Кромвель не желал иметь ничего общего. Как бы он ни любил свою армию, какие бы надежды на нее ни возлагал, не ее дело вмешиваться в основы государственного порядка, корежить по своей воле стройное здание правительства. 20 октября он произнес речь в поддержку законной монархической власти. Он, генерал Фэрфакс, и другие высшие офицеры не участвуют в этих затеях мятежных полков, твердо сказал он парламенту. С самого начала войны целью их было не что иное, как верно служить королю. О Карле он говорил с величайшим почтением и закончил речь призывом с наивозможнейшей быстротой вернуть его к кормилу правления. Он все еще верил, что возвращение законной власти — на условиях умеренных и мирных — достижимо.

Именно с таким настроением он вошел утром 28 октября в церковь святой девы Марии в Пэтни — небольшую приходскую церковь на берегу Темзы. Готические своды ее уходили ввысь, где сгущался сумрак. На алтарном возвышении стоял длинный стол, за ним сидели офицеры — генерал Айртон, полковник Рейнсборо, другие. Фэрфакс отсутствовал — еще накануне он сказался больным. Были здесь и рядовые солдаты — члены совета армии, агитаторы Сексби, Аллен, Локиер, и гражданские левеллеры Уайльдман и Петти, и проповедники. С огромной шпагой на боку, весь увешанный оружием, сидел знаменитый Хью Питерс. Секретарь Уильям Кларк, двадцатичетырехлетний прилежный молодой человек, уже разложил свои бумаги и приготовился писать.

Они собрались здесь для обсуждения будущих основ государственного устройства Англии. Кромвель дал согласие на эту встречу в надежде достигнуть наконец соглашения. Пусть левеллеры выложат все, чего они хотят, — и он и Айртон сумеют им ответить.

Часы на башне начали перезвон — восемь часов утра. Кромвель прошел на председательское место. Он оглядел собрание и сразу понял, что разговор предстоит нелегкий. Это чувствовалось в сосредоточенном молчании, в суровом выражении лиц, упрямом блеске глаз. Они собрались говорить о самом главном, и каждый будет отстаивать свои принципы до конца.

— Господа, — начал Кромвель. — Настоящее собрание созвано по общественным делам. Тому, кто имеет сказать что-либо об этом, предоставляется свобода высказаться.

Сейчас же вскочил Сенсби. Он давно готовился к нападению и теперь разил беспощадно:

— Причина всех наших несчастий состоит в том, что мы стремились удовлетворить всех, и вызвали только озлобление. Мы старались угодить королю, но выяснилось, что угодить ему можно, только перерезав всем глотки. Мы стремились поддерживать парламент, а он оказался домом из гнилых досок, сборищем разложившихся членов. А лейтенант-генералу Кромвелю и генерал-комиссару Айртону я скажу только одно: доверие к вам и ваша репутация в армии сильно подорваны. И это из-за вашего отношения к королю и к парламентской власти… Я хотел бы, чтобы вы рассмотрели те предложения, которые вам представлены. И если вы способны понимать разумные доводы, то вы объединитесь вместе с нами для того, чтобы облегчить состояние страны и успокоить дух наших товарищей солдат…

Кромвель почувствовал, как напрягся, сжался для ответного удара Айртон. Уж он-то не даст им спуску!

— Я вижу, что агитаторы, — уверенно и зло заговорил Айртон, — пришли к твердому решению считать себя партией или особым советом, отличным от Всеобщего совета армии… Они, по-видимому, ждут главным образом согласия со стороны других, сами имея мало склонности идти на соглашение путем каких-либо уступок…

Сразу после Айртона заговорил Кромвель:

— Я всегда действовал не по своей воле, а с общего согласия и по полномочию совета армии. А за действия мои в парламенте я не обязан отчитываться перед армией…

Пока спорили Рейнсборо и Айртон, Оливер вспомнил документ, который ему подали утром, — «Народное соглашение». В нем повторялись основные требования «Дела армии», и, хотя об этом не было сказано прямо, он, по существу, уничтожал и монархию, и палату лордов — основы устроения нации. Когда очередной оратор умолк, Кромвель поднялся опять:

— Те предложения, которые вы нам теперь делаете, для нас новы… Мы совершенно не имели возможности их рассмотреть, так как видим их впервые… Несомненно, однако, что документ ваш предлагает чрезвычайно большие изменения в самом существе государственного строя нашей страны. Мудрые и богобоязненные люди должны рассмотреть, каковы будут последствия этих перемен. А пути их осуществления? Готовы ли умы и чувства людей воспринять эти предложения и провести их в жизнь? Преодолеть все препятствия, которые встанут на нашем пути? А наши обязательства? Ведь армия издавала декларации, где брала на себя определенные обязательства — и по отношению к королю, и по отношению к парламенту. Должны мы их исполнять или нет?

— Обязательства! — Это говорил Уайльдман, автор «Дела армии», составитель «Народного соглашения». — Вы предлагаете вспомнить, какие обязательства лежат на нас… Но давайте сначала решим, честно ли и справедливо ли принятое обязательство или нет. Если оно несправедливо, то мы не обязаны его выполнять, хотя бы оно было дано под присягой. Более того, отказаться от него и чувствовать отвращение к нему будет тогда делом чести!

— Ну нет, я не могу с этим согласиться, — снова подал голос Айртон. — Обязательство выполняется лишь тогда, когда оно справедливо? Ну, знаете ли, такие принципы вообще разрушительны для государства. Люди с такими принципами не будут считать себя связанными никаким законом, если, по их оценке, законы эти недостаточно хороши.

Препирательства некоторое время еще продолжались. Кромвель напряженно искал выхода: как прекратить эту распрю, как начать наконец говорить в духе мира и разума? Полковник Гоффе предложил устроить совместный молебен.

— Мы ни до чего не договоримся, — сказал он, — пока не обратимся все вместе к богу и не попросим у него помощи.

Кромвель почувствовал благодарность к своему кузену. Совместная молитва утишит страсти, поворотит дух к высокому и вечному, просветит разум. С готовностью он поддержал эту идею, страсти и вправду на какое-то время утихомирились. Все согласились, что в таком деле необходимо призвать бога на помощь. Совместный молебен назначили на завтра, на восемь часов утра.