– Послушай, Шахерезада, – недовольно сказал шах. – Так мы и за неделю сказку не закончим. Рассказывай давай без этих восточных штучек.

– Слушаю и повинуюсь, мой господин! – молвила Шахерезада.

– Та-а-ак, – подумал Аладушкин, – вроде, тиратрон. – Нить накала здоровенной, как хороший термос, лампы не светилась. – Ну, это упрощает… Сейчас заменим.

Аладушкин с натугой выдернул из передатчика старую лампу, вставил вместо неё новую, надвинул анодный колпачок и затянул хомут. Теперь нужно было протереть баллон лампы спиртом, чтобы с анода не стекали синие змеи разрядов. Намочив тряпочку спиртом, Аладушкин начал аккуратно протирать лампу.

За спиной что-то хлопнуло, в станции стало заметно темнее. Аладушкин повернулся и застыл, вытаращив глаза. Над токосъемником покачивался полупрозрачный гражданин, частично погружаясь в кожух сельсин-датчиков грубого и точного нуля. Гражданин был в халате и чалме с кокардой ВВС.

– Ты кто такой? – спросил Аладушкин. Ноги незнакомца в ковровых туфлях покачивались перед его носом.

– Джинн, – вежливо ответил незнакомец и поклонился, сложив руки перед грудью. – Я – раб лампы.

– К-какой лампы?!

– Вот этой, господин. Начальник военной приёмки полковник Элохимсон, да живёт он вечно, своей волей, с мощью которой не сравнятся ни волны моря, дробящие скалы, ни ветер пустыни, передвигающий барханы, поместил меня в эту лампу и наложил печать вечного заточения, – джинн указал пальцем на фиолетовый штампик «ВП-11». Позволь в свою очередь обеспокоить твой слух вопросом, не ты ли являешься господином сей колесницы, назначение которой непостижимо для меня, ничтожного?

– Э-э-э… Ты про что это? А, ну да, я начальник станции…

Джинн рухнул на колени.

– Повелевай, о могущественный. Прикажи своему ничтожному слуге, и он выполнит любое твоё желание!

– Любо-ое? – обрадовался Аладушкин.

– Ну… – смутился джинн, – просто так говорится…

– Значит, всё-таки не любое…

– Твоё разочарование, господин, разрывает мне сердце! – пафосно сообщил джинн, жестикулируя как Кобзон на правительственном концерте. – Может быть, ты хочешь усладить свой вкус кувшином вина, крепкого и сладкого как…

– Креплёного не пью! – поспешно сказал Аладушкин и сглотнул.

– Тогда, возможно, господин пожелает танцовщиц? Скажем, балетную группу Большого театра или подтанцовку из…

– Ладно-ладно, – перебил его Аладушкин, – джинн так джинн. Разберёмся. Но не таскать же мне этот доисторический самовар с собой? – задумчиво сказал он, глядя на тиратрон.

– Я раб лампы! – занудно сообщил джинн.

Аладушкин пошарил по карманам.

– Вот что, – сказал он, доставая из кармана флешку. – Полезай сюда, будешь жить здесь, хорошая флешка, гигабайтная, там с десяток файлов лежит, подвинешь их, если что.

– Но джинны не живут во флешках!

– Ты будешь первым, тебе понравится, обещаю. Лезь, говорю, а то включаться скоро.

Джинн начал втягиваться во флешку и вдруг опять сгустился над токосъёмником.

– Ну, что ещё не так?

– Защиту от записи сними, господин…

Аладушкин отработал смену, сдал дежурство и отправился домой. В общаге он запер дверь, задёрнул шторы, включил компьютер и воткнул флешку в порт USB.

– Давай, заселяйся, – сказал он.

Сначала ничего не происходило, но потом в компьютере истошно заорал Кошмарский, потом удивлённо хрюкнул и замолк. Замигал индикатор жёсткого диска, и вдруг винда вывалилась в синий экран смерти.

– Эй, эй, ты что делаешь, демон? – завопил Аладушкин.

– Извини, господин, – раздалось из динамиков.– Твой неразумный раб случайно остановил не тот процесс, этот сын шайтана и ослицы из Редмонда наворотил такого, что сразу и не разберёшься… Сейчас…

Компьютер с немыслимой быстротой перезагрузился.

– Уф, – сказал джинн, – теперь порядок. Антивирусы и файерволл я удалил, теперь компьютер господина буду защищать я! Чего пожелаешь? Может быть, кувшин…

– Закуски раздобудь, – поспешно сказал Аладушкин, – надо новоселье обмыть. А «Шпага» у меня имеется.

– Слушаю и повинуюсь! – гулко ответила акустика, и тут же перед Аладушкиным возник музейный столик, казалось, сбежавший на своих причудливо изогнутых ножках из музея народов Востока. На серебряных и золотых блюдах были красиво разложены персики, виноград, какие-то сласти.

Аладушкин тоскливо осмотрел это восточное изобилие и сказал:

– Ты это… колбаски сообрази, огурчиков там, капустки… А то «Шпагу» персиками закусывать как-то… ну, непривычно. И вылезай из компьютера, а то чокнуться не с кем.

Аладушкин ополоснул стаканы, вытащил из-под кровати бутыль со спиртом, налил, собрался разбавлять, потом вдруг спросил:

– Тебе как, разбавлять или чистого?

– Как себе! – откуда-то из глубин подсознания извлёк ответ джинн.

– А-а-а, ну ладно, разбавлю тогда… Ну, за знакомство!

Джинн махнул полстакана «Шпаги», посинел, выдохнул язык пламени, по его смуглому лицу пошли цвета побежалости.

– Крр-репка, зараза – выдохнул он, занюхивая ковровой туфлей.

– Ты закусывай, закусывай, а то с непривычки-то… – забеспокоился Аладушкин, пододвигая к джинну тарелку с квашеной капустой.

– Спасибо, добрый господин, – сказал джинн, – а что это мы пьём?

– Дык спирт технический, «Шпага» по-нашему. Как это по-арабски? А, алкоголь, вот.

– Сколь велика и удивительна сила этого волшебного напитка! – покрутил головой джинн, – только хорошо бы его настоять на чем-нибудь.

– Это можно, – ответил Аладушкин, – мы настаиваем, завтра поговорим, а пока, извини, я бы отбился, наломался на полётах…

– Конечно, отдыхай, господин, – поклонился джинн, – только сначала задай работу своему рабу, ибо я в сне не нуждаюсь.

Задумался Аладушкин и вдруг понял, чем ему может помочь джинн. А надо сказать, что учился он заочно в Военно-воздушном инженерном медресе имени многоучёного хакима Николая ибн Егора, да будет благословенна его борода, где набирался благочестивой авиационной мудрости, но учёбу запустил и боялся отчисления.

– Слушай, а ты контрольную по тактике ВВС можешь? И по радиолокации… И по…

– Ни о чём не беспокойся, господин! – ответствовал джинн. – Ложись спать, и пусть Аллах пошлёт тебе сладостные сны, только не отключай на ночь компьютер и принтер. И вообще, никогда не форматируй жёсткий диск, ибо тогда вернусь я в своё заточение в лампе, и более не смогу служить тебе, господин.

Аладушкин лёг спать, а джинн, который благодаря мудрости полковника Элохимсона владел техническим английским, поудобнее устроился в системном блоке и скачал весь Интернет, но своим волшебством сделал так, что Аладушкин за трафик не заплатил ничего. После этого возжёг кальян, наполненный ароматными восточными травами и мануалами, и до полуночи курил их, а когда наступила полночь, джинн, умудрённый всеми знаниями, накопленными человечеством, и вооружённый марксистско-ленинским диалектическим методом, взялся за контрольные. Когда Аладушкин проснулся, он увидел, что принтер как бы слегка дымится, все контрольные выполнены, распечатаны и даже сконвертованы. И только одну контрольную джинн сохранил в файл, потому что в принтере кончилась бумага.

С тех пор пошла у Аладушкина новая, счастливая жизнь. Он ходил на службу, а джинн оставался на хозяйстве. По вечерам они гоняли в «Контру» по сетке, но Аладушкин подозревал, что джинн поддаётся…

В свободное время джинн полюбил настаивать спирт на разных экзотических плодах, а поскольку без труда мог пронзать пространственно-временной континуум, то получались у него диковинные по вкусу и цвету напитки. Однажды джинн приволок мешок фиников, которые он стряс с трёх гордых пальм Аравийской земли, но спирт на них не настаивался, и Аладушкин отдал финики в столовую на компот, объяснив их появление посылкой от двоюродной бабушки из Абхазии. Лучше всего оказалось настаивать «Шпагу» на морошке, которая нравилась обоим, а для джинна была экзотикой. Для себя джинн изготовил бутыль напитка, настоянного на плодах анчара, но Аладушкину запретил его пить строго-настрого. Напиток неприятно мерцал и даже выглядел ядовитым. Джинн своим изобретением очень гордился, и после стакашка-другого впадал в нирвану. Чалму, халат и ковровые туфли он уже давно не носил, а являлся Аладушкину в джинсах и в футболке с надписью на пузе «Одмин Всея Руси».