– Епурь, слышишь?

– Слишу-слишу, товарищ капитан, – мягко ответил молдаванин Епурь.

– У нас всё нормально, сейчас будем выходить, не вздумайте стрелять! Поняли?

– Поняли! – ответил Ткачёв.

– Епурь, бля, чего молчишь, понял, нет?

– Так тошна, понял!

– Ну, ладно, выходим.

Выйдя на улицу, Воробьёв отошёл в сторону и начал неторопливо разряжать пистолет. Ему нужно было унять дрожь в ногах…

– Товарищ капитан, – с любопытством спросил Ткачёв, глядя на стройбатовца, – это тот что ли, ну, которого мы ищем?

– Ага, он, – зло сплюнул Воробьёв, – великий и ужасный. Тебе фото зачем дали, а?

Ткачёв тут же достал из кармана сильно измятую фотографию и начал сравнивать.

– Не-е, не он – разочарованно сказал он, – а мы-то…

– Хорошо хоть этого поймали, другие вообще с пустыми руками вернутся! – наставительно сказал милиционер. – Ну, поехали, нефиг тут топтаться. Почему дом не заперт? – спросил он у сторожа.

– А я откуда знаю? Хозяева уже который год не ездят, может, померли, да мало ли… Я же сторож, а не председатель правления.

– Ладно, запри здесь всё, а мы поехали.

Обратно ехали молча. Обед они пропустили, и Воробьёв прикидывал, удастся ли в Военторге купить хоть более-менее съедобных консервов и хлеба. На станции милиционер вышел, и дальше поехали одни.

Как это бывает у большинства близоруких людей, у Воробьёва от сверкающего на солнце снега заслезились глаза. Он снял очки, закрыл глаза и начал бережно массировать пальцами глазные яблоки.

– Товарищ капитан, – вдруг позвал водитель, – впереди бэтр…

Воробьёв надел очки и увидел, что перекрёсток, ведущий к гарнизону, перегорожен бронетранспортером. Офицер, стоящий перед ним, сделал знак остановиться.

– Стой, – скомандовал Воробьёв и открыл дверцу.

– Поисковая группа? – спросил капитан-пехотинец.

– Да.

– Солдаты есть?

– Есть, а что?

– Поворачивай налево! – скомандовал капитан. – И без разговоров.

Воробьёв понял, что теперь ходить голодными ему и солдатам придётся как минимум до ужина, и разозлился.

Метров через триста за поворотом машину остановил ещё один капитан, теперь уже с синими петлицами на шинели и с автоматом.

– Машину – в кусты, люди со мной! – приказал он.

– Минуту! – неприятным голосом произнёс Воробьёв и спрыгнул на снег. – Вы кто такой? Почему командуете моими солдатами? Вы мне не начальник!

Чекист быстро глянул в лицо Воробьёва и молча отошёл. Через несколько минут к машине подошёл знакомый подполковник из штаба дивизии.

– А-а-а, а я-то думал, кто это тут права качает? А это, оказывается, «облучённые» – усмехнулся он. – Людей всё-таки выдели, приказ комдива.

– Товарищ подполковник, они не обедали и с утра на ногах, по снегу лазают! И мы ещё вон, поймали одного, надо стеречь, чтобы не сбежал.

– Кого ещё поймали?!

– Да так, какого-то… Из «Дикой дивизии», самоходчик, наверное.

– Ладно. Этого у тебя сейчас заберут, я контрикам скажу, а за солдат не переживай, скоро всё кончится.

– А что тут вообще такое?

– Как что? Коптилова прихватили.

– Взяли?!

– Нет пока. На него патруль случайно наткнулся. Увидели, крикнули «Стой!», а он автомат с плеча тянет. Хорошо, патруль пехотный был – пузом в снег и очередями по нему.

– Убили, что ли?

– Да нет… Он во-о-н в той рощице залёг, никого к себе не подпускает, стреляет. Оцепление и нужно, чтобы никто из гражданских не подвернулся.

– А с ним что?

– Ну, что… Комдив приказал – не церемониться. Сейчас спецы подъедут и решат вопрос.

Подполковник ушёл. Воробьёв огляделся и увидел в кустах знакомый бронетранспортёр, переделанный в машину связи. В бэтре перед включённой радиостанцией сидел командир роты связи КП, высокий, румяный и весёлый старлей, предмет эротических грёз телефонисток с узла связи.

– Привет, Валер, – сказал Воробьёв, – ты чего сам за рулём-то?

– Так бойцов всех в оцепление забрали, серпом их по молоту! У тебя тоже?

– Ага… У тебя пожрать ничего нет?

– Глянь в ящике, там сухпай лежал.

Воробьёв покопался в ящике для ЗИПа и разочарованно сказал:

–Пусто…

– Ну, значит бойцы схомячили, больше нету ничего…

– Ладно… Чего в эфире слышно?

– Спецы уже на подходе, да, наверное, уже здесь, сходи, посмотри, а то мне от радиостанции отходить нельзя.

– Дай бинокль.

– В сумке, на борту. Не забудь вернуть, облучённый!

– Получишь у Пушкина! До свиданья, дефективный! – беззлобно процитировал Воробьёв и полез наружу.

Бронетранспортёр со «спецами» как раз выехал из-за поворота. Около комдива и его свиты он остановился, из машины выбрались четыре человека с незнакомым оружием, в бронежилетах поверх бушлатов и касках-сферах. Один держал на поводке овчарку.

Быстро поговорив с комдивом и осмотревшись, один из них постучал прикладом по броне. Машина тронулась и поползла в сторону рощицы, спецы быстро шли по колеям машины, стараясь не высовываться из-за её габаритов.

Внезапно что-то несколько раз треснуло. Воробьёв не сразу понял, что это, наверное, Коптилов стрелял по бронетранспортеру. БТР остановился, крупнокалиберный пулемёт в башне пошевелился, как бы нюхая воздух, и вдруг неожиданно басовито и раскатисто ответил очередью. В рощице взметнулось снежное облако, а транспортёр вдруг резко взял с места и наискось вломился в кусты, закрывая своим корпусом штурмующих от Коптилова. Спецы метнулись вперёд, а БТР дал задний ход, отъехал метров на сто и остановился, держа под прицелом пулемёта рощицу. Стрельбы больше слышно не было.

Через пару минут из кустов вышел один из спецов, держа автомат на плече. Глядя в сторону комдива, он скрестил перед лицом кисти рук, а потом, не торопясь, пошёл к бронетранспортёру. Из рощицы вышли ещё двое, он волокли, взяв подмышки, тело в солдатской шинели. Вытащив из кустов, они бросили его лицом вниз в снег.

Воробьёв смотрел в бинокль, не снимая очков, поэтому видно было неважно, но ему показалось, что за телом тянется кровавый след.

Воробьёва пробрал озноб, он поёжился, взглянул на небо и вдруг понял, что день заканчивается. Маленькое, как раскалённый пятак, солнце валилось за реку, и там, на закате, небо уже окрасилось тревожным, малиновым цветом, а снизу вверх поднимались фиолетовые полоски облаков, похожих на ледяной туман.

Завтра будет ещё один морозный день, – подумал Воробьёв, – такой же, как сегодня зимний и пронзительно ясный день…

Маленький сержант

Полковой «контрик» по кличке «Ласковый Толя» вышел из военторговской столовой и, не торопясь, закурил. Питание по лётно-технической норме ему, так же как политрабочим и тыловикам, не полагалось, поэтому приходилось обедать в «платке». В этой столовой не было официанток, и приходилось отстаивать небольшую очередь, но зато в буфете можно было купить бутылку «Жигулёвского». Употребление пива в рабочее время, в общем-то, не одобрялось, но и не запрещалось, поэтому Толя за обедом себя побаловал бутылочкой и сейчас пребывал в полной гармонией с природой и самим собой.

По утрам уже подмораживало, но на солнце было тепло. День был не лётный, поэтому в гарнизоне было тихо, только высоко над головой шумели сосны, а вдалеке на аэродроме звенел, как комар, транспортник. Из столовой, дурачась, вывалились два старших лейтенанта, один со смехом надвинул другому фуражку на нос. Увидев Толю, они враз поскучнели, отдали ему честь и быстро свернули за угол. Толя вздохнул. В отличие от многих своих коллег, Толя действительно был хорошим, дружелюбным парнем и улыбался окружающим от чистого сердца, однако гарнизонный люд считал его улыбку какой-то особо изощрённой хитростью Конторы и предпочитал обходить контрика стороной.

Подавив привычный вздох, Толя выбросил сигарету и стал раздумывать, чем бы ему заняться. Срочных дел не было, и Толя решил сходить в штаб, узнать насчёт входящей почты и пообщаться с оперативным дежурным КП дивизии, чтобы «вообще быть в курсе».