— Что значит — буду? А сейчас как ты относишься?

— Сейчас, папа, мы тоже относимся к тебе исключительно уважительно, — хмыкал сын из соседней комнаты.

— Алексей, пусть дети занимаются, — вмешивалась Ирина, стремясь разрядить обстановку.

— Занимаются… Бездельничают с утра до ночи.

— Откуда ты это знаешь, папа? — спрашивала дочка ехидно. — Ведь ты так редко бываешь дома.

— Да, редко. Потому что зарабатываю вам на хлеб с маслом, а вы…

— Оставь, Алексей, — просила Ирина.

И так могло продолжаться очень долго.

Но не сегодня. Сегодня Мухин ждал Курилова.

Вова позвонил вечером:

— Старик, ты, конечно, пострелять собрался?

— Ну…

— Да хотел забежать к тебе, посоветоваться.

— Ну? Что еще?

— Был у меня известный тебе человек.

— Ну?

— Вот и «ну!» Не телефонный разговор.

Храбрившийся Вова на самом деле дрожал уже мелкой дрожью и был уверен, что оба они находятся под постоянным наблюдением, а следовательно, и разговоры Мухина наверняка подслушиваются.

— Ладно, приезжай завтра, — сказал Мухин зло и рассыпал по столу собранные для охоты патроны. Понимал он, что по телефону Вова больше не сболтнет ни слова, а ехать, не поговорив с ним, невозможно. Какая же это охота, если догадки одна хуже другой будут душу мутить?

Совсем удивилась Ирина, когда муж за завтраком не притронулся к графинчику и не стал терзать детей пустопорожними собеседованиями. Больше того, подошел к ней на кухне, обнял за плечи и сказал тоном, от которого давным-давно она отвыкла:

— Трудишься, Ириша? Много у тебя хлопот с нашими сорванцами.

И вздохнул.

— Что это ты?

— Да ничего. Зря вы меня за бесчувственного какого-то держите. Занят я очень, устаю…

— Что ж ты не поехал на охоту?

— Нездоровится как-то. А тут Вова собрался забежать, Курилов.

— Скользкий тип.

— Почему? Жизнь у парня не сложилась, а он умница был, способный.

— Злой очень.

— Я ж говорю, жизнь не сложилась. Вот и злой.

И Мухин ушел к себе и, чтобы занять время, побрился.

Вова появился рано, поздоровался без выбрыков, — он побаивался Ирины, хотя открытых столкновений у них и не было, — и Алексей Савельевич сразу же взял его за локоть и увлек к себе в кабинет.

— Мы посидим, мать, у меня, тебя обременять не будем.

По пути он захватил из буфета графинчик.

Кабинет Мухина лишь назывался кабинетом, никакими делами хозяин там не занимался, спал только с тех пор, как перестал спать с женой. Большую часть кабинета занимал широкий диван, а на столе свалены были охотничьи принадлежности. На стене, на медвежьей шкуре, висели два ружья, напротив пейзаж с собаками, нюхающими воздух. Была еще полка с книгами, по преимуществу охотничьими альманахами.

Вова сразу же плюхнулся на диван, а Мухин остался стоять с графином в руке:

— Ну, что там?

— Представь себе, ничего.

— Как понимать? Был у тебя Мазин?

— Был. Спросил то же, что и у тебя. Я ответил. Он полюбовался развалинами и уехал.

— Чего же ты икру мечешь?

Курилов подскочил:

— Да, я обеспокоен. Поведение Мазина мне показалось странным.

— Да чем?

— Он ни о чем не выспрашивал! Разве так должен вести себя следователь?

— Не знаю. Я не следователь.

— Заметно. Посуди сам! Приезжает, задает один вопрос и вполне удовлетворяется ответами, которые ровным счетом ничего ему не дают. Почему?

Мухин пожал плечами:

— Обыкновенный формалист. Запишет, что не знали мы Татьяну, и точка.

Вова рассмеялся саркастически:

— Ну, Муха, ну… Да ты сам-то в эту глупость веришь?

— Почему бы и нет?

— Потому что так не бывает. Понимаешь? Не бывает. Это очень плохо, что он нас не допрашивает. Значит, у него есть другие источники информации, и как только он получит эту информацию, то тут же и уличит нас во лжи. А пока он нашу ложь зафиксировал. И положение наше ухудшилось. Подозрения усилились. Ведь кто врет? Кто? Те, кому нужно скрыть правду! А раз мы ее скрываем, то зачем? Поставь-ка себя на его место!

— Мне и на своем тошно, — ответил Муха мрачно и налил рюмочку. — Промочи горло, Вова.

Курилов возмущенно взмахнул рукой:

— Убери свою отраву!

— Это не отрава, Вова, а армянский коньяк. Пей, пока не посадили, там не дадут.

— Меня не посадят.

— А кого ж, по-твоему?

— Это ты кровь отмывал…

Мухин резко повернулся к двери, прикрыл ее поплотнее:

— Идиот! На всю улицу орешь! Зачем ты говоришь про кровь? Ты же знаешь…

— С твоих слов.

— Та-ак. — Мухин поставил графинчик на стол, поглядел на свои пухлые руки, будто боялся увидеть на них капли неотмытой крови, потер ладони. — Та-ак, значит… Сомневаешься? Или не сомневаешься?

Курилов демонстративно отвернулся к окну, выпятив острый подбородок:

— Я не ссориться пришел.

— А зачем? Зачем ты пришел? — Мухин присел рядом, заговорил, понизив голос: — Что тебе нужно? Если я убил, а ты доказательства имеешь, то чего ты суетишься, чего ногами в мокрых штанах перебираешь?

Курилов смотрел презрительно:

— Напрасно оскорбляешь, Алексей. Если я трус, то ты бюрократ-перерожденец! Ты утратил все не только святое, чего у тебя и не было никогда, но даже элементарную порядочность, представления о дружбе, о…

— Помолчи, Вова. Если ты по дружбе суетишься, спасибо.

— Да, это общая неприятность, нужно координировать усилия, чтобы ее избежать.

— Как же ты скоординируешь?

— Наверно, у тебя есть связи…

— Значит, мне самому начать трезвонить, показать, что я испугался, доложить раньше, чем этот Мазин?

— Ну жди, подставляй голову под топор.

— Я сам к нему пойду, потребую, пусть объяснит свою возню.

— Объяснит, жди. Зря храбришься!

Мухин схватил графинчик, наполнил рюмку. Не мог он не понимать, что известно Мазину нечто такое, о чем они с Куриловым не знают, и страусовая их тактика огульного отрицания, кроме вреда, ничего принести не может. И еще одна забота одолела Мухина, пугала его суетливость, паника Курилова, который, чтобы спастись, уйти от опасности, готов все на него взвалить, толкнуть в спину на узкой тропке, на самой крутизне, и тогда уж не удержишься, загудишь с грохотом. Или бесшумно, так, что никто и не услышит…

И был Мухин близок к истине.

Мазин вошел в кабинет и сдернул с плеч плащ. На паркет посыпались брызги. Не морские, соленые, а обыкновенные, дождевые — третий день над городом висели ноябрьские тучи, разнообразя жизнь горожан то мелким унылым дождем, то мокрым, лениво таящим на тротуарах снегом. Из-за непогоды Мазин не смог воспользоваться самолетом, пришлось добираться из Сочи поездом, и сейчас уже не верилось, что где-то на юге еще существуют солнце, синие волны и туристы-ротозеи, у которых постоянно пропадают деньги, сумки, а то и документы. К ротозеям Мазин испытывал профессиональное недоброжелательство — вечно эти шляпы загружают занятых людей неинтересной и трудоемкой работой! Он стряхнул фуражку, положил ее в шкаф и успел еще поправить галстук до прихода Трофимова.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — Приветствовал его облаченный в сугубо штатский пиджак инспектор. — Разрешите поухаживать? — Он смахнул с погона невидимую пушинку. — Вы такой блестящий сегодня.

Действительно, Мазин в хорошо пошитом кителе, с обветренным и загорелым лицом выглядел энергичным и мужественным рядом с заметно усталым Трофимовым.

— Как поживает Одесса-мама? Прошвырнулись по Дерибасовской? — Подражая одесситам, Трофимов произнес «прошьвирнулись».

— «Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика…» — в тон ему ответил Мазин. — Да я там почти и не был, пришлось совершить небольшой круиз в Сочи.

— В Сочи? Живут же люди!

На этом обмен шутками закончился, и Трофимов внимательно выслушал все, что рассказал ему Мазин.

— Вот так обстоит дело, Трофимыч. Тучи, как видишь, сгущаются над Мухиным, но начать я хочу не с него, а с Витковского, который кажется мне человеком наиболее порядочным из этой троицы. А что ты без меня придумал?