Через несколько месяцев, летом 1939-го, события ускоряются. Всеобщая мобилизация! Война идет, но свирепствует пока в далекой Польше. Говорят «странная война»! Но мы вплотную соприкасаемся с ней: мимо нашего дома по железной дороге идут эшелоны, часто останавливаясь на станции. Мы носим вино и еду парням, которые на минуту вылезают из вагонов для перевозки лошадей.

Отец ушел в армию в октябре, потом вернулся, но не демобилизовался. Позже он получает от Управления национальных железных дорог предписание на перевод на автобусные перевозки. В мае следующего года начинается настоящая война, и тут же поступают тревожные новости, в которые едва верится. Париж под угрозой оккупации! Господин Сапорта, еврей, не хочет пытать судьбу при нацистах и уезжает, оставив на меня все – подборку тканей, торговлю, как, впрочем, и бухгалтерию. Я буду отчитываться в конце каждой недели перед его шурином, который щедро оплачивает мою работу. Так продолжается недолго. В начале июня все летит кувырком. Оставшись в одиночестве в замечательном бутике, каждый день вглядываюсь в безоблачное небо над церковью Мадлен, затянутое тучами сажи, от которой надо оберегать светлые ткани.

Однажды вечером папа сообщает нам, что между армией и Т.С.R.Р. достигнуто соглашение и служащие готовы спасти автобусы при условии, что, уезжая, могут забрать с собой семьи.

Сбор назначен утром 12 июня на складе Фландр. Надо учитывать тот факт, что возвращения не ожидается. Стоит забрать с собой все, что возможно, считает мама, и прежде всего животных – и любимых, и полезных, – а именно маленькую собачку, сучку Зору (которая вскоре принесет щенков), трех кроликов, двух кур, не считая семи канареек с запасами семечек. Кроме того, необходимые вещи. Мой багаж – мои платья. Я набиваю в чемодан штук пятнадцать, в том числе и наряд Мадлон, три платья напяливаю на себя – вот уж попотею в дороге!

Не буду рассказывать об исходе. Жуткие пробки на дорогах. Монтаржис вечером, в 12; Жьен-сюр-Луар на следующий день. Мы умираем от жары и жажды (бутылка воды стоит пять франков). Встреча с военным конвоем, который буквально осаждает наш автобус. Парни, узнав, что я стенографистка-машинистка, непременно хотят представить меня своему командиру. Тот любезно просит о помощи.

Конвой отстает от нас в Бюже (Коррез). Нас семь или восемь семей, мы находим приют в уютном владении. Но ни у кого в кармане ни гроша! Никаких вестей от папы, а это уже страшно!

Я – самая старшая. Надо зарабатывать на хлеб для семьи. Как? Я продержалась пять месяцев в Военном бюро, исполняя обязанности секретарши майора Д. (немного влюбленного в меня).

Все идет нормально, но мы живем впроголодь. (Моя единственная зарплата на четверых!) Жизнь проходит в печатании «секретных» писем и докладов, некоторые из которых мне приходится возить в город Тюль.

– Никому ничего не сообщать! Даже дома! Клянетесь?

Я восхищена своей ролью, уже мечтаю о сенсационном продолжении: шпионаж в пользу Франции – как Фейере[20] в «Марте Ришар». Двойной агент… Я справлюсь! Кокетливая, развратная, я буду сводить с ума немецких офицеров, чтобы добыть «документы»… Правда, случается, что шпионкам приходится спать с врагом – фу!

Наконец приходит весточка от папы. Полегчало. Он приезжает! Переживания от недолгой встречи. Он оставляет немного денег. Я ношусь на велосипеде по коррезским деревням в поисках яиц и муки. Близится конец лета. Письмо от Сапорты с просьбой вернуться в Париж «любыми средствами» и открыть бутик. Правда! Может, в Париж возвращается жизнь. Под бошами! Быть может, они и не так страшны. Моя истинная профессия вновь тянет меня. Мама одобряет мое решение. Мы собираем последние деньги, чтобы нанять большую машину, которая повезет всех четверых. Оплата – четыреста франков за каждого.

Разочарование! Послание Сапорты давно устарело. Его шурин получил письмо и от меня, где я рекомендовала одну из подруг в продавщицы. Та устроилась на работу. Для поддержания дела (я замечаю на ней каракулевое манто) она собирается замуж и не хочет уходить. Я без ропота оставляю место за ней. Тяжелая зима. Почти нищета. Живем на жалкие крохи, которые продолжает получать папа. Выживаем… На брюквенной диете легко и отправиться на тот свет. Мы тоскуем по настоящей пище.

По вторникам и пятницам, зачастую в холод, ветер и снег, уезжаю с четырьмя приятелями по курневской школе на велосипеде. Направление – окрестности Бове, где мы посещаем каждую ферму, пытаясь разжалобить хозяев. Если бы вы видели, как мы возвращаемся (75 километров пути): навьюченные как ослы, с заполненными багажниками и авоськами по бокам, которые нещадно царапают икры. Особенно тяжело, когда ветер дует в лицо. Нас заносит, прокалываются шины. Мы ждем, переминаясь с ноги на ногу и размахивая руками, чтобы не замерзнуть. Вновь садясь на велосипед, едва не разбиваю лицо.

Я хоть и девушка, но выносливости у меня хватает, а парни не отпускают меня от себя, тем более что я ценная спутница со своей порозовевшей мордочкой, когда (такое случается часто) немецкий патруль требует предъявить документы. (Нам вообще нужны спецпропуска.) Я играю в наивную девочку и рассказываю о трех маленьких братьях (одного добавляю). Нас пропускают, иногда даже дарят американские сигареты – откуда только их достают фрицы?

Запасы тают. А если снова начать читать объявления в Paris-Soir? Комитету Мермоза требуются продавщицы. Я сразу соглашаюсь.

Нас семь женщин-служащих под руководством красивой русской дамы, у нее отличные отношения с хозяевами. Хозяев двое, они живут на площади Сен-Жорж. Майор шестидесяти лет и красавец Ремон М., с которым я прекрасно ладила – за исключением ночей, как ему хотелось.

Комитет Мермоза собирает средства на создание в Дакаре филиала имени погибшего великого авиатора. Нам выдали книжки с двухфранковыми бонами, которые мы должны продавать (пятьдесят сантимов скидки). Мы разделили Париж между собой по округам. Дела идут неплохо. В 40 су нельзя отказывать человеку, ратующему за популярное имя. Однако в один прекрасный день, помню на «пятом» коммунисте, дверь распахивается, слышится брань, мне наносят удар ногой, и я отлетаю к лестнице. Мермоз был членом «Огненного Креста»[21].

Золотая жила – это поездки, которые организует для нас комитет. Один раз Виши. Два раза Клермон-Ферран, Лион, Гренобль. Несколько раз группу возглавляет Ремон М. Документы у нас в порядке, никаких затруднений на демаркационных станциях. Останавливаемся в хороших гостиницах, приемы, иногда с шампанским, ослепительные праздники. Летом некоторые из этих поездок проходят на ура, а мы, фривольные воробушки, занятые своим делом, пока еще не имеем (в сорок первом) четкого понятия об ужасах немецкой победы и растущих бедах Франции. Все ухаживают за нами. Все смеются, пока не приходится говорить: «Лапы прочь!» Приятные и веселые подруги. Русская красавица окутана какой-то тайной.

Как-то вечером она приглашает меня к себе (странно, гости сплошь мужчины!), после ужина замечаю, как приглушается свет и все укладываются на диваны; я спрашиваю, где укромный уголок… и сбегаю.

Комитет распускается. (Выполнил ли он свою задачу?