— Таки да, — соглашается алхимик и отступает в тыл.

Масса постепенно выгорает. Через час на дне сосуда остается лишь немного толстого, белого пепла.

— Но ведь окись серы должна быть красной, — замечает бывшая сотрудница Бюро.

— Не пытайся применять к этому современные знания, — поучает ее Сендзивой. — Это может быть и сернистая ртуть. Сегодня ночью мы переступим границы обычной науки…

Он бросает пепел в посудину с длинной шейкой, заливает приготовленным ранее ликвором; вновь устанавливает в тазик с песком и ставит тот на огонь. По сторонам размещает четыре черных пирамидки — кусочки метеорита.

— Они родились далеко отсюда, — отвечает Сендзивой на незаданный вопрос. — Так что они представляют собой аномалию и серьезно влияют на наши судьбы. Благодаря их присутствию здесь, мы можем нарушить законы, которыми руководствуется химия… Ну что, у нас есть четыре часа.

Все переходят в другие комнаты. На шкафу, помимо старинных, оправленных в кожу книг, лежит скрипка.

— Можно? — спрашивает Моника.

Алхимик кивает. Девушка берет инструмент, опирает на плече, ведет смычком по струнам.

— Красиво играешь, — через какое-то время оценивает Станислава.

В отличие от кузины, Катаржина обладает прекрасным музыкальным слухом. Она выхватывает мелкие шорохи, являющиеся следствием недостатка упражнений за последние годы.

— В кого ты стреляла? — спрашивает мастер Михал.

Моника вздрогнула. Мелодия утонула в диссонансах и замолкла.

— Откуда…

— По внешнему виду, — отвечает Катаржина. — На щеке следы от несгоревших зернышек пороха…

— Босния, — с неохотой объясняет вампирица. — В течение нескольких лет. Ты этого можешь и не понять, — глядит она на бывшую сотрудницу Бюро, — но ведь я до сих пор боснийская княжна. Это дает привилегии, но и обязанности. Феодал обязан заботиться о своем народе… Жаль только, что в этом плане, снайперская винтовка — это оружие трусов. Но у врагов слишком большой перевес, — ее глаза темнеют.

Алхимик ничего не говорит. Вспоминает, как в Любельском воеводстве со старинным самострелом в руках охотился на гитлеровскую солдатню. Иногда невозможно не убивать, хотя сам он в спину никому и никогда не выстрелил.

Смесь в сосуде завершила свою реакцию. На дне стеклянной посудины находится субстанция, на вид напоминающая красный пудинг.

— Перед вами Витрол, живое золото, семя металла и дух материи, — поясняет алхимик. — Вот теперь, когда уже все субстанции собраны, мы можем приступить к великому деянию.

Из корзины с паклей он вынимает стеклянное яйцо с очень толстыми стенками. Оно снабжено завинчивающейся пробкой. Кроме того, все яйцо плотно оплетено металлической сеткой, способной выдержать чудовищное давление.

— Это особенное стекло, — поясняет Станислава девушкам. — Его мы получали из кристаллов кварца. Его очень трудно было расплавить, зато у него намного лучшие свойства. Это выглядит совсем как то яйцо, которым мы пользовались тогда, — поворачивается она к алхимику.

— А это оно и есть, — усмехается тот. — Покидая Краков, все оборудование своей мастерской я оставил доминиканцам. Они же все сохранили в идеальном состоянии.

Пора заполнить сосуд. Алхимик всыпает полученный ранее белый пепел (Сендзивой называет его известью), ликвор, немного ртути…

— Алкагест, — напоминает Стася и подает солидный, стальной баллон, заполненный маслянистой жидкостью.

— Азот[148] мудрецов, чудесная субстанция, которая переваривает и пожирает любую материю… — усмехается мастер, видя вопросительные взгляды Катаржины и принцессы.

— HNO₃, — поясняет старшая кузина, — по-нашему, азотная кислота.

Сендзивой вливает в яйцо добрые поллитра кислоты, закручивает притертую пробку и дополнительно страхует ее металлическим засовом. Алхимик размещает сосуд в атенаторе, обсыпает вокруг пеплом так, что наружу выступает лишь небольшой фрагмент. Половина мешка древесного угля будет подогревать алхимическую печь снизу. Немного жидкости для разжигания из супермаркета, спички…

Все надевают защитные очки, купленные в магазине с оборудованием по технике безопасности. Кипящая кислота под высоким давлением это вам не хухры-мухры…

— Ну что, с Божьей помощью, — алхимик крестится, держа в руке горящую лучину.

Его ученица повторяет ритуал. Огонь они подкладывают одновременно.

— Отделим то, что сверху, от того, что снизу; отделим воду от огня, землю от воздуха. Отделим то, что родом с востока от того, что родилось на западе, — декламирует алхимик.

— Ибо все вещи взялись из одного, — Станислава заканчивает цитатой из «Изумрудной Таблицы».

Внутри стеклянного яйца вздымается молочно-белый пар. Находящаяся там субстанция «кипит» и делается серой. Лишь тонкие красноватые и зеленоватые нити пересекают ее все время кипящую поверхность.

— Царство Меркурия, — докладывает алхимичка. — А еще шесть, — на всякий случай она стучит по некрашеному дереву стола.

За окном звенит последний трамвай, близится полночь. Где-то вдалеке воет собака. Но тут же ее вой тихнет, заглушенный каплями дождя, барабанящими в оконные стекла.

А на чердаке тепло и уютно. Пан Михал устраивается в глубоком кресле, снимает защитные очки.

— Что-нибудь нам сыграешь? — глядит он на княжну.

Моника улыбается в ответ и. Откуда-то из-за кирпичных стен доносится урчание. В какой-то из малин продолжается гулянка… Красные нитки исчезают, зеленые делаются все шире, так что вскоре вся масса принимает грязно-изумрудный оттенок, по которому рассеяны черные пятна.

— Голова вороны, — голос Станиславы спокоен.

Моника прикладывает скрипку к плечу и играет «Серенаду» Шуберта. Мастер улыбается своим воспоминаниям.

Семя золота умирает, субстанция в яйце становится полностью черной, дойдя до третьего этапа: царства Сатурна. Уходят часы. Моника перестала играть, все съели по куску пирога. В принципе, делать-то и нечего. Время от времени либо мастер, либо его ученица подбрасывают в очаг несколько кусков древесного угля. Вещество в алхимическом сосуде становится коричневым, опеку над ним перехватывает Юпитер. Красноватые испарения сжижаются в верхней части сосуда и стекают по стенкам вниз. Неожиданное сияние ослепительно белого света внутри. Газ начинает светиться.

— Плазма? — Катаржина инстинктивно отшатывается назад вместе со стулом.

— Царство Дианы, — шепчет кузина.

Сияние зажигает огоньки в ее радужках. Наконец все пригасает. Глаза тоже темнеют. Масса сереет, зеленеет, через бирюзовый переходит в темно-синий цвет. Затем постепенно она же делается фиолетовой, пурпурной и — наконец — красноватой. Царство Венеры. Осталось еще два. Вновь появляются испарения вишневого оттенка, наступает господство Марса; по поверхности жидкости бегут радужные пятна — алхимики называли этот этап «павлиньим хвостом». В конце концов, все превращается в красноватую, кипящую мазь. Это уже царство Аполлона.

— Конец, — говорит Сендзивой, закрывая дымовой выход печи. А теперь пускай стынет.

Дождь перестал, поэтому хозяин открывает окно, запуская сырой и прохладный осенний ветер. Дуновение воздуха кружит возле алхимической печи. Все переходят в дальние комнаты. Два часа ночи. А ведь завтра рано вставать…

Катаржина стоит в окне чердачного помещения, глядя на Луну, неспешно заходящую над крышами Старего Мяста. Начало пятого. Осень, воздух прозрачный и холодный. Лишь между деревьями Плянтов снует влажный туман, как будто бы давным-давно засыпанные крепостные рвы выделяют остатки воды. Где-то далеко звенит первый трамвай. Странно, что так рано, они ведь начинают движение около пяти. Может это техники после ремонта? По мостовой стучат каблуки первых прохожих. После длившегося чуть ли не всю ночь дождя похолодало, но здесь, на чердаке, тепло и уютно.

Княжна Моника Степанкович дремлет, свернувшись в клубочек на широкой лежанке у камина. Накрылась только легким пледом, под одеялом ей душно… Спит она неспокойно, каждые минут десять просыпается и глядит в огонь. Древний инстинкт, типичный для людей, привыкших сторожить костер — а не нужно ли подложить дровишек… Станислава, занимающая вторую половину топчана, спит как убитая под толстым стеганным одеялом.