Времени больше не оставалось, Господи, нет больше времени! До отправления три минуты.

Почему вы так спешите? Идите сюда, выходите из вагонов, помогите мне сообразить. Цель, цель.

Но поезд был товарный, эшелон с боеприпасами, поезд, обязанный доставлять на фронт оружие, а оружие из вагонов не выйдет. Машинист в отчаянии бегал вдоль поезда. Не выходите? Почему? Не хотите. Лучше на фронт. Где фронт? Фронт там, где вы проклинаете цель, фронт вечен, фронт везде, фронт здесь. Человек задыхался. Один из кочегаров изумленно глянул ему вслед.

— Не уезжайте, не уезжайте, — прошептал машинист и снова повернул назад, — вы не покорите ее своими колесами, она всегда останется так же далеко. Мошенничество. Вы перегоните вагоны через всю страну и обратно, вокруг земли и обратно, и это будет передвижка вагонов и ничего больше. Туда и обратно, туда и обратно, имена, имена, и ничего кроме. Новые вагоны будут прицеплены, а старые вы отцепите, а когда стемнеет, вы начнете стрелять, и все ваши границы будут называться фронтом. Имена, и ничего больше, и ни одно из них не попадает в самую точку. И я должен вам помогать? Нет, не буду я больше вам помогать. Довольно я уже поездил по этому перегону, взад и вперед, взад и вперед, все это вместе — надувательство, пасьянс, времяпрепровождение для тех, кому скучно, а мне не скучно. Я найду цель. Три минуты опоздания легко наверстать. Опоздание длиной в целую жизнь — послушайте, это намного хуже.

— Эй, — испуганно закричал начальник станции, — куда вы бежите? — С сигнальным флажком в руке он большими шагами помчался следом.

— Куда мы едем? — крикнул машинист, обернувшись назад, и удвоил скорость. — Вы знаете, куда мы, собственно, едем?

Он снова попытался пересечь луч прожектора, за которым пряталась цель.

— Стой! — закричал начальник станции. — Стоять сейчас же! Куда вы бежите?

— Куда мы едем?

— Силы небесные! — задохнулся от испуга начальник станции.

— Да, — засмеялся машинист и в восторге остановился, — вот видите, я тоже это подумал. Потому я и вышел из поезда. Пешком, думается мне, выйдет быстрее. Нам нужно найти новый перегон, нужно построить новый перегон, такой, по которому еще никто не ездил, перегон без конечной станции, перегон, ведущий к цели.

— Эй! — в ужасе вскричал начальник станции, схватил его за рукав, стал дергать туда-сюда и успокаивающе похлопывать жезлом по его тощим плечам. — Придите в себя!

— Сами придите в себя, — воинственно огрызнулся машинист, как будто и речи не могло идти о том, что господин начальник станции находится в себе или где-то неподалеку от себя. — Куда мы едем?

— На северо-восток, — в изнеможении ответил начальник станции, — на фронт. — И назвал маленький городок, местечко; название было длинное, серьезное, и начальник станции произнес его неправильно.

Машинист замотал головой. Он совершенно ничего не помнил. Он, как ересь, отмел от себя все воспоминания — воспоминания обо всех этих названиях и сигналах, обо всем, что лежало вне света, вне круга, очерченного лучом прожектора. Огромное забвение вошло в него, как совсем свежее воспоминание.

— Это важно, — возмущенно крикнул начальник станции, — это чудовищно важно, слышите? Оружие, оружие, оружие! Оружие для фронта — это будет стоить вам головы!

Но машинист не двинулся с места и затряс головой, как будто она не очень крепко сидела на плечах, как будто головы ему, в общем, не жалко — лишь бы только это не стоило ему сердца. Оказалось, что никак нельзя объяснить ему в его плачевном состоянии, какую важность представляют двадцать орудий и в этой связи три минуты, потому что в эту связь он больше не верил.

— Отправляйте поезд! — вне себя крикнул начальник станции, поднял флажок и ударил им машиниста в лоб. — Отправляйте поезд! На помощь, на помощь! — Он бушевал и топал ногами. — На помощь! — Он так кричал, словно щуплый машинист по меньшей мере располагал своим собственным орудием и твердо намеревался немедленно выстрелить и отправить начальника вместо снаряда на луну, туда, где совсем пустынно, где нет ни названий населенных пунктов, ни флажков и где есть время для раздумий. Однако согласно служебным представлениям это и было хуже всего, что только могло произойти. Никакого расписания и никакого свистка в левом верхнем кармане, никаких инструкций. Только не на луну, ради всего святого, только не на небеса! Начальник станции кричал как бешеный. Машинист не шелохнулся.

От здания станции бежали люди. Они тоже кричали и возбужденно махали руками.

— Идите же! — торопил начальник станции, — если вы сейчас пойдете, я вас не выдам.

— Выдать можно только то, что сам знаешь, — равнодушно откликнулся машинист.

— Я буду действовать так, словно ничего не было, — устало объяснил начальник станции.

— Вы всегда так действуете, — сказал машинист. Он хотел еще что-то добавить, но они его уже схватили и злобно потащили назад, к паровозу. Они лезли ему в душу с вопросами и сорвали у него с головы фуражку.

— С ума сошел, что ли?

— Да, — ответил он, — или еще с чего-нибудь, — и ему удалось поднять с земли фуражку. Он остановился и стал ее чистить. Они угрожали ему и толкали в спину. Растерянные, стояли они полукругом у паровоза.

Кочегар свесился со своего мостика. Он громко смеялся.

— Полицию! — бушевал начальник станции. — Сообщите в полицию! Немедленно!

— Великая мобилизация, — сказал машинист. Кочегар засмеялся еще громче.

— Охрана! Где полицейский патруль? — задыхался начальник станции.

— Невозможно найти. — Голос кочегара потерял равновесие. Машинист весело поддакнул.

— Расстрелять! Тебя расстреляют на открытом перегоне!

Над машинистом вновь взметнулись кулаки.

— Все ваши перегоны открытые, — сказал он. — Разве мы теперь не на открытом перегоне и разве нам не предстоит вернуться на открытый перегон?

Кочегар примолк.

— Все ваши перегоны — открытые, — пробормотал машинист, изо всех сил вытаращил глаза, опустил руки и пристально посмотрел вдаль поверх голов.

Начальник станции туже обдернул на себе китель: — К счастью, у нас есть наручники, есть зеленые фургоны с зарешеченными окошками и стены с колючей проволокой. — Его голос радостно задрожал. — И есть виселицы, и эшафоты, и инструкции, и…

— И есть ад! — угрожающе крикнула из-за вагона Эллен, — и есть машинисты, которые не знают, куда едут! Запечатанный конверт — и все. Не очень-то радуйтесь! Не уезжай, не уезжай, пока не узнаешь куда!

Она спрыгнула на землю. Дежурные полицейские затравленно суетились вокруг нее. Безмолвно застыл поезд.

— Не уезжай, не уезжай, не уезжай, пока не узнаешь куда! Подумай, не уезжай! — голос был все тише. Крик полицейских тоже терялся в тумане.

Машинист растерянно смотрел на прожектора. Подумать — о чем? Чего я не знаю? Направления? «Северо-восток», — упрямо пробормотал он. Слепой крот, обернись, вот он, ваш компас. Белый платок возле глаз.

Лицо побледнело. Рельсы сверкали холодным блеском.

Инструкция, мой Бог, инструкция. Твоя совесть, твой Бог, твоя совесть. Ты должен построить новый участок пути, ты должен найти свою собственную инструкцию. Ты должен проложить другие рельсы, получше. К цели, к цели, подумай, не уезжай — что за цель?

Голос смолк.

— Простите, — сказал машинист и оглянулся кругом, — простите, мне очень неловко, что это со мной было? Мы сильно запаздываем? — И он произнес название местечка, длинное и серьезное название, причем выговорил его неправильно.

— Да уж я думаю, — сердито сказал начальник станции. — Вы, наверно, пьяны. Поднимайтесь на паровоз и поезжайте. И никогда больше не задумывайтесь о цели. Впрочем, этот случай не останется без последствий.

Молча вскарабкался машинист назад, на свое место.

— Влюбился? — засмеялся кочегар. — И кто она?

— В глаза не видел.

Начальник станции поднял флажок. Еще раз мелькнула черная проворная тень в луче прожекторов. Цель, цель!

Одним прыжком перемахнула Эллен через железнодорожное полотно. Прямо перед идущим поездом она перепрыгнула через рельсы.