— Лучше бы Ханна оставила покрывало у себя, может быть, оно бы ее защитило.

— Остается только то, что отдаешь.

Дети испуганно подняли головы. Никто так и не понял, кто это сказал. Светлый голос Ангела в мрачном сне. Нам остается только то, что мы отдаем.

Так отдайте же им все, что они у вас берут, ибо они от этого станут еще беднее. Отдайте им ваши игрушки, ваши пальто, шапки и жизни. Раздарите все, чтобы это вам осталось. Кто берет, тот теряет. Смейтесь над пресыщенными, смейтесь над успокоенными, что лишились голода и тревоги — драгоценных даров, ниспосланных людям. Подарите последний кусок хлеба, чтобы сохранить голод, отдайте последний кусок земли и пребудьте в тревоге. Озарите тьму сиянием ваших лиц, чтобы оно стало еще сильнее.

— Играйте дальше! — сказал Леон.

Иосиф оперся на свой суковатый посох. Мария легко положила руку поверх его руки, а маленькая собачка с белым пятном на левом глазу подбежала ближе, хотя в Писании о ней нигде не упоминалось. Не задавая вопросов, она играла неназванное, ту тишину, которая несет в себе плоды.

Иосиф и Мария остановились, изнемогая от усталости, и попытались заглянуть друг другу в лица, но им было уже почти ничего не разглядеть. Лица остальных тоже растеклись, как светлые краски по черной тени. В этой все прибывающей дымке стало ясно, как недостижим один человек для другого, как недостижим он сам для себя и для всех преследователей.

Мария испугалась.

Она вцепилась Иосифу в рукав и кивнула на трех спящих перед комодом бродяг. Один из них во сне перевернулся на другой бок и, не просыпаясь, шевельнул губами:

сказал Ангел. Мария разочарованно выпрямилась.

прошептал второй бродяга.

Мария опять наклонилась.

устало перебил ее Иосиф. По нему было заметно, что он бы охотно прилег рядом, если бы он не был Иосифом, Иосифом званым, которому было страшно стать избранным.

И в третий раз испугалась Мария. Кто-то включил свет в прихожей, и свет сквозь стеклянную дверь проник в комнату. Стеклянная дверь задрожала, не воспринимая очертания детей, которые перед этим холодным блеском оставались темными.

Раздался стук, и сразу же кто-то отворил дверь. В дверном проеме стояла дама из соседней комнаты. В правой руке она держала маленький, перетянутый кожаными ремнями чемоданчик, в левой — свернутый зонтик, на голове у нее красовалась пестрая шляпка с пером.

— Все добрые духи… — сказала Война, оборвав фразу на половине, и стащила с головы каску. Это уже была не игра.

— Что вы здесь делаете в темноте? — Она нащупала выключатель.

Иосиф бережно обнял Марию за плечи, словно мог ее защитить от обманчивого света. Остальные не шевельнулись.

Дама из соседней комнаты повторила вопрос, но ответа не получила.

— Вы больны, — испуганно сказала она. Она заметила на старом ковре три неподвижные фигуры в лохмотьях, а за ними Войну и Ангела, которые сидели рядышком на ящике и шептались, и черную собачку между Иосифом и Марией.

— Куда вы идете? — спросил Георг.

— Прочь отсюда, — ответила она.

— Прочь… — задумчиво произнес Георг. — Прочь уходят многие. Но может быть, это неверное направление.

— Вам тоже следует отсюда уйти, так или иначе! Здесь опасно.

— Со временем всюду станет опасно, — сказал Леон. — Мы больше никуда не хотим уходить.

— Вы еще раскаетесь!

— Раскаяние — великое чувство, — сказала Война и вновь напялила каску. Герберт закашлялся от смеха.

Дама из соседней комнаты беспомощно потрясла головой. Подобный бунт был ей не по плечу. — Так или иначе, я сейчас ухожу, вы остаетесь в квартире одни.

— До свидания, — сказал Леон.

Иосиф и Мария проводили ее и заперли входную дверь. Собачка взволнованно бегала за ними по пятам. Они всюду потушили свет и остались только с фонарем и свертком в руках.

Но не успела Мария положить сверток между спящими, как на нее упала тень Эллен.

Земля была босая, голову и плечи себе она обвязала старой скатертью, из-под которой ниспадали ее волосы, длинные и спутанные.

В испуге оперлась Мария на угловатого Иосифа. Она слышала, как под накидкой бьется его сердце, и от этого ей делалось не так страшно.

Маленькая черная собачка насторожила уши и принюхалась. Изумление Святого семейства распространялось и на нее. Оно пронизало и преодолело прохладу забытой комнаты: неужели вы всегда идете следом за нами? Неужели вы распинаете только то, с чем не можете справиться, а потом вам приходится искать убежища под собственными крестами? Бичуйте нас, убивайте, топчите — настичь нас вы сможете не раньше, чем захотите любить или быть любимыми. Не раньше, чем пойдете по пятам за беглецами, чтобы найти у них убежище. Отбросьте ваше оружие — и вы их настигнете.

Стоптанными каблуками Война забарабанила о край ящика, чтобы обозначить свое появление. Земля испуганно оглянулась вокруг.