— Продолжайте наблюдение. Будьте готовы к действиям, — сказал полковник.

— Есть, — ответил комбат.

Видимо, комдив все же надеялся, что придет корпусной противотанковый резерв…

Кошелев скрытно вывел свой батальон на высотку и приказал самым тщательным образом замаскироваться. Алексей Кошелев был в полном смысле самородком. Он даже полковой школы не кончал. Его лучшей школой стали ожесточенные бои с гитлеровцами. Пять раз был ранен и трижды сильно контужен. Его ратные подвиги отмечены шестью боевыми орденами».

5

Тот короткий январский день Александр Захарович запомнил на всю оставшуюся жизнь:

«…события разворачивались стремительно, хотя немцы атаковали на самой малой скорости, делая остановки для стрельбы. Их пехота пробиралась по глубокому снегу, ведя огонь из-за брони танков. Первым свой КНП на скирде покинул комдив со свитой, а за ними наш командир полка с начальником артиллерии, так как немцы подожгли солому зажигательными пулями. Я наблюдал бегство начальства в бинокль. Огнем прямой наводки дивизионной и полковой артиллерии подбили пять или шесть танков противника, но остальные упорно продвигались к селу Босовка и обходили се с окраин. Первыми начали выскакивать из села, расположенного в широком овраге, обозники на санях. Немецкие танки расстреливали их из пулеметов, а снарядами били по нашим умолкшим орудиям без боеприпасов. Отвозить орудия было не на чем — тягачи без бензина отстали. Артиллеристы подрывали гаубицы.

Занимаемый нашим штабом дом был крайним. Впереди глубокий овраг, танки не могли его преодолеть. Может, поэтому Бунтин успел оторваться и появился в штабе разъяренным, выкрикивая только два слова: “Стоять насмерть!” Я успел вызвать до этого штабные санки и отправить писаря с боевыми документами и знаменосца с Боевым Знаменем в Шубены Ставы. В углу штаба стоял ручной пулемет с диском. Я взял его, а Забуга коробки с запасными дисками, и мы выбежали к сараю, где стояла телега. С нее я расстрелял весь диск по наступающей пехоте. Видел падающих то ли от моих попаданий, то ли от страха немцев. Бунтин закричал: “Спасать командира!” — и бросился с Ершовым в следующий овраг, сползая на заднице, потом на четвереньках карабкаясь на подъем. Все это запечатлелось в моем мозгу, как на киноленте, до мельчайших подробностей. Я видел животный страх, хотя и сам осознавал величайшую опасность быть убитым или брошенным при ранении. Теперь Забуга вел огонь уже по спускающимся в первый овраг вражеским пехотинцам, которые спускались тоже на том же месте, на котором сидят. Вот где бы пригодились ручные гранаты, но их не было ни у нас, ни у немецкой пехоты.

После того как Бунтин и Ершов скрылись за сараем бригадного стана, я, Забуга и несколько посыльных бросились следом за командованием спускаться в овраг. На подъеме я заметил, как рикошетировали пули вокруг, как радом со мной посыльному в спину попали три пули и вырвали белую вату телогрейки, а он упал замертво. Видимо, закончились патроны в магазине у немецкого автоматчика, и я успел перевалиться за каменную изгородь, но которой тут же прошла новая очередь. Пустой пулемет мы оставили в овраге, разбив приклад. Броском на полусогнутых мы успели забежать за сарай, где находились командир с начальником штаба. Невдалеке разорвался снаряд, и у Бунтина от попадания осколка потекла кровь на виске. В панике он заорал: “Начальник штаба, принимайте у меня командование полком, я ранен”. Последний, как попугай, продублировал во всю глотку: “Лебединцев, назначаетесь начальником штаба полка, организовать оборону и ни шагу назад”. В это время Забуга спустился по пожарной лестнице и доложил Ершову, что скоро танки сомкнуться, и мы останемся в окружении в селе. Бунтина потащил адъютант и его сожительница. Я показал примерное направление выхода из села и предложил Ершову бежать вместе, но он задал мне самый глупый вопрос: “А ты меня сможешь вынести, если ранят?” Я махнул рукой и бросился под откос, перебежал улицу и оказался на околице с небольшим подъемом. В это время зарычала “катюша” и вокруг начали рваться ее снаряды. С этого раза мне навсегда запомнился шквал огня, которого так боялись немцы».

6

В одном из своих последних писем к Д.И. Салтыкову бывший разведчик Д.И. Сергиенко о тех январских днях свидетельствовал:

«В ночь с 13 на 14 января 1944 года воины нашей дивизии шли всю ночь, преследуя противника под сильным мокрым снегом. На рассвете вышли на окраину села Босовка тогда Киевской области, а в настоящее время Черкасской. Разведка доложила, что враг закрепился и ждет появления наших войск, чтобы ударить неожиданно. Поступила команда остановиться и занять оборону. Перешли овраг, очень устали, промокли насквозь, сутки не спали и не отдыхали. Бойцы попадали прямо в мокрый снег и тут же уснули. Привал длился недолго. Рано утром меня разбудил посыльный из разведотдела штаба дивизии и передал приказание мне и лейтенанту Гусеву срочно прибыть к начальнику разведки Череднику. Когда мы явились в штаб, майора Чередника там не было. Сказали, что он на передовой и велел подождать. Мы вышли на улицу и услышали, как на переднем крае поднялась сильная стрельба и до нас донесся шум танков. По тревоге прибежали штабники. Среди них находились командир дивизии и начальник разведки. Они скомандовали: “Быстро погрузить на транспорт штабное имущество!” Все, кто с нами был, спешно стали выносить ящики и грузить на повозки. Когда все уложили в сани, коноводы подвели лошадей, запрягли, усадили сверху штабников и уехали за село. Шум танков и стрельба усилились, они быстро приближались к расположению штаба, мы поспешно спустились в ложбину, но которой начали отходить.

Противник не дал нам возможности окопаться. Все наши войска еще не успели подготовиться к отражению атаки танков. Солдату, когда он в окопе, танки не страшны. Враг ждал именно такого момента, когда полки оказались в открытом поле, измотаны и обессилены в наступательных боях. Воспользовавшись нашей слабостью, он подтянул танковые части и пошел давить людей и технику. Танков с десантом автоматчиков было много. За ними шли самоходные артиллерийские установки. Эта лавина, изрытая огонь, уничтожала все на своем пути. Казалось, невозможно было спастись. Видим, обстановка складывается тяжелая. Мы с лейтенантом Гусевым побежали в расположение своего батальона, но оттуда уже все снялись и отошли на окраину села. Не найдя никого из своего подразделения, мы тоже укрылись от немецких танков в ближайшем рву и бежали, пока не встретили подводу пункта сбора донесений. Лейтенант сел в повозку и уехал, а мне пришлось добираться пешком, потому что на санях не хватило места».

7

А.З. Лебединцев:

«Неожиданно из овражка вылезли шесть человек пеших разведчиков во главе с их командиром, старшиной.

Мы очень обрадовались, что увидели своих, и примкнули к ним. Мы поднялись на пригорок и встретили еще троих связистов из корпуса. Они тоже присоединились к нам, наступила темнота. На такую беду, какая с нами произошла, нам впервые вместе с приказом на наступление выдали всего один экземпляр топокарты этого района. До этого как минимум по пять экземпляров выдавали. Конечно, карта была у адъютанта командира. У меня в те годы была обостренная зрительная память на местность, и я помнил стороны горизонта. Но тогда ориентировался по принципу; где пожары, там немцы, надо идти туда, где нет всполохов. В темноте присоединился с десяток корпусных саперов, которые отрывали землянку комкору. Шум боя постепенно затихал. Впереди послышался скрип снега и понукание лошадей. А после начали различать русскую речь. Видимо, и нас заметили и окликнули: “Кто такие? Одного ко мне”. Я по голосу узнал начальника разведки майора Чередника и поспешно назвал себя, так как там уже защелкали затворами оружия. Это была окраина села, видимо, Шубеных Ставов. Из хаты вышел подполковник Хамов. Он обрадовался, что у меня человек двадцать войска, и тут же приказал людей не распускать и следовать далее с Чередником в направлении села Новая Гребля, где занять оборону и всех отходящих подчинять под свое командование.