Сопровождаемый молчаливым учеником декан Виндзорский спустился в замкнутый дворик между своими покоями и церковью. Вымощенный плитками двор, окруженный каменной балюстрадой и украшенной затейливым орнаментом стенкой, напомнил ему далматинские монастыри. Да, все здесь красивое, но холодное, бездушное, не согретое солнечным лучом. И если на Адриатике в летней тени можно было найти приятную свежесть, то здесь отовсюду веяло сыростью, все выглядело пустынным и необжитым. Не лишенная вкуса π изящества капелла святого Георгия целиком заполняла собою узкий прямоугольник двора. Взгляд Доминиса, заглянувшего в боковую дверь, упал на скамьи, двумя рядами стоявшие вдоль обеих стен капеллы. Вырезанные из мореного дуба, они представляли собой шедевр старинного прикладного искусства. До сих пор, занятый своими мыслями и погруженный в себя, он не удосужился как следует осмотреть их, насладиться их красотой, которая лишь сейчас нечаянно открылась его взору. Совершенная гармония линий и непринужденная игра воображения художника поразили его. Да, в этом таилось нечто… И тут он вспомнил о пристройке в соборе святого Дуйма.

Отослав за чем-то Ивана, он поднялся в верхний двор. Старого епископа начинало тяготить постоянное присутствие преданного ученика. Оно напоминало о том, что было утрачено в родных краях и чего он не добился здесь. Ничто нельзя было вернуть. Его верный, испытанный спутник не переставал мечтать о возвращении на родину, однако это представлялось невозможным. Обвыкнув и оценив обстановку при английском дворе и в церкви, Доминис понял, насколько тщетны его надежды на какую-либо выгодную должность. Появление долгожданной книги не принесло столь желаемой славы и влияния. Теперь он стал наконец понимать, как получилось, что Томас Мор, без всяких помех издав свою «Утопию», лишился головы только потому, что отклонил приглашение короля Генриха VIII. Одержимый мыслью об очередном браке сей сумасбродный властелин начисто порвал о римской церковью, а теперь он, Сплитянин, вдруг приезжает сюда с какими-то своими планами объединения церквей. Воистину нелепа «Утопия» Мора, как, впрочем, забавно и его собственное сочинение «О церковном государстве»; оба трактата ровным счетом ничего не значили на небосклоне этого острова. Здесь вообще невысоко ставили книгу Куда важнее было то, о чем шептались при дворе или в Ламбетском дворце. Кстати сказать, граф Гондомар уже успел намекнуть королю, будто в душе Доминис остался римо-католиком.

Рассвело вполне в английском духе. Совсем немного света прибавилось к рассеянной мгле. Стылое утро внутри крепостных стен по обыкновению казалось еще более грязно-серым и студеным. Присутствие короля в замке внесло движение и суматоху. Конюхи и егеря суетились в нетерпеливом ожидании королевского выхода. Иногда вдруг все звуки перекрывал дробный стук копыт – куда-то спешил очередной гонец.

Виндзорский замок стоял на невысоком холме над Темзой. Изобильная рыбой река для всех английских королей, начиная с Вильгельма Завоевателя, служила лучшим средством связи с Лондоном, и Марку Антонию также нередко доводилось пользоваться лодкой, чтобы сэкономить время и поскорее попасть домой. Высокие стены из серо-белого камня опоясывали узкий двор, как бы сдавленный посередине так, что с птичьего полета замок напоминал чуть приоткрытый рот. Центром нижнего двора являлась капелла Георгия, обращенная порталом к конюшне, что несколько нарушало молитвенное настроение; в верхнем дворе возле самой стены находились королевские покои. Особую красоту замку придавали стройные башни, возвышавшиеся вдоль стен и охранявшие многочисленные широкие въездные ворота. Давно уже миновала угроза внезапного нападения или вражеской осады, и замок теперь служил местом королевского отдыха и охоты, хотя гарнизон находился в нем по-прежнему.

Обойдя башню Генриха, Марк Антоний вошел в квадратный дворик, где толпились пажи и слуги, с предусмотрительным недружелюбием изолированные от челяди Диего Гондомара.

Вот исчадие ада, мысленно выругался Доминис, испанец вконец задурил голову королю этим нелепым сватовством. Выходит, что после того, как Иаков недвусмысленно высказался в парламенте против экспансии Габсбургов, он собственными руками устраивает пышную охоту в честь мадридского посла, якобы укрепляя связи, долженствующие спасти его зятя курфюрста Фридриха, а ему самому принести солидное приданое. Этот мистик и поклонник нечистой силы слеп ко всему, что происходит вокруг. Требуя у парламента денег для осуществления военной экспедиции на континент, он одновременно отдает в руки дворцовых склочников и интриганов своего лорда-канцлера, который, как утверждает молва, брал взятки до вынесения приговора, а не после, как приличествует по английским законам. Несчастный Фрэнсис Бэкон! Всецело погруженный в свой философский труд «Новый органон», он по рассеянности принял из рук некой леди шелковый кошель с золотыми монетами и затем сокрушенно признался в этом перед кипящими негодованием парламентскими скамьями, упомянув еще о каких-то незначительных суммах. Ох, эти пресвитериане! Лицемеры и жулики, с какой легкостью отправили они Бэкона в Тауэр, точно сами являли образец целомудрия и стойкости.

Холодная мгла стояла в каменных коридорах и покоях, когда он вошел во дворец. Иаков Стюарт уже оживленно болтал с не уступавшим ему в говорливости испанским послом, окруженный толпой священнослужителей и вельмож, среди которых беззаботностью и элегантностью выделялся юный Джордж Вилльерс, герцог Бэкингемский. Граф Гондомар, выражая недовольство Мадрида, протестовал, во-первых, против английского отряда, двигавшегося на помощь осажденному Гейдельбергу, и, во-вторых, против маневров британского флота, который снова появился в Средиземном море, перекрыв жизненно важные для Испании пути в ее итальянские владения. В ответ на это лорд-канцлер напомнил об армии Спинолы, выступившей из испанских Нидерландов. Иаков был связан обещанием защитить своего зятя курфюрста Фридриха, хотя перед тем возражал, чтобы тот принял чешскую корону в нарушение более древних прав Фердинанда II. Высланный королем Иаковом отряд явно не обладал достаточной силой для того, чтобы воспрепятствовать испанцам и баварцам, но королю не хотелось переправлять через Канал большую армию и всерьез ввязываться в дорогостоящий и опасный конфликт; Мадрид со своей стороны стремился избежать повторной дуэли с превосходящим английским флотом, поэтому взаимные жалобы и упреки завершались заверениями в искренности и отсутствии иных умыслов, что вызывало ропот недовольных епископов и пэров, вынудивших короля устроить демонстрацию британской мощи в Европе. Иаков был глубоко убежден, что ключ ко всему – в руках Мадрида, и ухватился за идею, подсказанную хитрым дипломатом, не обращая внимания на негодование и тревогу своего двора, церкви и парламента.

Герцог Бэкингемский, очередной королевский фаворит, был единственным человеком, который приходил в восторг от намерения принца Карла жениться на испанской инфанте или по крайней мере в угоду старому Иакову делал вид, будто в восторге. Стройный и по-женски миловидный, юный Джордж явился весьма существенной поддержкой для слабеющего короля, и Стюарт ничего не желал предпринимать без совета своего дорогого mignon'a.[63] Рядом с герцогом король выглядел еще более старым, маленьким и безобразным. Он обладал дефектом речи и при разговоре брызгал слюной, точно непрерывно что-то жевал. Нос у него был кривой, щеки впалые, в редкой бородке застревали крошки. По нелепой прихоти он никогда не мылся и не купался, и даже всемогущим духам было не под силу заглушить запахи его изобильно потевшего тела. Воистину вряд ли mignon испытывал особую благодарность к архиепископу Кентерберийскому, представившему его старому монарху.

Пьетро Контарини увлек виндзорского декана в укромный уголок, где они могли без помех излить друг другу досаду на интриги Гондомара. Многое разделяло старых венецианских знакомцев, а более всего скандал, разразившийся после того, как Доминис опубликовал «Историю Тридентского собора» фра Паоло Сарпи. Однако пути их странным образом перекрещивались, вот и сейчас они встретились в Лондоне, надеясь привлечь английского короля к союзу против иезуитов и европейских Габсбургов.