Может показаться странным, что детективу как жанру пришлось ждать так долго своего основоположника. Дебют был, безусловно, ярким, но почему этого не произошло раньше? Этот жанр вполне мог бы получить развитие у народов Востока, где издавна ценили интеллектуальную утонченность. Впрочем, в зародыше жанр существовал давно. «Почему ты не приходишь выразить мне свое уважение?» — спрашивал Лев Лисицу в басне Эзопа. «Да простит меня Ваше Величество, — отвечала та, — но я обратила внимание на следы животных, что вели в вашу пещеру. Судя по отпечаткам, в вашу сторону проследовали многие, но почему-то никто не вернулся назад. Пока все те звери, что вошли в вашу пещеру, не выйдут обратно, я лучше погуляю на свежем воздухе». Сам Шерлок Холмс не смог бы проанализировать ситуацию с большей ясностью.

Отметим также, что грабитель Как был, похоже, первым преступником, догадавшимся подделать отпечатки следов, чтобы одурачить преследователей, хотя понадобилось немало времени, чтобы его примитивная уловка оказалась отшлифованной до блеска в новелле Конан Дойла «Случай в интернате», где лошади будут оставлять коровий след. Весьма примитивными методами расследования пользовался и Геракл, хотя, как известно, этот античный детектив был удостоен божественных почестей от благодарных клиентов.

Древние евреи с их пристальным интересом к моральным проблемам вполне могли бы стать основателями roman policies[6]. Могли бы, казалось, кое-что сделать в этом направлении и римляне, рационалисты и законники. В одной из народных сказок, собранных братьями Гримм, двенадцать девушек, переодетых в мужское платье, заставляют пройтись по полу, усыпанному горохом, в надежде, что их выдаст присущая женщинам чуть шаркающая походка. Но девушки заранее предупреждены о проверке и расстраивают планы «детективов», вышагивая твердо, по-мужски. Успешнее срабатывает похожая уловка в индийской сказке. Умная, проницательная принцесса должна угадать, кто из окружающих ее женщин переодетый поклонник-мужчина. Каждой из них принцесса по очереди бросает лимон, и переодетого мужчину выдает его инстинктивная попытка сдвинуть колени, в то время как женщины, наоборот, чтобы поймать лимон в юбки, слегка расставляют колени. Если обратиться к более поздней европейской литературе, то мотив, использованный в «Беле и драконе» («рассыпанная по полу зола»), возникает в истории о Тристане и Изольде. Здесь королевские шпионы рассыпают муку по полу между постелями Тристана и Изольды, но Тристан избегает ловушки, перепрыгивая с постели на постель. В литературе XVIII века есть по крайней мере один великолепный детективный эпизод в знаменитой главе Вольтерова «Задига». Возможно, прав Э. М. Ронг, предположивший в своем блестящем эссе, что детективный жанр не сложился еще в древности и причина состоит в том, что «в ту далекую эпоху было недостаточно развито доказательное право, ибо детектив не может процветать, пока в общественном сознании не сложится четкого представления о том, что считать доказательством, и пока в отношении к преступнику действует последовательность: задержание, пытка, признание, смерть». Если развить эту мысль, можно предположить: хотя истории о преступлениях пользовались успехом всегда, детектив как жанр мог снискать популярность, лишь когда общественные симпатии целиком и полностью оказываются на стороне закона и порядка. Интересно, что в ранней литературе о преступлениях отчетлива тенденция восхищаться ловкостью и умом преступника!. Это вполне закономерно, когда закон деспотичен и суров, причем суров неоправданно.

Интересно, что и сегодня детектив процветает прежде всего в англоязычных странах. Общеизвестно, что симпатии британской публики в случае уличного инцидента всегда на стороне полиции. Британские законы с их давней традицией объективности и «честной игры» по отношению к правонарушителю особо благоприятствуют развитию детективной прозы, ибо предоставляют обвиняемому возможность бороться за свою свободу, что в свою очередь предоставляет благодатный материал для напряженных детективных фабул. Во Франции уличный полицейский пользуется чуть меньшим уважением, чем его английский коллега, но служба уголовного розыска великолепно организована и заслужила авторитет. Во Франции выходит немало детективных романов, хотя и меньше, чем в англосаксонских странах. В Южной Европе закон вызывает у населения не столь теплые чувства и детективов выходит гораздо меньше. Думается, взаимосвязь налицо.

Кое-что проясняют и высказывания Лиона Фейхтвангера в его выступлении по радио во время поездки в Англию в 1927 году. Сравнивая вкусы английских, французских и немецких читателей, он отметил, что англичане больше интересуются деталями в описании людей, явлений и пр. Это требует от литературы большей вещественной точности. Французы и немцы, напротив, меньше интересуются такими подробностями, им важнее психологическая достоверность. Тогда вряд ли покажется удивительным, что детектив с его акцентом на отпечатках следов, кровавых пятнах, времени и месте действия, с его стремлением сводить характеры к ярким, но одномерным фигурам приходится более по вкусу англичанам, нежели немцам или французам.

Если принять во внимание упомянутые факторы, становится понятно, почему детектив как жанр стал всерьез развиваться, лишь когда в англосаксонских странах начала складываться действенная система поддержания общественного порядка. Это произошло — в Англии по крайней мере — лишь в начале XIX столетия, а уже в середине века появились первые достойные образцы детективного жанра в нашем современном понимании этого слова.

К этой аргументации можно добавить кое-что еще. В XIX веке некогда огромные неисследованные пространства на нашей планете стали уменьшаться с поразительной быстротой. Электрический телеграф опоясал земной шар, железные дороги связали отдаленные населенные пункты с центрами цивилизации, успехи фотографии предоставили домоседам возможность наслаждаться чудесами заграничных привычек и обычаев, флоры и фауны, а успехи науки привели к тому, что у чудес появилось рациональное объяснение. Распространение образования и прогресс в области охраны порядка немало способствовали тому, что город и деревня стали для простого человека куда более безопасным местом, чем прежде. Если раньше народное сознание окружало уважением образы искателя приключений и странствующего рыцаря, то теперь его кумирами — защитниками и спасителями — стали доктор, ученый и полицейский. Но если теперь уже никто не охотится за мантикорой, то можно по-прежнему выслеживать преступника; если вооруженный эскорт утратил свою необходимость, то еще не отпала нужда в химике, способном вывести на чистую воду отравителя, и с этой точки зрения детектив-расследователь оказывается вполне на своем месте как защитник слабых, народный герой новейшего образца, истинный наследник Роланда и Ланселота.

Прежде чем обратиться к дальнейшей истории детективной прозы, есть смысл чуть подробнее остановиться на пяти новеллах По, содержащих в себе многое из того, что затем получило развитие. Первое, что сразу бросается в глаза: По сумел заложить тот фундамент, на котором и выросло здание детектива. В трех новеллах с участием Дюпена […] разработана формула эксцентричного и блестящего частного сыщика, летописцем подвигов которого выступает его восторженный и довольно бестолковый друг. Дюпен и его безымянный писатель стоят у истоков большой и славной традиции: Шерлок Холмс и доктор Уотсон, Мартин Хьюитт и его Бретт, Раффлз и его Банни (эта пара, правда, не охраняет, а нарушает закон, хотя принцип отношений тот же), Торндайк и его разнообразные Джардины, Энсти и Джервизы, Ано и его г-н Рикардо, Пуаро и его капитан Гастингс, Фило Ванс и его Ван Дайн. Неудивительно, что подобная модель использовалась столь активно: она сулит автору немало преимуществ. Во-первых, восторженный спутник выражает свое преклонение перед гением сыска в выражениях, которые были бы нелепыми в устах автора, дивящегося своему собственному колоссальному интеллекту. Опять-таки читатель, даже если он, по выражению P. Л. Стивенсона, отнюдь не «человек неизменно более проницательный, чем автор», все-таки всегда чуть проницательнее Уотсона. Он видит чуть больше из того, что таится за каменной оградой, он способен кое-что разглядеть даже за тем облаком мистификации, которым окружает себя расследователь. «Ага! — восклицает он про себя. — Считается, что средний читатель видит не больше, чем Уотсон. Но автор не принял в расчет таких, как я. А я-то не из простачков!» Он заблуждается. Это тоже входит в авторский расчет — немного польстить читателю и наладить с ним добрые отношения. Ибо читатель хоть и любит, чтобы его поводили за нос, но он также любит сказать: «А что я говорил!» — или: «Я сразу понял, в чем дело!» Отсюда третье преимущество модели Холмс-Уотсон: изображая вещи, какими представляются они туповатому сознанию и подслеповатому взору Уотсона, автор получает возможность сохранять видимость откровенности с читателем и в то же время утаивать те важные сведения, от которых зависит верная интерпретация собранных фактов. Разумеется, это очень важная проблема, связанная с основами художественно-этического кодекса детективного произведения. Но к этому мы вернемся чуть позже, а пока обратим внимание еще на несколько любопытных моделей и формул, впервые возникших в новеллах По.