— Извините меня, Юрий Владимирович… — Андропов отчетливо увидел, как на длинных ресницах подполковника задрожали слезы. — В какой-то момент мне показалось, что я уже никому не нужен, что меня решили заживо похоронить в этой страшной камере… Вы правы: я действительно испугался…
— Мне не нужны твои извинения, Матвей. Слишком поздно… — Андропов снял очки и стал массировать переносицу большим и указательным пальцами. — Если, благодаря твоим излияниям, к власти придут ОНИ, — председатель КГБ коротко кивнул в сторону огромного окна, из которого отчетливо просматривался шпиль Спасской башни, — то тебя ликвидируют немедленно…
— А если нет?! — голос Тополева звучал хрипло, с надрывом. — Я откажусь от своих показаний, Юрий Владимирович! Я скажу, что все это просто придумал, что генерал Цинев спровоцировал меня на откровения, угрожая физической расправой, смертью…
— Кому ты это скажешь? — Андропов подслеповато уставился на своего помощника. — Им? Перед расстрелом?
— Но…
— Значит, мне? — уточнил Андропов. — В том случае, если я останусь в этом кресле?..
Андропов водворил очки на мясистый нос и в тот же момент бифокальные стекла зловеще блеснули:
— А мне это уже не нужно, Матвей. Ни твои признания, ни, тем более, раскаяния. Твой финал ужасен, Матвей Тополев. Ибо страх в одиночной камере, панический ужас ожидания смерти достанет тебя даже быстрее, чем пуля в затылок, которую ты заслужил по всем законам профессиональной справедливости. Прощай, Матвей Тополев, ты мне омерзителен…
Андропов нажал кнопку селектора.
— Арестованного в камеру, — коротко бросил председатель КГБ, глядя в глаза дежурного офицера в штатском. — Тем же маршрутом, что и привели. Все свидания с арестованным — только по моему устному разрешению. Никаких исключений. Никому! Ясно?
— Так точно! — кивнул офицер.
— Выполняйте!
«Ну, вот и все… — Андропов снял очки, аккуратно положил их перед собой и откинулся в кресле, закрыв глаза. — Осталось только подождать чуть-чуть, пока топор, занесенный врагами (своими? чужими? всеми сразу?), не обрушится на мою шею. А, может быть, не стоит ждать? Мне ведь всегда лучше других удавалось опережать события. Я, собственно, и выжил в этом бардаке исключительно потому, что раньше предвидел, раньше реагировал, раньше принимал решения…»
Чуть оттолкнувшись ногами, Юрий Андропов съехал на кресле вправо, в сторону тумбы своего необъятных размеров рабочего стола, выдвинул второй ящик сверху и извлек темно-коричневую кобуру с табельным ПМ — пистолетом Макарова. Председатель КГБ никогда не испытывал слабости к оружию, не любил охоту, ненавидел грохот пальбы… А после незабываемых венгерских событий, когда в течение нескольких, самых горячих дней, Андропов перед сном нащупывал под подушкой рубчатую рукоять автоматического пистолета, его сдержанная неприязнь к оружию переросла в ненависть. Потому-то его личный Макаров, за который очень давно, еще в 1967 году, Юрий Андропов расписался в ведомости, почти двенадцать лет пролежал невостребованным в ящике письменного стола. Долгое время Андропову это казалось совершенно естественным. Ибо даже теоретически было трудно представить себе такую ситуацию, при которой председателю КГБ СССР и члену Политбюро ЦК КПСС могло РЕАЛЬНО понадобиться личное оружие. Если только не…
Андропов вытянул из кобуры тяжелый пистолет и положил его перед собой на полированную поверхность абсолютно пустого — без единой бумажки — письменного стола. Затем, не торопясь, словно ощущая на вкус каждое Движение, Андропов надел очки и стал внимательно, словно впервые в жизни увидел настоящее, готовое к бою, оружие, разглядывать серо-черный ствол, отделанную коричневой пластмассой рукоятку, изящную стальную запятую спускового крючка…
«Я буду первым из всех своих предшественников, кто решился на этот отчаянный шаг, — вдруг подумал Андропов и почему-то улыбнулся собственным мыслям. — Но почему этого не делал никто больше? Никто?! Неужели именно я был настолько плохим, неумным, недальновидным, что угодил в ситуацию, из которой нет более достойного выхода? А, может быть, у других просто не хватало мужества? Разве не знал Ягода, что он обречен, что его смертный приговор уже подписан? А Ежов? А Абакумов? Конечно, знали! Но надеялись — вдруг пронесет! А, может, действительно пронесет?..»
Очень медленно, словно в слепой, подсознательной надежде на неисправность оружия, Андропов снял пистолет с предохранителя, осторожно оттянул на себя затвор и увидел, как желтая тупорылая пуля, мелькнув в металлической прорези Макарова, юрко, как маленькая хитрая мышь, прошмыгнула в ствол.
Оружие было в полной исправности. Как, собственно, и все, что находилось в этом огромном и неуютном кабинете.
Взяв пистолет двумя руками, Андропов поднял ствол на уровень лба, просунул большой палец правой руки под спусковой крючок и глубоко вздохнул.
И в этот момент коротко тренькнул прямой телефон, связывавший Андропова только с Генеральным секретарем ЦК КПСС…
10. ЧЕЛЯБИНСК. ДОМ ГОСТЕЙ ОБКОМА КПСС
Март 1978 года
В роскошном двухэтажном особняке для особо важных, «центровых» гостей Челябинской области, который своим вычурным, затейливо изогнутым коньком, расписными наличниками и высоким крыльцом только снаружи напоминал старинные боярские хоромы, первый заместитель КГБ СССР генерал-полковник Семен Кузьмич Цвигун пребывал в гордом одиночестве. Внутри же «объект № 7», как именовалась обкомовская госдача в специальном телефонном справочнике, изданном для узкого круга местной партноменклатуры на мелованной финской бумаге в сафьяновом переплете, почти в точности воспроизводил президентский «люкс» самого респектабельного отеля Копенгагена или Лозанны. Гостевые хоромы челябинского партийного воеводы были обставлены и отделаны с такой вызывающей, ВОИНСТВЕННОЙ роскошью, что даже Цвигуну, давно уже свыкшемуся с повсеместными проявлениями барства провинциальных партийных лидеров, становилось как-то не по себе от давящей атмосферы подпольного склада шведской мебели, японской электроники и коллекционной посуды. Шестеро дюжих молодцов с лицами профессиональных убийц, приписанных к областному управлению КГБ, круглосуточно сменяя друг друга, попарно стерегли госдачу и ее очередного постояльца. Цвигун их попросту не замечал, да и сами телохранители старались как можно реже попадаться на глаза грозному и неразговорчивому генералу с Лубянки, который вторые сутки подряд возвращался на «объект № 7» злой, как некормленный цепной пес.
…В тот вечер, вернувшись в обкомовский гостевой дом в двенадцатом часу, генерал Цвигун, облаченный в распахнутое настежь мешковатое драповое пальто и дорогую шапку из якутской норки, пнул ногой входную дверь, не снимая верхней одежды, рывком стянул ненавистный галстук, никогда не затягивавшийся до конца на его бычьей шее бывшего борца, швырнул в угол туфли и, рухнув в простеганное светло-коричневое кресло, усеянное блестящими медными заклепками, включил дистанционным пультом огромный японский телевизор. Москва показывала в записи встречу Брежнева с рабочими автозавода имени Лихачева. Какое-то время Цвигун тупо смотрел на бровастое, вытянутое как у лошади, лицо своего могущественного покровителя и друга, не слыша, что именно говорит рабочим Генеральный секретарь ЦК КПСС, а потом, словно очнувшись, схватил трубку диковинного кнопочного телефона.
— Это Цвигун, — не здороваясь, рявкнул генерал в трубку. — Срочно соедините меня с Москвой, телефон 113-27-71. Жду…
По-прежнему не снимая пальто, генерал тяжело встал, подошел к роскошной шведской стенке из орехового дерева, потянул на себя панель бара, вытащил из зеркальной ниши початую бутылку французского «Курвуазье», основательно приложился к матовому черному горлышку, после чего, поморщившись, вытер толстые губы тыльной стороной ладони и презрительно сплюнул прямо на толстый китайский ковер с вытканными синими лилиями. В вопросах спиртного Цвигун был патриотом, признавая только отечественные водку и коньяк. «Дурачье проклятое, партийные руководители, мать их!.. — пробормотал себе под нос генерал, с остервенением стащив пальто и швырнув его на диван. — Совсем с жиру сбесились! Это ж как надо совесть потерять, чтобы лакать этот одеколон пахучий по полтиннику за бутылку! Усатого на них нет, на недельку-две, не больше! Этот уж разобрался бы со всеми…»