Подойдя к ним, он отсалютовал, два раза громыхнув кулаком по левой стороне кирасы.

– Мой господин, вам письмо от начальника городской стражи! – с этими словами стражник извлек, из висевшей на ремне, перекинутом через плечо, сумки, свернутый в трубку, пергамент и почтительно положил на стол перед Кранцем.

– Выпьешь? – заплетающимся языком спросил лекарь, сурово оглядев парня с ног до головы, и икнул. – Я спрашиваю, выпьешь ты со мной или нет? Или ты считаешь ниже своего достоинства опускаться до выпивки с таким старым пьяницей, как я?

– Благодарю, но вынужден отказаться, – ответил стражник.– Нам нельзя пить на службе.

Вовик молча взял, свернутое в трубку, послание, сорвал с него сургучную печать и, развернув, подсунул Кранцу под самый нос.

Тот, увидев перед собой буквы, сразу оставил в покое посланника и, грубо вырвав у Вовика пергамент, сердито проворчал:

– Отдай сюда – это мое! Тем более что ты и читать-то не умеешь! Вот, ведь, навязался на мою голову, бездарь!

Вовик хотел было вспылить и ответить в том смысле, что еще неизвестно, кто кому навязался, но передумал. Он вспомнил, свое поведение, когда был последний раз в состоянии изрядного подпития, и ему отчего-то вдруг стало неловко. Даже беглое сравнение с манерами пьяного Кранца, были явно не в его пользу.

От этих размышлений его оторвал изумленный возглас Кранца:

– Я полагал, что Эксикатор получила по заслугам и хоть на какое-то время уберется в новую нору, зализывать раны! Но, нет! Видимо, ему показалось мало, двух прорех в его слюдяных крыльях! Эта тварь даже и не думает униматься!

– Что случилось? – поинтересовался Вовик.

Кранц перевел на него пьяные, налитые кровью глаза, потом, огрев его по плечу ладонью, зычно возвестил на всю таверну:

– Лотар, совершено очередное страшное злодейство! Эксикатор, будь он неладен, откровенно насмехается надо мной! Он только что прихлопнул, какую-то юную особу! Живее, поднимайся мой ленивый ученик! Нам предстоит доказать нашему любезному герцогу, что мы не зря едим его хлеб! Добрый стражник, веди нас на место преступления!

С этими словами, Кранц решительно поднялся из-за стола. При этом его сильно повело в сторону. Но он, нечеловеческим усилием воли, вернул свое долговязое тело в строго вертикальное положение, и с достоинством отказался от помощи Вовика, который собирался подхватить его под руку.

Когда они вышли из таверны, Кранц еще некоторое время пугал редких ночных прохожих, шарахаясь с одной стороны улицы на другую. Постепенно, на свежем воздухе, хмель начал выветриваться из его высокоученой головы, и поступь его стала заметно тверже. К тому времени, когда они прибыли в зачумленный тупик, где находилось с полдюжины латников, вооруженных коптящими факелами, старый лекарь вновь обрел способность рассуждать здраво.

Завидев Кранца, воины расступились, и дали ему пройти к распростертому на земле телу. Убитой девушке было не более двадцати. То, что она была, именно, убита сразу бросалось в глаза. Посередине ее бледного лба красовалась круглая черная отметина – след от каменного клюва.

Тяжело опустившись на колени, рядом с телом несчастной, Кранц принялся внимательно осматривать страшную рану, нанесенную Мозгоклюем.

Вовик присев на корточки рядом удивленно прошептал:

– Ты же сам недавно говорил, что Мозгоклюй превратился в каменную пчелу, то есть, Эксикатора.

– Сам ничего не пойму! – сердито буркнул Кранц. – Одно могу сказать совершенно определенно – это не работа Эксикатора. Взгляни сам, ни тело, ни лицо убитой не подвергались страшному высушиванию, посредством высасыванию всех жидкостей организма. Тело, по-прежнему, сочное и нисколько не обезвожено.

– Может быть, его спугнули, и он не успел довести свое дело до конца? – спросил Вовик.

– Вряд ли, – с сомнением проворчал Кранц, к этому времени, почти совсем оправившийся от выпитого вина. – Если ты успел заметить, во время нашего последнего близкого знакомства с каменной пчелой, у этой твари отсутствует тот огромный, громоздкий клюв, который был у нее, когда она еще была куколкой, то есть, Мозгоклюем.

– Да у нее есть, какая-то выскакивающая из пасти гибкая штуковина, вроде трубчатого жала, которой она впивается в глаз и вытягивает соки из жертвы, – кивнул Вовик. – А с таким огромным каменным хоботом, как у Мозгоклюя она просто не сможет взлететь. Он будет перевешивать, и тянуть ее к земле.

– Череп пуст, а мозг удален через отверстие во лбу, – проговорил Кранц, кряхтя, поднимаясь с колен. – И что мы имеем, еще одного Мозгоклюя? Неужели появилась еще одна куколка Эксикатора? Откуда же они берутся на нашу голову, да еще в таком количестве?

– Ну, ответ на этот вопрос ты знаешь, не хуже моего, – проворчал Вовик, намекая на Орден Чистоты.

– А, кто обнаружил тело? – спросил Кранц, повернувшись к стражникам, и демонстративно проигнорировав рискованный намек Вовика.

Латники вытолкнули в круг света напуганного пожилого человека, по виду ремесленника. Но его опрос ничего не дал. Бедолага ничего не видел, и не слышал, и уже сто раз пожалел, что позвал стражников к тому месту, где впотьмах споткнулся о тело убитой девушки. Он работал в лавке старьевщика приемщиком старого барахла, и сегодня припозднился, сортируя мусор.

Осмотр места происшествия тоже ничего не дал. Кранц с Вовиком очень внимательно осмотрели землю вокруг тела, но нигде не нашли ничего похожего на следы, которые оставлял после себя Мозгоклюй. Большие округлые вмятины, со следами шипов по периметру не отпечатались нигде, несмотря на то что, земля в тупик была довольно влажной, после прошедшего недавно дождя.

Больше на месте происшествия делать было нечего, и Кранц велел увезти тело несчастной девушки в часовню при храме, чтобы его могли подготовить к погребению. Сами же они с Вовиком отправились к себе в комнату расположенную на втором этаже "Синего индюка" и попытались хоть немного выспаться перед наступлением следующего дня.

Кранц едва коснувшись головой подушки, тут же провалился в глубокий сон, и принялся оглушительно храпеть. Вовик же, чтобы не слышать богатырские рулады, выводимые его наставником, накрыл голову подушкой и так проворочался до самого утра. Перед его глазами неотступно стояло лицо найденной сегодня убитой девушки. В конце концов, он уснул. Ему приснилось, что закрытые глаза покойницы внезапно распахнулись, а мертвые синие губы принялись звать на помощь. Вовик проснулся мокрый, как мышь, весь в холодном поту.

Кранц, к этому времени, уже успел умыться и теперь, стоя возле окна, тщательно расчесывал свою бороду большим черепаховым гребнем.

Покосившись на ученика, он деликатно спросил:

– Мне кажется, что вчера я вел себя не самым достойным образом?

– Нет, все было в полном ажуре, – горячо заверил его Вовик, поднимаясь с кровати. – Ты нажрался в зюзю, после чего принялся орать на всю харчевню, что ни в грош не ставишь этого незаконнорожденного ублюдка герцога Нурса.

– Что прямо вот так и говорил? – упавшим голосом переспросил Кранц, присаживаясь на подоконник.

От услышанного, у него разом подкосились ноги.

Мстительный Вовик, тут же, с готовностью подлил масла в огонь:

– Нет, ты не говорил – ты орал благим матом, так словно тебе пятки жгли каленым железом. Не знаю и что на тебя вдруг такое нашло? А еще ты говорил, что вертел матушку герцога, как хотел потому, что его папа с самого рождения страдал мужским бессилием. Я так понимаю, учитель, что старенький ты стал! И пора тебе с выпивкой завязывать, пока она не довела нас до заключительного приключения со смертельным исходом.

Кранц надолго замолчал. Лицо его выражало сложную гамму чувств. Начиная с откровенного раскаяния, за содеянное, и кончая слезливой жалостью, к непутевому самому себе и своему несчастному ученику.

Наконец, Вовик пожалел старика и, вздохнув, сказал:

– Ладно, расслабься, я все выдумал – ничего этого не было.

– Как не было? – не поверил своему счастью Кранц. – Выходит я ничего этого не говорил? И не лил грязь на доброе имя герцога Нурса и его почтенной матушки, будь они неладны?