Принц Юссуф, по-видимому, не хотел знать свое будущее, но так как старая Кадиджа беспрестанно умоляла о позволении, то Юссуф бросил вопросительный взгляд на Гассана.
— Если прикажешь, принц, я дам гадалке свою руку, — сказал он, — чтобы ты услышал, что она мне предскажет.
— Сделай это, если ты этим не пренебрегаешь!
— Я предскажу тебе все, что ждет тебя в будущем, благородный воспитатель, и ты когда-нибудь вспомнишь старую Кадиджу и ее слова, ибо они сбудутся, верь мне! — воскликнула толковательница снов. Между тем во дворе быстро темнело, и таинственный сумрак покрывал сидящую на корточках гадалку. Она сама и ее слова производили неприятное впечатление, и Гассан хотел уже оставить ее и идти дальше с принцем, не дожидаясь ее предсказаний, как вдруг заметил, что Юссуф, никогда еще не видевший и не слыхавший гадалки, заинтересовался всем происходящим.
Он решил исполнить желание принца, хотя внутренний голос подсказывал ему не связываться с гадалкой.
— Так говори же, — сказал он презрительным тоном, желая заглушить этот внутренний голос, — рассказывай твои сказки!
— Ты не веришь, благородный воспитатель, что слова старой Кадиджи сбудутся! — воскликнула гадалка. — Ты думаешь, что я говорю одни слова без смысла и без основания — нет, старая Кадиджа подробно читает твою судьбу по линиям твоей руки, и что она говорит, должно сбыться, если ты даже попытался бы избежать этого! То же было с великим и могущественным пашой Багдада, которому я однажды гадала. Он посмеялся надо мной, когда я ему сказала, что он умрет из-за своего сына. Через несколько лет у паши родился сын, которого он, вспомнив мое пророчество, поскорее отправил в другой город. Два или три года спустя паша, проезжая через тот город, захотел увидеть своего маленького сына. Чтобы добраться до жилища мальчика, он должен был пройти по мосту, и когда нянька с ребенком встретила его на мосту, туда бросился с обеих сторон народ, чтобы увидеть и поприветствовать пашу! Тогда мост обрушился, и в числе потонувших были паша и его сын!
— Удивительно! — пробормотал принц Юссуф.
— Все сбывается, что предсказывает старая Кадиджа, — продолжала гадалка, — протяни мне свою левую руку, благородный воспитатель светлейшего принца, я хочу только бросить взгляд на ее линии, где написано все!
Гассан протянул старухе руку.
Едва взглянула она на ладонь, как в ужасе закричала и протянула к небу свои смуглые исхудалые руки.
— Аллах! — вскричала она несколько раз. — Кровь, ничего, кроме крови! Уста мои не хотят рассказывать тебе твою судьбу, благородный бей, я боюсь твоего гнева!
— Неужели ты думаешь, что твои слова пугают меня? — спросил Гассан презрительным тоном. — Я могу все выслушать, говори же, старуха!
— Ужас и страх! — вскричала ворожея. — Таких знаков и линий я никогда еще не видывала, а я видела тысячи тысяч рук! О, господин, господин, берегись летних дней года, когда ты увидишь светлейшего принца в опасности! Берегись иностранного конака! Кровь и опять кровь. Кровь, которую ты прольешь, пристанет к твоим рукам! Жажда мести и ненависть толкнут тебя на ужасное дело, о котором будут все рассказывать. Страшно и ужасно это дело: никогда еще ничего подобного не случалось! Но так же ужасно будет и наказание, которое постигнет тебя, и ты сам явишься встретить смерть с улыбкой на устах. Аллах! Аллах! — снова воскликнула старая ворожея и протянула руки к небу, — Ужас и страх! Язык мой немеет!
— Кончай, старуха, — приказал Гассан строго, почти мрачно, — что бы ни было, я не буду мстить тебе за твои пророческие слова!
— Я не виновата в твоей судьбе, я говорю только то, что написано на линиях твоей руки, и ничего более того, что тебе определено и предначертано! Ты за твое дело примешь ужасную смерть, благородный бей и воспитатель, — будет воздвигнута виселица и…
— Ужасно… Довольно! — воскликнул принц Юссуф. — Пойдем, дорогой мой Гассан-бей, не будем слушать дальше слова колдуньи!
Гассан пристально и мрачно взглянул на старуху, ее слова глубоко врезались в его душу, однако он презрительно махнул рукой.
— Иди, безумная! — приказал он, указав на решетчатые ворота. — Каких только жалких слов ты не наговорила!
Старая Кадиджа повернулась и в вечерних сумерках оставила парк Беглербега.
Юссуф и Гассан в молчании возвращались через покрытые уже густой мглой аллеи во дворец, тут принц упал на грудь Гассана.
— Этого не может и не должно случиться! — воскликнул он в сильном беспокойстве. — Ты не кончишь так ужасно! Ты будешь жить, чтобы я долго, очень долго, имел удовольствие называть тебя своим другом!
Всегда сдержанный, суровый Гассан был тронут этим выражением глубокой привязанности. Он заключил Юссуфа в свои объятья, как друга, и оба не подозревали, что именно эта дружба и приближала их к исполнению страшного пророчества!
XXIV. Воскресшая из гроба
Сади пробудился наконец от своего душевного дурмана — могущество обольщения и магическая сила величия, неумеренного честолюбия и богатства — все, что действовало на него так неотразимо вблизи принцессы, разлетелось теперь в пух и прах.
Прелестный образ Реции снова воскрес в его душе. Он слышал ее тихие слова любви, видел ее блестящие от счастья и блаженства глаза, потом опять слышались ему ее тихие мольбы и стоны. Где была Реция? Где томилась бедняжка? Подвергалась ли она преследованиям необъяснимой, лютой злобы, жертвой которой пали уже ее отец Альманзор и брат?
Она навела его на след причины этого преследования, рассказав ему все о своем происхождении. Ее отец Альманзор вел свое происхождение по прямой линии от калифов из знаменитого рода Абассидов, которые имели право на престол. Альманзор, старый толкователь Корана, до сих пор не обнаруживал своих прав, но у него хранились рукописи, доказывавшие его происхождение и права. Эти рукописи также бесследно пропали вместе с ним. Боялись ли недруги прав этого потомка некогда могущественного и славного рода или хотели, на всякий случай, устранить этих потомков? Как бы то ни было, по внезапная смерть Абдаллаха и бесследное исчезновение Альманзора достаточно свидетельствовали о преследовании их.
Сади терзался упреками, обвиняя себя в том, что Реция и мальчик были у него похищены!
В ее смерть он не верил, но где же он должен был искать ее? Удалось ли Шейху-уль-Исламу и его помощникам забрать ее в свои руки? Все эти вопросы неотступно преследовали Сади. Его воображению представлялась бедняжка, томящаяся в заключении: он слышал ее крики, понимал ее душевную тоску и время от времени возвращался на развалины своего дома, чтобы здесь напасть на след преступления. Но все поиски его оставались тщетными! Никто из соседей не видел Рецию и мальчика, никто не слышал их криков о помощи во время пожара!
Даже старая Ганнифа и та ничего не знала о Реции и больше не видела ее.
Поэтому Сади перестал обращаться к ней с расспросами и не возвращался больше на развалины своего дома, а направил свои поиски совсем в другую сторону.
Когда же он перестал посещать пепелище и больше не показывался на развалинах родительского дома на Коралловой улице, тогда однажды ночью там началось странное движение.
Что-то, подобно привидению, пробиралось между обугленными балками, стенами и камнями, и если бы кому-нибудь случилось быть свидетелем этого таинственного видения, тот, испуганный этим страшным зрелищем, принял бы его скорее за домового, чем за человеческое существо!
Действительно, загадочное существо, бродившее ночью по развалинам, мало походило на человека. Гибкое, легкое и быстрое, как ящерица, оно двигалось проворно и ловко и имело очень странные очертания.
С наступлением глубокой ночи, когда на улицах водворилась мертвая тишина и погасли огни в домах, когда последние любители опиума и курильщики табака возвращались из кофеен в свои дома, а головы женщин, наслаждавшихся прохладой и свежестью ночного воздуха и только ночью показывавшихся у открытого окна, снова исчезли, тогда мрачное, призрачное существо оставило черные, обуглившиеся останки дома Сади. Это была Черный гном! Сирра была жива! Она воскресла из мертвых! Если бы старая Кадиджа или Лаццаро увидели ее, они подумали бы, что видят перед собой призрак.