— Я по дороге расскажу тебе обо всем, надеюсь, ты поедешь со мной? — отвечал Шейх-уль-Ислам, — Прежде всего, отправимся в караульню кавассов. Я до тех пор не успокоюсь, пока Сирра не будет в наших руках.
Мансур-эфенди и Гамид-кади вошли в караульню кавассов, большую, полную табачного дыма комнату. Все дремали, кто сидя, кто лежа. Увидев верховного судью Константинополя, все вскочили с мест, и начальник их приблизился к кади со всеми знаками глубочайшей преданности.
— Все ли еще в караульне существо, подозреваемое в убийстве и называемое пророчицей и чудом? — спросил кади.
— Да, мудрый и могущественный Гамид-кади, — отвечал начальник кавассов, — мои люди схватили ее на трупе старухи, которая была задушена ею.
— Я пришел за ней, — продолжал Гамид-кади повелительным тоном, — передай ее мне, чтобы можно было начать следствие.
Начальник кавассов дал знак двоим из своих людей, и они из мрачной, сырой тюрьмы привели Сирру в комнату, где находились Мансур-эфенди и Гамид-кади. Сирра вздрогнула, увидев этих людей — теперь она знала свою участь, знала, что погибла, попав в руки этих ненавистных врагов.
— Свяжите руки и ноги подозреваемой в убийстве и отнесите ее в карету! — приказал Г амид-кади.
Кавассы повиновались с той поспешностью, которую они всегда выставляли напоказ перед высшим начальством, между тем как, не будучи никем наблюдаемы, не шевельнули бы и пальцем. Они связали руки и ноги несчастной девушки, называя ее исчадием ада, отродьем сатаны, и грубо потащили в карету, куда вслед за тем сели Мансур и Гамид-кади, приказав кучеру ехать к набережной.
Мансур-эфенди свободно вздохнул, теперь всякая опасность миновала. Керим-паша опоздал. Гассан и Сади потеряли своего свидетеля.
— Куда мы едем? — спросил кади дорогой.
— Я только что думал об этом и решил, что есть лишь одно место, которое может служить надежной тюрьмой для опасной преступницы, преследующей свои коварные цели, — отвечал Мансур-эфенди, — это башня палача перед Перой.
Сирра слышала это, но не шевелилась и безмолвно выслушала свой приговор, по-видимому, покорясь предназначенной ей участи, но более внимательный наблюдатель заметил бы по ее сверкающим глазам и по закрытому старым, темным покрывалом лицу, что она прислушивалась к каждому слову и внимательно следила за всем, не упуская ничего из виду.
— К палачу Будимиру. Ты прав, мой мудрый брат, это самое надежное место, — согласился Гамид-кади, и карета покатилась дальше и скоро достигла набережной.
Сирра не чувствовала ни малейшего ужаса при мысли, что ее везут к черкесу-палачу. Она знала уединенный, глухой дом Будимира, неоднократно приходила она туда из Галаты, знала и палача, и старую башню, в которой он жил, и потому нисколько не боялась своей новой тюрьмы. Напротив, ей было очень приятно, что ее отправляют именно в это глухое, уединенное место. Она все еще не теряла надежды обличить и низвергнуть ненавистного, прибегающего к низким средствам Мансура-эфенди. Одно ужасало ее — это мысль, что Мансур и Гамид-кади, прикрываясь законом, велят казнить ее за убийство. Она давно уже не сомневалась в том, что убийство старой Ганнифы было совершено греком по поручению Мансура и Гамида-кади и что при этом рассчитывали свалить все именно на нее. Теперь, когда она была во власти кади, не было никакой возможности оправдаться, да и бесполезно было приводить доказательства своей невиновности.
На набережной они взяли лодку и приказали везти себя в Перу, к каналу, проходящему через лежащий за Тафиной цыганский квартал. Лодочник отнес связанную Сирру в лодку, куда вошли Мансур и Гамид-кади.
На Босфоре было совсем тихо, и лодка неслышно плыла от Скутари наискосок к другому берегу. Скоро они добрались до канала, и лодочнику велено было завернуть в него и ехать до Симон-Перы. В цыганском квартале, состоящем из полуразвалившихся шалашей и лавок, тут и там слышались шум и музыка, сверкали огоньки — это, вероятно, пировали богатые иностранцы, забавляясь цыганскими песнями, танцами и музыкой.
Скоро лодка пристала к совершенно пустынной местности за Перой. Невдалеке стояла старая башня, окруженная стеной и отданная во владение черкесу-палачу Будимиру. Гамид развязал ноги Сирре, а Мансур расплатился с лодочником.
Затем они отправились в дом к Будимиру, чтобы передать ему Сирру. Никому бы и в голову не пришло искать ее в этом месте.
XXVII. Союзница
После отъезда султана и султанши Валиде гости еще некоторое время оставались на празднике принцессы, а потом незаметно удалились один за другим.
Гассан должен был сопровождать султана, а потому не мог дождаться результата выполнения Керимом-пашой поручения султанши, но он был твердо уверен, что тот непременно доставит Сирру во дворец султанши Валиде, значит, была еще надежда низвергнуть Мансура.
Последние гости заметили отсутствие Сади-паши и по секрету говорили друг другу, что во внутренних покоях принцессы, вероятно, в этот вечер празднуется помолвка, но пока не хотят делать ее гласной. И весь остальной вечер, пока не разошлись последние гости, только и говорили, что о счастье молодого, смелого офицера и о любви принцессы.
Вдруг во дворец, запыхавшись, вошел камергер султанши Валиде и, узнав, что императрица-мать давно уже отправилась к себе во дворец, опрометью бросился туда.
Вскоре вернулся и Лаццаро. Он еще застал ненавистного ему Сади в будуаре своей госпожи и успел подслушать их разговор.
Кровь бросилась ему в голову при виде Сади в объятиях принцессы. Зависть и злоба к этому счастливцу вспыхнули в нем, между тем он должен был видеть его возлюбленным своей госпожи и, очень может быть, даже назвать его своим господином.
Мысль эта бесила грека, он не мог перенести ее, смертельно ненавидя Сади-пашу, но он вынужден был скрывать свои чувства.
Сади уже поздно оставил дворец принцессы. Во дворе ждал его щегольской экипаж принцессы, который Рошана подарила ему вместе с лошадьми, кучером и лакеем, но Сади не принял этого подарка.
На следующее утро, едва он успел проснуться, как слуга доложил ему о Гассане-бее, и только Сади встал с постели, как уже друг его быстрыми шагами вошел в комнату.
— Мне очень нужно поговорить с тобой, Сади, хорошо еще, что я застал тебя дома, — сказал он, — я должен передать тебе одно важное известие: Керим-паша слишком поздно пришел в караульню кавассов!
— Слишком поздно? Быть не может! — сказал Сади.
— Тем не менее, это так, он час тому назад был у меня в Беглербеге и сообщил обо всем.
— Но как же это случилось?
— Должно быть, разговор мой с султаншей Валиде был подслушан, так как в это время Шейх-уль-Ислам и Гамид-кади стояли недалеко, они опередили Керима-пашу и потребовали Сирру.
— И взяли ее с собой?
— Так сказали кавассы!
— Дела наши плохи! Но как могло случиться, что Керим-паша опоздал?
— Недалеко от караульни его догнал слуга принцессы и сказал, что султанша Валиде еще что-то хочет передать ему, из-за чего тот и вернулся.
— Это был обман! — перебил Сади своего друга. — Этот слуга принцессы — мошенник! Рошана должна сегодня же прогнать его.
— Да, обман, ошибка, как оправдывался этот грек: султанша Валиде вовсе не давала подобного приказания.
— О, это негодяю не пройдет даром! Он давно уже мне не нравится. Не понимаю, как может принцесса терпеть около себя этого грека: у него пренеприятный вид.
— Все это пустяки, друг мой, важно то, что мы потеряли Сирру, а с ней и единственную возможность, которая могла бы обеспечить нам успех в борьбе с Мансуром-эфенди, — сказал Гассан, — все остальное — вздор.
— Мы должны возвратить ее!
— Хотя бы только узнать, куда ее дел Мансур! Но нет никакой возможности сделать это, и, кто знает, жива ли еще Сирра!
— Куда же они увезли ее ночью?
— Неизвестно.
— Теперь самое главное — найти это место.
— За этим-то я и пришел к тебе, Сади, — продолжал Гассан, — я состою при султане, но узнать что-нибудь через него — напрасный труд. Ты должен приняться за дело и использовать все, чтобы как можно скорее найти местопребывание Сирры.