Несмотря ни на что, я надеялся найти в Дании часть моих ребят. Двести наших парней были вовремя отправлены в Росток. Оттуда они определенно смогли уйти морем. Другие, не успевшие вовремя добраться до Любека, тоже, должно быть, дошли до побережья. Мои парни были мастерами выходить из любого положения. Где никто не проходил, они проходили всегда.

Но сам я был в четырехстах километрах от Копенгагена. Моя машина была на исходе сил. У меня оставалось только тридцать литров картофельного самогона, а дорога была сплошным костром.

Пока оставалась надежда, я хотел надеяться и бороться. Я опять взял направление на север. При каждом пике самолетов я опасался за свою машину, уже прошитую несколькими пулями, не задевшими основных частей.

Сотни горящих грузовиков загромождали весь путь. Министр Шпеер, чья машина тоже застряла в потоке, пытался сам освободить путь. Он был в окружении членов штаба организации Тодта, одетых в ослепительные униформы фисташкового и зеленовато-желтого цветов. Эти карнавально одетые ребята смешно смотрелись среди всеобщего хаоса.

Мне удалось вырваться на моем маленьком вездеходе в поля и проехать несколько километров через пашни. Вдруг я увидел, как с боковой дороги возникла длинная черная машина. За рулем сидел энергичного вида очень бледный человек в кожаном шлеме.

Я узнал его. Это был Гиммлер. Я, обезумев, бросился следом.

Киль-Копенгаген

Я не смог «приклеиться» к мощной машине Гиммлера, но я вычислил направление: он направлялся в Маленте.

Моя колымага произвела сенсацию, въехав во двор виллы рейхсфюрера СС как раз в тот момент, когда вся рота полиции садилась в машины.

Гиммлер давал распоряжения двум генералам СС. Я узнал в одном из них одного очень хорошего друга, знаменитого профессора Гебхардта – королевского врача при дворе короля Бельгии Леопольда III. Я подошел. Гиммлер одарил меня знаками искренней дружбы.

Его хладнокровие впечатляло. Все было потеряно, особенно для него. Но он был удивительно спокоен. Я спросил у него, что он намерен делать… Он сдержал свое слово. И эта немецкая земля держит в себе его тело, где-то вдоль дороги в сторону Лунебурга.

Он посоветовал мне немедленно выехать в Копенгаген, чтобы собрать там моих солдат. Немецкий губернатор Дании, доктор Бест, был рядом с ним. Он дал ему все распоряжения на этот счет.

Его маленькие живые глаза поблескивали в полусвете сумрака. Он, всегда такой сдержанный и сухой в своих чувствах, с силой сжал мне руки:

– Прощайте, дорогой друг!

Он бросил короткие распоряжения и сел за руль. И вдруг, в момент, когда трогался с места, он опустил стекло и отчеканил свои последние слова:

– Прощайте.

Его машина отъехала. Полтора десятка больших машин бросились за его автомобилем в северном направлении. Моя скромная машина попыталась следовать за этим мощным ревом моторов, но скоро выдохлась и осталась одна едва тащиться на картофельном спирте через кромешную тьму ночи.

* * *

Час спустя я нашел всю колонну. Она полностью загораживала дорогу, пробитую сотней воронок, и двигалась к югу. В четырех километрах перед нами над Килем проплывал огромный воздушный флот.

Гиммлер направил машины на маленькую боковую дорогу. Бомбы каскадом летели на порт. После небольшой остановки колонна снова тронулась. Но уже подходила новая волна бомбардировщиков. Мы были на подъезде к городу. Пришлось оставить машины на шоссе и броситься в ближайшие сады.

Две секретарши Гиммлера, одна – высокая девушка, брюнетка, костлявая, с длинными ногами, и другая – маленькая веснушчатая полненькая блондинка, протискивались среди генералов и полицейских. Несчастные девочки, должно быть, потеряли туфли в болоте. Гиммлер строго призывал всех к порядку, приказал всем сесть по машинам, которые снова тронулись к югу в поисках какого-нибудь укрытия. Они больше не вернулись. Таким образом, я расстался с Гиммлером навсегда.

* * *

Разгром Киля продолжался много часов. Бомбы падали сотнями, очень близко от нас. Земля дрожала, как будто она посылала волны. Гигантские сполохи освещали небо. Наконец, мы смогли протиснуться через груды обломков, сорванных трамвайных проводов и толпу, выходившую из убежищ в погребальной тишине.

Мы проехали мост Киля. Мой маленький автомобиль осторожно проезжал в холодной ночи. Потом мотор начал чихать, сбиваться. Машина слишком много видела, слишком много проработала. В конце концов она остановилась, по-настоящему мертвая, с расплавленными шатунами.

Должно было быть около трех часов ночи. Союзники, вероятно, двигались в этот час по всем дорогам. Мы вот-вот могли погибнуть, глупо погибнуть, побежденные банальной поломкой мотора. Мы заблудились в ночи, не имея карты этого района. Мы находились на одной пустынной дороге.

К счастью, на рассвете проехала одна машина. Мы сели верхом на крылья. Мой бедный автомобиль остался на дороге, печальный, проигравший войну и ждавший англичан…

Утром мы прибыли в Фленсбург, где один генерал дал мне другую машину. В час дня мы выехали на датское шоссе, проходившее среди заливных лугов жирного чернозема, в конце которых вырисовывались рощицы деревьев, мельницы, белые фермы с маленькими голубыми, зелеными и ярко-красными ставнями.

* * *

В Дании тоже чувствовалось, что все было кончено. Отступавшим германским частям было строго запрещено пересекать германско-датскую границу. Мы на целый час были блокированы пограничниками. Потребовался звонок лично маршала Кейтеля, чтобы погранцы решили пропустить нас дальше.

Впереди нас вереница автобусов шведского Красного Креста перевозила сотни политзаключенных, освобожденных из немецких концлагерей. В каждом населенном пункте собирались огромные толпы, чтобы приветствовать их.

Мой маленький автомобиль СС в хвосте кортежа определенно не пользовался таким бурным успехом! Мужчины показывали нам кулаки, женщины показывали другие свои части, впрочем, недурственные, неприлично задирая юбки сзади!

Мы одни были в униформе, невольно смешавшись с этими демонстрациями, непрерывно обновлявшимися. Невозможно было обогнать вереницу, поэтому нам пришлось проехать травянистый Ютланд, по чудесному мосту Фредериция переехать маленькую речку Бельт и затем пересечь весь остров Фюн до порта Ниборг.

Город Ниборг был уже теоретически на осадном положении. Немецкие войска стояли за густыми завесами колючей проволоки, словно сами захотели быть интернированными.

Теперь нам предстояло пересечь Большой Бельт на борту какого-нибудь судна. Атмосфера была ужасно напряженной. Многочисленные немецкие суда, нагруженные тысячами беженцев рейха, стояли на якорях в порту, но не рисковали выгрузить свой люд.

Начали грузить паром грузовиками шведского Красного Креста. Освобожденных узников приветствовали криками, осыпали цветами. Толпа пела гимны. Мы ждали, что нас с минуты на минуту сбросят в Большой Бельт.

Ожидание длилось четыре часа. Наконец начался траверс. Злоба персонала была на пределе. На остров Зеландию мы высадились поздней ночью.

Местность кишела партизанами. Нам предстояло покрыть еще сто километров, чтобы добраться до Копенгагена. Было два часа ночи, когда мы прошли заграждения из колючей проволоки, защищавшие подход к немецким зданиям на Большой площади.

Мои расчеты оказались точными. Уже целая группа валлонских солдат, прибывших морем, находилась в Копенгагене. Мы радостно бросились в объятия.

Мы достигли договоренности с генералом Панке, командующим войсками СС в Дании, что наши люди по мере их прибытия будут переправлены в Норвегию, где мы переформируемся и будем готовиться к дальнейшим событиям.

Там находился последний антибольшевистский фронт. Триста тысяч немецких солдат, собранных там, были хорошо вооружены и накормлены. Они могли долго защищаться. Их сдача будет последней и, без сомнения, на лучших условиях.