422. «Идем мы лучистой долиной…»
Идем мы лучистой долиной,
для счастья — бескрайний простор…
Как синяя даль Украины,
любимая, светит твой взор.
Вдали, за рекой голубою,
зарей занялся небосклон.
Идем мы, и шлют нам с тобою
березки свой светлый поклон.
Их ветер полей колыхает,
целует твой облик родной, —
то солнце во мне полыхает,
то счастье шагает со мной.
423. «Весною накупил цветов я нежно-синих…»
Весною накупил цветов я нежно-синих,
когда здесь соловьи нашли себе приют.
И вот на всех углах арбузы, груши, дыни
возами нынче продают.
И винограда золотые гроздья
сверкают на лотках светло и тяжело.
Им осенью последний дождик роздан,
им солнцем отдано последнее тепло.
И всё шумит, шумит, не утихает город
к шпилями стремится в небеса…
На всех углах растут цветистых фруктов горы —
богатства нашего осенняя краса.
424. «Дождь прошел, он отстучал в окно…»
Дождь прошел, он отстучал в окно,
над цветами звонко отрыдав.
Для сердец, для листьев и для трав
крутится минут веретено…
Песней я приник к земной груди,
чтоб до самых голубых вершин
жаворонком взвиться… Погляди,
мчится по шоссе поток машин.
Пой, земля, неси заводов дым,
веком электричества гуди…
Чтобы вечно быть мне молодым,
песней я приник к земной груди.
425. «Как сине, как чисто, как тихо кругом!..»
Как сине, как чисто, как тихо кругом!
Один я на круче стою.
И вербы, склонившись над сивым Днепром,
припомнили юность свою.
Срывает с них ветер сухие листки,
и смотрят им вербы вослед…
Им снятся крылатые Щорса полки,
что шли здесь дорогой побед.
Им старенький дед в те далекие дни
показывал путь через лед.
Несли на руках командира они
и шли всё вперед и вперед.
Гремел по Днепру бесконечный их шаг,
как грозного моря прибой…
То Щорс проносился лавиной атак,
чтоб Киев спасти золотой.
Как сине, как чисто, как тихо кругом!..
Один я на круче стою.
И вербы, склонившись над сивым Днепром,
припомнили юность свою.
426. ЮРИЮ ГАГАРИНУ
Тебя, крылатого, все славим мы сегодня,
и завтра, и в веках мы будем славить вновь, —
ты первым гордый стяг наш к самым звездам поднял
и тем завоевал бессмертье и любовь.
С такими нас никто нигде сломить не сможет,
твой смелый взгляд пробил космическую даль,
невиданный гигант, на хлопчика похожий,
с душою нежною, но твердою как сталь!
В твоих глазах, орел, спокойное сиянье.
А в жизни с каждым ты открыт, приветлив, прост.
Ты, словно памятник, стоишь в моем сознанье
с крылом, простертым ввысь —
до самых дальних звезд.
427. «День отсиял неповторимо…»
День отсиял неповторимо,
в степях разлил зари вино.
И вечер заглянул незримо
глазами синими в окно.
С приветом на меня глядит он,
распространяя синь и сонь,
чтоб стукнул кованым копытом
в брусчатку ночи черный конь.
И, высекая чудо-искры,
конь будет мчать и мчать во мгле,
и вспыхнет месяц серебристый
у черной ночи на челе.
428. «Пусть цветик последний в долине…»
Пусть цветик последний в долине
зачах,
но в сердце всё песня о синих
очах.
В них звезды задумчиво светят
на черные пашни ночей.
И жить не могу я без этих
очей…
В них вижу и днем я и ночью
сиянье небес голубых.
И пусть нас не будет, — те очи
светить будут в песнях моих.
429. «Растреплются в ветрах зимы холодной косы…»
Растреплются в ветрах зимы холодной косы,
неумолимый снег засыплет желтый лист
пуховой пеленой… И солнце глянет косо
на голые леса, где только ветра свист.
И ласковое лето вспоминать я буду
в цвету счастливых дней, как молодость мою.
И вот увижу вдруг я уцелевший чудом
один-единый лист, упавший на скамью.
Я сяду на скамью, и только ветра гаммы
всё будут для меня в пустом саду звучать…
Тот одинокий лист согрею я губами,
на память положу его себе в тетрадь.