360. «Тихий вечер. Синева…»
Тихий вечер. Синева.
Песни зреет слово…
Я люблю, когда трава
стелется шелково,
как шумит ее прибой,
широкий-широкий,
и как ветер молодой
обжигает щеки.
Солнце скрылось в синь краю…
Сядь ко мне поближе.
Я в очах твоих мою
Украину вижу…
361. «Отцвели сады давно…»
Отцвели сады давно
бело и крылато.
Вишни смотрятся в окно,
месяц белит хату.
Сердце бьется без тревог,
в этом стуке — счастье…
И на тын подсолнух лег
головой вихрастой,
Не уняться до утра
ночке чернобровой.
Отгудели трактора,
спят в хлевах коровы.
Смолкли гомоны труда,
кончились заботы.
И доярка — молода! —
вышла за ворота.
Светлый путь ее зовет
выйти спозаранку…
А за садом, у ворот,
слышно: «Эй, смуглянка!»
362. «Качая да баюкая траву…»
Качая да баюкая траву,
ей ветер шепчет сказки дни и ночи…
Деревья тянут руки в синеву,
всё вверх и вверх… А сердце песни хочет,
чтоб краски в ней и звуки навсегда
сошлись в одно, как в радуги глубинах,
и чтобы в ней, как в прошлые года,
синела даль очей твоих любимых,
чтобы вернулась молодость моя
хоть в песне, окрыленная тобою!
Тень от деревьев всё смутней… И я
пою в саду, над сонною рекою…
363. «Ты для меня такая ж, как была…»
Ты для меня такая ж, как была,
когда пришел я из краев незримых…
Как сладкий сок пьет с лепестков пчела,
так счастье пью я с губ твоих любимых.
С тобой узнал я радости и горе,
узнал и встречи, и разлуки я.
В твоих глазах я вижу сине море,
и в нем душа колышется моя
морскою чайкой, чайкой белокрылой…
Ей тоже крылья надо поднимать, —
пускай летит, чтоб никакою силой
их ни грозе, ни буре не сломать!
364. «Земля моя, твои заботы…»
Земля моя, твои заботы
я так люблю из года в год!
Идут рабочие с работы,
Шевченка зоренька встает.
Она сияет, как сияла
сквозь синей вечности моря,
когда с любовью озаряла
усы седые Кобзаря.
Во тьме ревел Днипро косматый,
перекликалися сычи.
И распевали песнь девчата,
«як бивсь татарин уночі…» [28]
363. «Душе моей, как арфе, век играть…»
Душе моей, как арфе, век играть, —
она всегда была и будет юной…
Когда ты улыбаешься, опять
моя любовь ее колеблет струны…
И песнь из сердца рвется в тишине
про дивный мир, что блещет, нас чаруя.
И всё, что есть вокруг, так близко мне,
и всё вокруг всем существом люблю я.
366. «Трубы высокие. Росы…»
Трубы высокие. Росы.
Травы. Вечерняя тишь…
Рвал я багряные розы,
там, где шептался камыш.
Шорох осины крылатой…
Очи, сиявшие мне
там, где над озером хата,
видел я в синем окне.
Годы всё мимо, всё мимо…
Падают звезды в траву…
Я под окном у любимой
розы багряные рву.
367. Я ШЕЛ В СТРОЮ
Я шел в строю. Любовь мою
я променял на звон металла,—
друг другу посвистом в гаю
передавали мы сигналы.
Сиянье звезд мою шинель
сквозь гущу веток целовало,
и двух броневиков дуэль
над нами небо разрывала…
А мы всё шли… В дыму густом
дрожали тополя и стыли.
И мы тогда с лихим врагом
свои штыки в бою скрестили.
Деревья, словно бы от мук,
взметнулись ветками над нами…
Сердец и крови резкий стук
и поскрип снега под ногами…
И, словно в тело, в общий строй
стальных штыков вонзались жала.
И смерть над павшими немой,
туманный лик свой наклоняла…
Нет, эту ночь не скроет память —
и гром, и выкрики во мгле,
где пробивали мы штыками
дорогу счастья на земле.
вернуться
28
Как сражался ночью татарин (укр.). — Ред.