221. ВЛАДИМИРУ МАЯКОВСКОМУ
© Перевод О. Цакунов
Ты по сцене шагал — нарастая,
шаг мильонов, казалось, звучал.
Год был двадцать второй, вот тогда я
здесь впервые тебя повстречал
и услышал твой голос… Мой Харьков,
после боя свободный от пут,
восставал из разрухи и жарко
посылал нам гудками салют.
Ты читал нам, и были мы, юны,
все — в тебе, ты был с нами, поэт…
Мы сияли, и грозами струны,
и любовью и гневом в ответ
пели в душах… Слова, пламенея,
единили мечты и сердца,
и штыков были вражьих сильнее,
и любовью святой без конца
к нашей Родине светлой, к народу
прожигали нам нервы они,
словно ток… А в окно с небосвода
засмотрелись созвездий огни,
освещали простор, чтоб не скользкий
был наш будущий путь молодой,
слал привет свой тебе, Маяковский,
тот далекий огонь золотой…
Как любили тебя мы!.. Трубою
звал твой голос для новых побед
и на бой, и на штурм за собою,
тьму пронзая, как будто стилет…
Пролетели и годы и сроки…
Но доныне мне сердце гнетет
смерть твоя, мой гигант кареокий,
в тот далекий, тридцатый тот год.
Как рыдал я тогда над тобою,
что погасла такая судьба
и что ненависть пулею злою,
словно недруг, сразила тебя,
что земля тебя мраком укрыла,
что твой голос навеки замрет,
что сложил ты орлиные крылья
в тот далекий, тридцатый тот год.
Да. Не стало тебя. Только струнный
в наших душах призыв не утих…
Это песни твои, сын Коммуны,
всё звучат, и не умер ты в них.
Ветер веет над нами, как знамя,
в наших жилах шумит твоя кровь…
Ты живешь, ты не умер, ты с нами,
ибо смерти не знает любовь.
222. «Горы Абхазии дремлют в тумане…»
© Перевод Я. Шведов
Горы Абхазии дремлют в тумане.
Тихо вокруг — ни души!
Ветер платаны качает, как пьяный,
в бархатной сонной тиши.
Снятся магнолиям встречи, свиданья,
зори в огнях янтаря…
Шумно могучего моря дыханье,
звезды, как очи, горят.
Травы покрылись жемчужной росою,
радуги вместе слились…
Долго кричал пароход над волною…
Друг мой далекий, вернись!
223. ДОНЕТЧИНА МОЯ!
© Перевод Б. Турганов
Донетчина моя, твоих ветров дыханье
я ощущаю вновь, как прежде, как в былом,
когда, в лучах зари, цветов благоуханье
я так любил встречать над голубым Донцом.
Я ощущаю мощь порыва трудового
и в голосах степей, и в гомоне лесов,
и музыку гудков твоих я слышу снова,
Донетчина моя, бессменная любовь!
Вон шахты вдалеке… Гляжу на них, гляжу я,
и песнь рождается, слетает с губ моих.
Пускай снега кругом, но в сердце май бушует,
чуть вспомню о тебе, и в сердце — новый стих.
И снова молод я, и в радужном свеченье
весь мир передо мной, и счастьем полон я;
я, как струна, звучу, охваченный волненьем,
объятый пламенем, Донетчина моя!
Полями я иду и знаю: там, под ними,
огромный дивный мир таится в глубине,
и дышит, и гремит, и звонами своими
еще с ребячьих лет так близок, дорог мне!
И, как на крыльях, в глубь подземных коридоров
мои мечты опять, вплетаясь в лад строки,
летят… Летят туда, где в такт шагам шахтеров
качаются, плывут, мерцают огоньки.
Донетчина моя, отчизна, мать героев,
твоих заводов дым как стяг в моих глазах.
Ты сделала меня поэтом в гуле боя,
чтоб навсегда тебя прославил я в стихах.
Донетчина моя, любимая, родная,
тебе все чувства я, всю жизнь отдать готов!
И снова, как дитя, к тебе я приникаю,
чтобы набраться сил для жизни и трудов.
224. «Стылые стены и лица…»
© Перевод О. Цакунов
Стылые стены и лица,
тени, летящие прочь…
Что, синеокая, снится
в эту холодную ночь?
Может, смеясь, как весною,
ты в толчее городской
с сыном идешь и со мною
в шубке своей меховой…
Спи. Темноту и ненастье
солнце сияньем забьет…
О мое чудное счастье,
горькое горе мое!..
225. «Ой, снега, снега, они…»
© Перевод О. Цакунов
Ой, снега, снега, они
солнцем осиянны,
тонет всё вокруг, взгляни,
в счастье несказанном.
Бриллиантов дивный блеск
всюду предо мною
густо сеется с небес
щедрою рукою.
Может, мне за горя дни
кануть в несказанном…
Ой, снега, снега, они
солнцем осиянны!