Среди государевых людей весомую долю составляли тоже казаки, только не вольные, а служилые «по прибору». Их верстали из вольных казаков, крестьян, посадских. Наделяли землей на общинном праве, иногда на индивидуальном поместном. Помещики на окраинах, как казачьего, так и неказачьего происхождения, жили кучно, использовали общие выпасы, сенокосы, а кормящих крестьян, как правило, не имели. Так появлялись, например, атаманские деревни. (Назваться атаманом, при верстании на государеву службу, мог каждый желающий, поди проверь.) Впоследствии, в XVIII в., многие из этих помещиков в благородное дворянство не попали, а были перечислены в сословие однодворцев.
В Сибири как такового вольного казачества не было, ее прошли вдоль и поперек казаки служилые, достаточно вспомнить устюжан Дежнева и Атласова.
Да, произошло со временем огосударствление казачьей жизни и все казаки стали служилыми. А разве могло быть иначе За XVII–XIX вв. на планете почти не осталось мест, куда бы ни пришли государственные институты: все локальные общины приняли верховную власть того или иного государства. Чаще всего вместе с государством приходил капитал, взламывал натуральное и мелкотоварное хозяйство, сгонял общинников с земли. В Российской империи этого не произошло. Государство, наоборот, тормозило приход капитала (купли-продажи) на казачьи земли. А земли у казаков было много, порой с избытком — так, согласно «Положению об управлении Войска Донского» от 1835 г., на каждого донца приходилось по 30 десятин. В южных районах к казакам нанимались работать «иногородние» или ногайцы.
Государство дорожило казачьей службой, поскольку главным было не товарность и прибыльность, а освоение, окультуривание территории и защита ее от врагов, от дикости. Казачество было уникальным государственным и общественным институтом, несущим одновременно военные, полицейские, административные, хозяйственные функции. Идеальным инструментом обживания новых земель России.
Казак являлся одновременно воином, стражем порядка, крестьянином, ремесленником, транспортником, рыбаком, строителем, промысловиком и даже торговцем.
Войсковые атаманы с XVIII в. были наказные, назначаемые, однако на низовом уровне казачье самоуправление процветало (и очень напоминало крестьянское самоуправление в центре России середины XVI в).
Описания казачьей жизни, даже позднего времени, оставляют впечатление некоего военного коммунизма. Многие работы проводились коллективно, например рыбная ловля; пастбища и сенокосы не делились. Часть земли, пригодной для пашни, также находилась в свободном пользовании, каждый казак мог брать землю там, где удобнее; остальная земля подвергалась переделу. Пока взрослые казаки несли кордонную службу, казачата охраняли станичную землю, сидели в дозорах на берегу Терека или Лабы. Весь строй жизни был общинный: смотры, походы, праздники, управление.
Государство российское носило мобилизационный тягло-служебный характер, со всеми вытекающими минусами и плюсами. Основной плюс заключался в том, что русские не разделили судьбу многих аборигенных народов мировой периферии, а, продвигая фронтир все дальше и дальше, создали огромный «русский мир». И казаки в этом играли видную роль. К 1917 г. было 11 казачьих войск от Уссурийского края до Кубани и Дона, все на государственной службе, их численность составляла миллионы душ обоего пола.
Регулярная российская армия, ее артиллерия и крепостные сооружения внесли огромный вклад в защиту Области Войска Донского. Казаки превратились в земледельцев, что дало начало быстрому росту донского населения. Здесь начали строиться школы, церкви, промышленные предприятия. В общем, приход государственных институтов в Область Войска Донского дал начало правильному освоению края, недавно еще полупустынного. Из пристанища отчаянного воинства он превратился в развитый регион, где вслед за сельскохозяйственным освоением поднялась и промышленность. Восточная часть донского края стала первым центром российской тяжелой индустрии. Население его, составлявшее в 1625 г. всего 5 тыс. взрослых казаков, в 1775 г. было около 100–120 тыс. человек (30 тыс. взрослых казаков), столетием позже, в 1873 г., уже 1,3 млн человек. В общем, жителей на Дону, как казаков, так и неказаков, стало на два порядка больше, чем во времена вольного казачества.
Марксисты-западники, вроде Троцкого, преследовали казаков не как отдельный народ, а как наиболее традиционалистскую, «реакционную» часть русского народа. Ведь казачество сохранило принципы организации и быта, характерные для всего русского фронтира XV–XVII вв., в том числе постоянную готовность к вооруженной борьбе. Многие из этих принципов не сохранились во внутренних регионах России просто потому, что они давно перестали быть фронтиром.
Предгорья и горы
Предыстория. Миф об автохтонности
Кавказский хребет напоминает дуршлаг, в котором «застревали» племена и народности, переходившие из Азии в Европу, из зоны афразийских степей и пустынь в евразийские степи и обратно. Сами горы — место, малопривлекательное для жизни. Они были временным укрытием слабых и малочисленных племен от сильных и многочисленных народов. Однако нет ничего более постоянного, чем временное.
Если очень кратко охарактеризовать историю «кавказского дуршлага», то с севера на юг через него проходили индоевропейские племена, носители Y-хромосомной гаплогруппы R1a, а с юга на север — выходцы из Передней Азии и Месопотамии, носители гаплогрупп J2 и G.
В X в., когда русские воины появились на Кавказе, они увидели там два крупных государства. Одно принадлежало ираноязычным аланам-христианам, жившим в верховьях Кубани, Пятигорье и по Тереку. Согласно арабскому автору Ибн Рустэ, восточная граница Алании проходила по Терско-Сулакской низменности, западная — по притоку Кубани — Лабе. Хазарское государство занимало помимо низовьев Волги, Дона, восточного Крыма также Кубань и часть Закавказья.[161]
В 943–944 гг. аланы были союзниками русских дружин в походе на Каспий и в Закавказье, когда те овладели большим городом Берда в районе озера Севан. Следы этого многотысячного воинства, возглавлявшегося одним из воевод князя Игоря, затерялись — хазары не пустили его обратно.
Удачливее оказался князь Святослав, который в 965–966 гг. прошел по Волге и после победы над булгарами разрушил хазарский город Итиль — очевидно, волжские низовья перешли под контроль русского государства. Взяв хазарский город Семендер (будущие Тарки, окрестности современной Махачкалы) на Каспийском побережье, Святослав двинулся вдоль Кавказского хребта на запад, на Тамани занял Таматарху (Тмутаракань русских летописей), разгромил в Приазовье адыгов, из низовья Кубани отправился на нижний Дон, где взял хазарскую крепость Саркел, выстроенную византийскими инженерами. Последняя была переименована в Белую Вежу (вежа — крепость) и стала русским степным форпостом.
От разгрома, учиненного Святославом, хазары более уже не оправились. На Кавказе наступает время расцвета алан.
В 1032 г. аланы вместе с русскими дружинниками ходили на Ширван, в следующем году на Дербент. Военные кампании русских и алан против мусульманских владетелей Восточного Закавказья были связаны с деятельностью черниговского князя Мстислава Владимировича, владевшего восточной частью Киевской Руси, Азовским побережьем и Западным Прикубаньем.
В XI–XII вв. Алания переживала период расцвета. Часть аланских поселений приобретает городской тип. Константинополь создает Аланскую митрополию и разворачивает в верховьях Кубани широкое церковное строительство.[162]