Тишина была нарушена суетливым гомоном прибывших да окриком сторожа, который бесстыдно спал, обняв ружье, и проснулся, когда йигиты уже начали высаживаться. В кочевьях никто не проснулся. Парни сели на лошадей и отправились всяк к своей юрте.

Молча, чтобы не разбудить мать и соседей, пальван вывел из киржима коня и велел вылезать Мир-Садыку.

Курбан проводил пальвана, подгоняя перса до самой кибитки, и отправился к себе. Кеймир по-хозяйски привязал к агилу скакуна, отвел от него подальше верблюда. Затем к териму второй — черной кибитки привязал пленника Подойдя к другой юрте, где спали мать с внуком, Кеймир заглянул в щелку и увидел красные уголья в очаге. «Видимо, спать легли поздно, — подумал пальван и негромко позвал:

— Эдже, открой... это я.

Чуток сон матери. В темноте тотчас скрипнул засов. Кибитка осветилась тусклым огоньком свечи Кеймир обнял мать и, еще не разомкнув объятия, увидел через ее плечо привставшую с постели Лейлу. Вскрикнув, она вскочила на ноги и оказалась в сильных теплых руках мужа.

— О, ханым! — с мучительной радостью выговорил он. — Не сон ли это?

— Нет, нет, Кеймир-джан, не сон, — заговорила она, плача, и слезы ее полились ручейками по лицу. — Мы убежали... Меня спас Джин...

Грубоватый пальван, всегда стеснявшийся женских ласк, прижимал к груди жену, гладил ее черные, перевязанные лентой волосы, поднимал подбородок и целовал в мокрые глаза, в щеки, губы. Раньше он много раз слышал изречение: «С сердца свалился камень», но не верил, что такое бывает. Теперь поверил.

Слезы радости — вот высшее счастье. И разве передашь это счастье словами! Мать выскочила во двор, чтобы развести огонь под казаном, и долго не возвращалась. Лейла, высвободившись из объятий, отодвинула спящего сына к териму, легла под одеяло и с замирающим сердцем следила за тем, как раздевался Кеймир. Отвыкшая от него, она с дрожью в голосе выговаривала каждое слово;

— Веллек-джан не узнал меня. Бедная я. Если бы ты знал, как трудно мне было без него.

— А без меня, ханым? — Кеймир стыдливо засмеялся, опустился на колени, повалился на бок и притянул к себе Лейлу. — Ох, ханым, — губы его коснулись оголенной груди, а руки заскользили от колен к бедрам...

— Эдже зайдет, — зашептала она, трепетно прижимаясь к нему всем телом. Эдже, — но он не слышал ее. В голове у него кружилось и звенело...

Изнуренные лаской, они некоторое время лежали молча. Немного остынув, Кеймир сказал:

— Лейла, теперь расскажи, как тебе удалось бежать. О каком Джине ты говоришь?

— Ах, Кеймир-джан! — Лейла положила голову ему на плечо, из глаз у нее покатились слезы.

Рассказывала она долго, останавливаясь на мельчайших подробностях. Кеймир мысленно видел каменный дворец Гамза-хана, фонтан, розы, Ширин-Тадж-ханум, евнуха Джина, представил, как падал с крыши Смельчак, застреленный стражником. Лейла ни разу не упомянула Муса-бека, о котором говорил пленный Мир-Садык, и пальван подумал, что жена скрывает от него знакомство с ним.

— Ха ным, говорят, ты должна была стать младшей женой какого-то Муса-бека? — спросил с обидой он.

— Да, Кеймир-джан. Мать мне говорила о нем. После поклонения меня хотели отдать ему. но я ничего об этом не знала. После мне рассказал Джин. Вот слушай... На ночлег мы расположились в караван-сарае. Нам дали три комнаты. В одной поместили нас с мамой, в другой — Фатьму-раис с тремя женщинами, а в третьей — слуг. Евнух спал возле нашего порога. Перед сном, когда мама вышла во двор, он быстро спросил меня: «Хочешь, ханым, увидеть своего Кеймира?» Я даже испугалась от неожиданности: не могла понять, откуда он знает тебя. Он раньше вел себя очень странно, потому что немножко у него не хватает, а в тот вечер вообще он мне показался сумасшедшим. Однако я решила довериться ему. Говорю: «Да, я хотела бы увидеть Кеймира, сделай, чтобы мы были вместе». Джин засмеялся и говорит: «Тогда, ханым, ночью выйди и увидишь его!» Я долго не спала, ждала, когда уснет мама. Наконец-то она утихла. Тогда я поднялась с постели, оделась тихонько и попросила Джина проводить меня во двор. Мы вышли, он повел меня в темноту. Мы пролезли в какую-то дыру и оказались за стеной караван-сарая. Я спросила: «Ну, где же Кеймир?» И он опять засмеялся и отвечает: «На Челекене Кеймир! Но ты-то неужели не узнаешь меня, ханым? Я — Черный Джейран!»

При этих словах Кеймир даже привстал с постели.

— Что ты сказала? Джейран?

— Да, да,— тихонько и счастливо засмеялась Лейла. — Прости, что долго не открывала тайну, хотела помучить тебя, да не выдержала.

— А где же теперь Черный Джейран, и почему он вдруг стал евнухом?

— Он спит в другой кибитке, — просто ответила Лейла. — А как он стал евнухом, — он сам тебе расскажет.

Вскочив с постели, Кеймир быстро начал одеваться. Лейла тоже вышла следом за мужем, Мать жарила мясо. Огонь вырывался из-под котла и трепыхался на ветру.

— Спите, спите, дети, — проговорила она, — еще рано.

Восток уже порозовел. Звезды угасали. Только звезда Чолпан сияла над морем. И слышно было, как грозно накатывались на берег волны.

Кеймир быстро подошел ко второй кибитке, откинул полог и позвал:

— Эй, Джейран! Проснись побыстрей. Я пришел молиться тебе!

Прежде чем евнух поднялся и вышел, донесся его сиплый голос:

— Вах, пальван, как у тебя жестко. В Астрабаде я спал на ковре, а здесь только кошма и блохи,

— Выходи, выходи! — радостно засмеялся Кеймир. Встретив Черного Джейрана у входа, он взял его за руки и долго тряс их, затем коснулся ладонью голого подбородка и вздохнул. Евнух крутнул головой, отвернулся. Пальван понял, что причинил ему душевную боль.

— Ладно, не унывай, Джейран, — ободрил Кеймир.— Сейчас мясо поджарится — той начнем. — И он, повернувшись к Лейле, таинственно сказал: — А тебе, моя ханым, я тоже покажу кое-что. Пойдем.

Кеймир подвел ее к тыльной стороне черной юрты, и я свете наступающего утра она увидела Мир-Садыка. Вскрикнув испуганно, Лейла метнулась в сторону. Пальван не ожидал такого, не думал, что так безвольно поведет себя Лейла при встрече со своим заклятым врагом. Но, видимо, женщина — существо действительно нежное. Пальван со злости ударил ногой Мир-Садыка, догнал Лейлу и повел в кибитку. Она вся дрожала, и только два слова выговаривали ее губы:

— Прогони его... прогони его.

— Эдже! — позвал он мать, встревоженный состоянием жены. — Успокой бедняжку, а я что-нибудь придумаю для этого шайтана. Оказывается, и в цепях он наводит страх!

Страшный вопль вдруг разнесся за кибиткой. Кеймир бросился туда и увидел, как, исступленно мыча, евнух топтал и бил ногами пленника. Пальван кое-как отогнал Черного Джейрана. Но отойдя, он схватил кетмень и стал подкрадываться к персу.

— Брось, Джейран! — сердито крикнул пальван. Перс, встав на колени, залепетал:

— Кеймир-джан, пощади! Ты поклялся, что отпустишь меня, как только Лейла окажется в твоей юрте. Разве не предначертание аллаха, что она теперь здесь? Он услышал мою клятву в сделал так, как ты хотел. Не гневи его, пальван.

Кеймир заложил руки за спину, задумался: «Действительно, свершилось богоугодное. Разве не аллах приказал Джейрану вернуть мне Лейлу?» Сомнения и страх охватили пальвана. Все это отразилось в его глазах, и пленник, почуяв надежду на спасение, с еще большей мольбою запричитал:

— Клянусь тебе, Кеймир-джан, как только нога моя окажется в Астрабаде, я сразу отпущу Меджида. Пусть меня покарает аллах, если не выполню этой клятвы.— Мир-Садык закатил глаза вверх, а пальван невольно посмотрел на небо.

— Ладно, рейят, — произнес сурово Кеймир, — пойдем.— Он отомкнул цепь от терима и повел пленника к берегу моря. Посадив его в киржим, быстро поднял парус и велел Черному Джейрану столкнуть судно с мели.

Евнух налег плечом, и парусник, закачавшись на волнах, пошел вдоль берега.

Несколько дней подряд к кибитке Кеймира шли батрачки и их жены из соседних кочевий — поздравить пальвана и его мать с возвращением радости. Бостан-эдже угощала гостей чаем и катламой, говорила о благоволении аллаха к их дому. Женщины охотно слушали старуху, но с еще большим интересом разглядывали Лейлу — белолицую красавицу с черными густыми бровями и пухлыми губами, похожими на два лепестка розы. К евнуху женщины питали недоверие. Крутоплечий, гололобый, с косицей, Черный Джейран все больше напоминал породистого инера, но не кастрата. Напрасно Бостан-эдже рассказывала о трагическом случае, какой произошел с ним.