Когда же пришло время устраиваться в телеге, госпожа ла Рош-Берто пришла в ужас: она подобного в жизни не видела, и хуже фиакра для нее ничего не существовало. Но необходимость требовала и этой жертвы.

Баронесса, оставляя дом, в котором жила так счастливо, верных слуг и добрых крестьянок, спасавших ей жизнь, тихо плакала.

Цецилия беспрестанно спрашивала:

– Где же папенька? Отчего он с нами не едет?

Все шло хорошо до заставы Сен-Дени, где и произошел уже известный читателю эпизод, однако, вопреки самым страшным ожиданиям, он не погубил, а спас беглянок. Действительно, с новым паспортом путницы уже нигде не встречали препон. Из предосторожности они останавливались, как и должно крестьянкам, в маленьких деревенских трактирах. Лошадь была у них хорошая, делавшая по двенадцати лье в день, так что на шестую ночь дамы прибыли в Булонь и остановились в «Отель де Франс» на Парижской улице.

Хозяйка гостиницы, госпожа Амброн, оказалась тайной роялисткой. Ее адрес баронесса знала из прежней жизни, а значит, этой госпоже можно было доверять. Едва госпожа Марсильи открылась ей, как та заверила ее, что все устроит и что если ветер будет попутный, то завтра же отправит их в Англию.

Потом она отвела приезжим самые скромные комнаты, но они были так чисты, что даже сама маркиза прекратила на некоторое время беспрестанно вздыхать.

На другое утро госпожа Амброн, имевшая дела с моряками, договорилась со шкипером одного маленького шлюпа[17] о том, чтобы он за сто луидоров доставил трех беглянок в Дувр.

Целыми днями баронесса не сводила глаз с флюгера, видневшегося из ее окна. Вот уже шестые сутки ветер дул с моря, но наконец судьба смилостивилась над беглецами, и ветер переменился. Хозяйка прибежала сказать баронессе, чтобы они готовились ехать, пока городские ворота не закрыли.

В пять часов маркиза, баронесса и малютка Цецилия сидели в телеге, которой по-прежнему правил Пьер Дюран. Они выехали за заставу по дороге в Монтрёль и благодаря новой пометке в паспорте не встретили никаких затруднений. Отъехав с полмили от города, они свернули на маленькую дорожку, что вела к загородному дому госпожи Амброн. Он находился на самом взморье, и отсюда отправлялись желающие тайно уехать в Англию.

На этот раз сама госпожа Амброн захотела проводить беглецов и дожидалась с ними полуночи. Ровно в полночь в дверь постучали: это был шкипер шлюпа. По договоренности баронесса заплатила ему пятьдесят луидоров задатка, остальное он должен был получить на английском берегу.

Обе женщины завернулись в салопы. Госпожа Амброн поддерживала маркизу, которой этот ночной мрак внушал смертельный страх. Пьер Дюран нес на руках маленькую Цецилию.

По мере приближения к берегу все громче становился шум морских волн, олицетворявших дыхание океана и навевавших смертельную грусть. Маркизу вдруг напугала мысль о том, что ей придется ночью плыть в маленькой лодчонке по неспокойному морю. Она уже была готова носить какие угодно платья и скрываться в самой глухой деревне, лишь бы никуда не ехать. Баронесса не обращала внимания на капризы матери и лишь продолжала идти, не отрывая глаз от Цецилии, спавшей на руках Дюрана.

Наконец они достигли отвесного утеса, с которого им предстояло спуститься вниз. Маркиза вскрикнула от страха. Маленькая тропинка, не шире двух футов, извивалась по этой крутизне. Баронесса взяла дочь из рук Пьера Дюрана и первая начала спускаться, за ней, не выпуская руки Дюрана, следовала госпожа Амброн. Госпожа ла Рош-Берто, которую поддерживал шкипер, замыкала шествие.

Спустившись к самому морю, госпожа Марсильи на мгновение испугалась: ни у берега, ни на море она не увидела лодки… Но стоило шкиперу присвистнуть, как вдали показалась черная точка. По мере приближения она все разрасталась, наконец превратившись в двухвесельную лодку.

Баронесса де Марсильи поблагодарила госпожу Амброн и попрощалась с Пьером Дюраном. Крестьянин все вертел в руках шляпу и явно хотел что-то сказать, но никак не решался.

– Ты, кажется, хочешь сообщить мне что-то, мой друг, – ласково обратилась к нему баронесса.

– Простите… извините, госпожа, – бормотал Пьер Дюран. – Кто я такой, чтобы вмешиваться в ваши дела…

– Будет тебе, любезный Дюран, говори!

– Видите ли, госпожа баронесса, – продолжал крестьянин, – вы нас покидаете, уезжаете в страну, где все дорого, и сами не знаете, сколько вы там пробудете…

– Ну же, Пьер! – поторапливала его госпожа, заметив, что он снова колеблется.

– Может, вы не успели захватить с собой достаточную сумму денег?

– Пьер, друг мой, – произнесла баронесса, сжимая его руку, – я тронута твоей заботой.

– Если госпоже баронессе угодно… – продолжал Пьер. – Контракт на нашу аренду продолжится еще шесть лет, и я надеюсь, что вы позволите внести вам плату за два года вперед… Вы сделаете нам большое одолжение: разбойники могут ограбить нас и лишить денег, которые были бы в большей безопасности в ваших руках… Вы обяжете нас, приняв эти десять тысяч франков… Они вот в этом кожаном кошельке.

– Благодарю тебя, мой друг, я принимаю их, – сказала баронесса. – Бог даст, придут лучшие времена, и тогда, будь уверен, я не забуду твоей преданности.

– Скорей, скорей! – закричал шкипер. – Если нас заметят с берега – мы погибли!

Предупреждение было справедливым. Баронесса в последний раз пожала своей нежной белой ручкой толстую и грубую руку Дюрана. Она обняла госпожу Амброн и шагнула в лодку, где маркиза и Цецилия уже ждали ее.

– Кто идет? – вдруг закричали издали.

– Греби пуще! – тихо прошептал шкипер, оттолкнув лодку от берега и ловко запрыгнув в нее.

Через десять минут они уже взошли на шлюп, и вскоре беглянки вышли на берег в Дувре.

Глава IV

Загородный дом

Едва оказавшись на берегу, баронесса тотчас же захотела ехать в Лондон в почтовой карете. Но маркиза заявила, что теперь, когда они выбрались из Франции, ни одной минуты не пробудет в этом неприличном костюме, в который ее заставили вырядиться. Хотя баронесса и не видела в этом серьезного неудобства, все же согласилась с маркизой, каким бы неуместным ей ни показалось это требование. Дочь пошла навстречу матери с той детской покорностью, примеры которой и теперь еще встречаются в знатных фамилиях, сохранивших традиции восемнадцатого столетия.

Остановившись в лучшей гостинице Дувра, маркиза, несмотря на усталость с дороги, велела принести ей один припрятанный сундучок. Она достала из него свое платье и, презренно скинув одежду простолюдинки, принялась за свой туалет. Маркиза причесывалась и пудрилась так старательно, будто собиралась на прием к королеве.

Что же касается баронессы, она всецело отдалась заботам о маленькой Цецилии, которая совсем не испугалась морского путешествия.

На другой день в девять часов дамы сели в почтовую карету. Маркиза, оценив по достоинству ее удобство, с удовольствием устроилась в экипаже, тем более что стараниями госпожи Марсильи он был нанят только для них троих.

Переезд совершился очень скоро: путешественницы миновали Кентербери и Рочестер без остановок и в тот же день прибыли в Лондон.

Баронесса была слишком опечалена, чтобы обращать внимание на окружающую ее действительность, но вот маркиза пребывала в полном восторге от ливрей, гербов, пудры – всего того, чего она уже два или три года не встречала во Франции. Так что Лондон показался ей красивейшим городом в мире, а англичане – величайшим народом Земли.

Путешественницы остановились в отеле, который рекомендовала им госпожа Амброн, на улице Голден-Сквер, недалеко от Регент-стрит. Баронесса тотчас известила запиской герцогиню де Лорж о своем прибытии.

В тот же вечер герцогиня приехала к ней и предложила свои услуги, в случае если баронесса захочет остаться в Лондоне.

Но госпожа Марсильи пожелала жить в уединении и потому попросила госпожу Лорж узнать, нет ли поблизости какой-нибудь деревеньки, где она спокойно могла бы предаться воспитанию дочери. Герцогиня посоветовала ей Хендон, местечко, прекрасно сочетавшее в себе близость к столице и сельское уединение. Баронесса решила немедленно отправиться в этот маленький рай.