– Благодарю вас за откровенность, сударь, – произнес я, – этого достаточно, чтобы доказать невиновность несчастной, ложно обвиненной. Вам, может быть, неприятно будет отправиться со мной к главному суперинтенданту полиции?

– Нисколько! Я желаю лишь одного – чтобы черт побрал эту булавку и мошенника, который украл ее!

Около пяти часов вечера хозяин дома, в котором квартировал Савиль, осторожно отворил мне дверь, и в комнате бельэтажа[9] я нашел обвинителя, беспечно растянувшегося на кушетке. Увидев меня, он встал. Судя по проницательному взгляду, устремленному им на меня, казалось, он не совсем был рад моему визиту.

– Я сегодня не ожидал вашего посещения, – проговорил он с заметным замешательством.

– Очень может быть, сэр, но мне нужно сообщить вам, я полагаю, весьма интересные для вас известия, которые заставят вас забыть о причиняемом мной беспокойстве: владелец булавки, стоившей сто двадцать гиней, которую подарил вам ваш покойный дядюшка, не уехал в Индию и…

Я еще не успел договорить, как мошенник упал на колени и стал униженно просить пощады.

– Полно, сэр, – прервал я мошенника, – перестаньте так причитать! Я не имею ни желания, ни права простить вас. Если вы хотите получить снисхождение – заслужите его. Мне нужны Симпсон и Гартли, но я не могу их найти: помогите отыскать этих мерзавцев.

– Охотно! – вскрикнул негодяй. – Я помогу вам и сию же минуту могу передать их в ваше распоряжение: я сам отправлюсь за ними.

– Вы что же, считаете меня олухом, господин Савиль? Я хочу, чтобы вы послали кого нибудь, а не требую, чтобы сами шли!

Савиль опустил голову. Ему стало стыдно, что его уловки раскрыли. Я приказал ему написать несколько слов приятелям, о которых я ему напомнил. Письмо было отправлено с верным человеком, таким образом, я составил план неожиданной встречи.

Полицейский спрятался со мной за ширмы, чтобы позволить господину Савилю свободно разговаривать с соучастниками своего преступления, в котором они, с обоюдного согласия, были замешаны.

Только мы успели занять свои места за ширмами, в передней раздался звонок, возвестивший о прибытии друзей Савиля.

– Вот эти господа! – сказал он, бросив на меня полный ненависти взгляд.

– Не замышляйте ничего против нас, господин Савиль, – спокойно проговорил я, отвечая на его злобный взгляд, – нас только двое в этой комнате, но внизу, под нами, отряд человек в двенадцать, которые только ждут нашего сигнала.

Господа Симпсон и Гартли шумно и весело вбежали в комнату.

– Что с вами, Савиль? – вскрикнул Гартли. – Откуда вдруг такая заботливость?

– Признаюсь вам, любезный, – ответил Савиль, – дело с этой проклятой булавкой сильно меня беспокоит!

– Экий вздор! Разве есть о чем беспокоиться! Прогоните от себя этот страх, все идет как нельзя лучше! Скоро уже мы, все трое, отправимся вместе на одном судне в Америку: булавку я взял, Симпсон ловко всунул ее в мешок миленькой Мэри, а вы ловко подали о ее краже заявление! Круговая порука, и нам жизнь без забот. Гм! Что вы скажете?

– Действительно, вам жизнь без забот, господин Гартли! – вскрикнул я, выступив вперед и притопнув ногой по паркету. – А вот еще джентльмены, которые желают принять в ней участие.

Обе створки двери вдруг распахнулись. Толпа полицейских ворвалась в комнату. В продолжение нескольких минут слышался шум борьбы, проклятия, угрозы и ругательства. Спустя четверть часа все трое уже были под замком. Еще до конца месяца их поместили на судне, отправляющемся в Ботани-Бей.

Господин Уэстлек, вместе со своим сыном, приехали за Мэри. Я последовал за девушкой в графство Йоркшир, где в первой половине мая было отпраздновано ее бракосочетание с возлюбленным. Я был посаженым отцом хорошенькой Мэри и уехал обратно вполне счастливый, что оставил милое дитя с человеком, достойным ее любви.

Ныне господин и госпожа Уэстлек, хотя еще и в молодых летах, стали счастливыми обладателями многочисленного семейства, состоящего из белокурых, с розовыми щечками мальчиков. Дом их благословен, потому что согласие, мир и довольство поселились в нем навеки.

Ловкие мошенники

Однажды в Скотленд-Ярд обратился очень встревоженный главный представитель в Лондоне одного довольно известного французского банкирского дома, некто господин Лебретон, и заявил главному суперинтенданту полиции, что он уезжал на восемь-десять дней во Францию и по возвращении обнаружил, что касса представительства ограблена. Причем можно было предположить, что для этого были специально изготовлены поддельные ключи, потому что касса была заперта и отсутствовали какие либо признаки взлома. Господин Лебретон предъявил опись похищенных сумм, а также перечень всех номеров пропавших банковских билетов, векселей и заемных писем.

Первым делом следовало выяснить, не предъявляли ли какие либо из похищенных билетов в банк. Оказалось, что с ними ни в один из банков не обращались. После этого на них был наложен запрет, а в вечерних и утренних газетах на следующий же день были опубликованы все номера похищенных ценных бумаг. В газетных объявлениях также было представлено подробное описание всего украденного: и заемных писем, и банковских билетов. Одновременно с этим была обещана значительная награда тому, кто сообщит сведения, которые помогут задержать виновных. К сожалению, эти меры не принесли никакой пользы, и, несмотря на все усилия, приложенные полицейскими к розыску преступников, не было обнаружено совершенно никаких следов злоумышленников.

Между тем в Англию прибыл господин Беллебон, младший партнер владельца ограбленного банкирского дома, для содействия расследованию этого преступления. «Если грабители не будут отысканы, – заявил он, – наш банкирский дом окажется на грани разорения. Также непременно расстроится и моя женитьба, а ведь это заветная мечта всей моей жизни, потому что я бесконечно люблю свою невесту, правда, свадьба вряд ли улучшит мое финансовое положение».

Как ни старалась полиция прояснить это дело, прибегнув к помощи самых опытных своих агентов, она нисколько не преуспела – произошедшее так и оставалось покрыто непроницаемым мраком.

Но вот однажды на имя господина Александра Лебретона, первым обратившегося в полицию по поводу ограбления, поступило письмо с почтовым штемпелем отделения, расположенного на площади Святого Мартена в Лондоне. В этом письме заключалось предложение возвратить все банковские билеты и заемные письма в обмен на сумму в золотых монетах, которая могла составить около одной тысячи фунтов стерлингов. Украденные ценности, то есть банковские билеты и заемные письма, вдесятеро превосходили эту сумму. Французский торговый дом планировал направить их на осуществление нескольких значительных платежей в одну из лондонских контор. Выплаты эти должны были состояться в ближайшее время.

Господин Лебретон потому так решительно настаивал на розысках, что утрата эта произошла большей частью по его собственному недосмотру – он нарушил распоряжения банкирского дома «Беллебон и Ко». Получив из Парижа предложение скупить заемные письма заранее, чтобы заблаговременно удовлетворить значительные требования дома господ Гояр, он должен был сделать это, а затем отправиться в главную контору в Париж. Господин Лебретон проявил своеволие и нарушил этот порядок: он сперва съездил в Париж, отложив выкуп ценностей до своего возвращения в Лондон, но, как мы уже упоминали, касса к этому времени была уже пуста.

В заключение в письме, адресованном на лондонскую контору банкирского дома Беллебона и находившемся в конверте на имя господина Александра Лебретона, еще было сказано, что если предложение выкупить банковские билеты за сумму в тысячу фунтов стерлингов будет принято, то в этом случае следует поместить в газете «Таймс» некое объявление, таинственный текст которого прилагался к письму; способ же передачи ценных бумаг, в ответ на это объявление, будет указан безотлагательно.