Обычно дети-мазохисты — это тихие, робкие, мечтательные, несколько замкнутые (не жестко, сухо, а мягко замкнутые), с одиночеством и грустью в семейном и школьном своем прошлом. Любили приласкаться, но не находили отклика и замыкались, находя в этом грустном одиночестве своеобразную прелесть взамен прелести неполученной ласки. Свою грусть, свои обиды они смаковали, как бы «обсасывали», культивировали в себе это чувство боли, испытывали постепенно от этих «болевых, грустных смакований» все более растущее интимное наслаждение и превращали чувство боли, грусть в особо сладостный культ. Естественно, что такая эволюция к переходному возрасту приводила прямиком на пути мазохизма, когда в любовных своих переживаниях и порывах подросток с особым тщанием взращивал те моменты, над которыми можно бы было сильнее погрустить, погоревать, пострадать. «Сладость любви — в страданиях» — таков принципиальный девиз полового мазохизма, — «любовь без боли — разврат». У некоторых эта тяга исчерпывается исканием моральных терзаний в любви, другие же тянутся непосредственно к физическим страданиям, к физической боли, испытывая которую они впадают в усиленное половое напряжение. В более мягкой форме эта тяга (у девочек) сводится к удовольствию от тисканий, щипков, таскания за косу.
Наш материал по детскому мазохизму можно разделить на три категории: 1) мазохисты по врожденной внутренней склонности, с развивающейся от ранних лет тягой к самомучительству, переходящей потом в половое самоистязание (меньшинство); 2) мазохисты, сделавшиеся таковыми в результате длительных воспитательных влияний, благодаря которым они оторвались от здоровых социально-этических связей с реальностью, замкнулись в одиночестве и развили у себя прочный условный рефлекс «болевого наслаждения» (аналогично «болевой радости» вышеупомянутой экспериментальной собаки), ставший затем половым рефлексом; 3) дети, ставшие мазохистами после длительных физических болей, причиняемых им воспитателями в окружности полового аппарата (сечение, удары кулаками по ягодицам и т. д.), а также в результате общих физических наказаний (побои и по другим участкам тела), совпадавших по времени с половым возбуждением и упрочивших привычную условно-рефлекторную связь между болью и половым возбуждением. Конечно, имеются варианты, комбинирующиеся из сочетания двух или всех трех указанных нами групп (врожденность + влияние общего воспитания + физические наказания, и т. д.), но как основные типы эти категории следует все же фиксировать.
Дети-мазохисты чаще встречаются в интеллигентской, средне-буржуазной среде, садисты — в «низах» (сдавленные) и в «верхах» (разнузданные).
Следующей, чрезвычайно разнообразной по проявлениям, многоликой группой детских половых отклонений мы считаем группу детского эксгибионизма[191]. Некоторые дети могут обнаружить особую, своеобразную тягу к усиленной половой самодемонстрации. Они любят публично обнажаться и с сугубой охотой демонстрируют свои половые органы, причем делают это как в присутствии представителей своего, так и второго пола. Чаще всего это свойство присуще мальчикам. Кроме такой внешней формы, эксгибионизм проявляется также и в общем грубом половом цинизме, всегда демонстрируемом публично, в половом хвастовстве, сочинительстве и т. д. Имеются особые специалисты по разнузданной порнографической речи, как в виде употребления специальных выражений и оборотов, так и в виде систематизированной работы по составлению порнографических рассказов и «поэм», а также по многообразной «живописи» в этой области. Педагоги показывали нам целые «альбомы» таких любителей, испещренные «литературно-живописными» проявлениями эксгибионизма. Некоторые из таких ребят онанируют публично, вовлекая этим в онанизм и других детей.
Характерным в этом своеобразном уклонении является публичность половых проявлений, как бы нагло-циническая их демонстративность. Однако нельзя думать, будто этот уклон — нарочито-злостный, будто мы имеем дело попросту с грубо испорченными детьми.
Эксгибионистов, «сексуальных демонстраторов» следует делить на две разные группы: первая — те, кто проделывает эту половую самодемонстрацию произвольно, активно, «виртуозно» изощряясь в придумывании новых разнообразных деталей — поострее, ярче; вторая — дети, против воли, болезненно-навязчиво втягиваемые в это состояние, становящееся особым типом навязчивой идеи, которая прорывается вовне, несмотря на старательную борьбу с нею (совсем по типу навязчивого богохульства, которое иногда прорывается в церквах, перед иконами как раз у самых скромных и, казалось бы, ультрарелигиозных людей).
Конечно, оба эти типа резко различны по внутреннему своему содержанию. Активные «самодемонстраторы» — это чаще всего самолюбивые ребята, несколько тщеславные, желающие «блистать», быть на виду, причем, ввиду невозможности применить эти тяготения к другим областям (все те же уродующие условия воспитания), «карьера» завоевывается по преимуществу в половой области, обычно доминантной у этих ребят: «мой половой член — крупнее, лучше», — «всех крепче выразился я», — «нет лучше меня знатока этих вопросов», — «мой опыт богаче, чем у других», — «я грубее, беззастенчивее всех», — «я исключительный человек среди этих ничтожных скромников», — «а здорово треснул я их по ушам!» и т. д., таков нехитрый, хотя и громоздкий, тяжелый по проявлениям арсенал «карьерных» мотивов первой группы эксгибионистов, которые нарочитой половой грубостью, т. е. грубостью в наиболее щепетильной бытовой области, как бы мстят среде за ее непризнание их достоинств.
Страдающие же навязчивыми прорывами половой грубости (вторая группа) — это обычно дети психастенического типа, с подавленной психикой, с наклонностью к моральным сомнениям, запутавшиеся в своих половых конфликтах, прячущиеся от людей и от своей собственной совести; эксгибионистские их прорывы, как и «богохульные» прорывы религиозных кликуш, это признак неспособности их справиться со своими, тщательно вытесняемыми «греховными» вожделениями, выпирание желания наружу, публично, как бы для особо резкого протеста против дальнейшего их вытеснения. Это акт бессознательный, против воли, в состоянии некоторого раздвоения личности (хотя бы и при полном сохранении сознания), при резком ослаблении регулирующей задержки. Первый тип чаще всего встречается в социально более здоровой среде, без этически-конфликтных нагромождений, второй — обычно в психопатически вырождающейся части интеллигентски-буржуазных слоев, в среде, насыщенной гниющей, разлагающейся религиозностью и сугубо-острой «моралью», ханжеской в самой своей основе.
Своеобразным проявлением детского полового отклонения мы считаем встречающееся у ряда детей состояние повышенной сексуализации мышечно-осязательных ощущений. Такие дети, обычно подростки, испытывают особое половое наслаждение от движений своего тела, мышечных сокращений, касаний к коже и т. д., причем, в отличие от обычного, здорового удовольствия, доставляемого подобными ощущениями, у подобных ребят всегда имеется специфический привкус, четко указывающий на половое содержание этого состояния. Мимика особо острого наслаждения при ряде движений, сладострастные потягивания, прижимание тела к твердым предметам — и все это сопровождается покраснением лица, легким эмоциональным возбуждением, а, в ряде случаев, завершается и оформленным половым возбуждением с соответствующими его разрядами. Работники Брянской и других деттрудколоний указывали автору на ряд случаев, где дети имели излюбленные мышечно-осязательные участки, раздражение которых, видимо, давало им острое наслаждение: крепкое разминание щек, сильное трение пальцами по зубам, «массажные» движения по мышцам спины, растирание ушей и т. д. В дальнейшем оказалось, что подавляющее большинство этих ребят — гиперсексуалы, причем гиперсексуальность их была вскрыта лишь потому, что эти странные манипуляции вызвали недоумение воспитателей.
«Мышечно-кожные сексуалисты» продолжают в переходном возрасте первую, аутосензорную стадию детского развития[192], как бы чрезмерно долго задерживаются на этой стадии, внося лишь в нее более зрелые черты оформленного полового возбуждения, которых, как мы видели выше, обычно нет в аутосензорном периоде детства. Эта задержка на ранней стадии развития обычно обусловлена грубым разрывом ребенка с социальным его окружением, нищетой его коллективных связей, а отсюда — растет последующая аутосензорная закупорка и в более поздние возрасты. Подвижные дети, дети с богатыми социальными связями, а также дети, длительно испытавшие в детстве холод, голод, почти застрахованы от мышечно-кожной сексуализации, в которую впадают обычно изнеженные, одичавшие и малоподвижные ребята обоих полов.