— Жива?

— Ага. А что?

— Все. Проверочка.

Немного подавшись вперед, Роза припадает к зрачку оптического прицела. Саша не дыша, очень осторожно, чтобы не задеть подругу, подносит к глазам бинокль. За деревьями мелькают двое гитлеровцев. Вот один уже в просвете просеки. Остановился, оглядывается по сторонам. В руке свернутые носилки. Шагнул в сторону, потоптался на месте, снова шагнул. Вот он, на виду! А выстрела нет. Саша удивленно смотрит на подругу, потом на вороненое кольцо мушки. Будто каменное изваяние рядом, а не живой человек. Ну глазом моргнула хоть бы. Снова к биноклю. Затаила дыхание, даже зубы стиснула до боли. Почему молчит, почему тянет, почему нет выстрела? Уйдут, уйдут ведь за деревья, и пропала цель.

Глухой хлопок выстрела. Задний качнулся, но носилки не выпустил из руки. Стремительный бросок затвора — и следом вторая пуля. Теперь на белорусской земле четверо. И тот первый, убитый на заре, и коновод и эти двое, пришедшие за трупами своих соотечественников. Четырьмя оккупантами стало меньше в это солнечное, апрельское утро.

О шанинских дуплетах по движущимся целям в школе знали все. Но то школа. И фашисты там были фанерные, на проволочках, безобидные. Об этих удивительных дуплетах знала и Саша, да только не привелось ей видеть, как это получается. Теперь увидела. Два выстрела с одного дыхания.

Переливаются серебром ручейки, где-то правее строчит пулемет. Без передышки. Всю ленту раскручивает. Ухнуло дальнобойное…

Двенадцать часов в глиняном мешке, двенадцать часов без движения, не отводя глаз от лесной просеки. Жгучая боль в глазах, нестерпимая. А глазам еще смотреть да смотреть. До захода солнца смотреть. Саша подымает голову и, легонько толкнув подругу, показывает взглядом на небо. Первая живая птица на этой земле! Роза следит за полетом голубя по всей трассе, до леса.

— Не заметила, откуда шел?

Саша кивает головой в сторону своих траншей.

…Вечером, докладывая командиру батальона о результатах охоты, Роза рассказала и о полете голубя. И пошло по ступеням. Из батальона — в полк, в дивизию, оттуда к начальнику армейской разведки. Команда пришла немедленно: птицу не трогать, птица связная, наша.

19 мая 1944 года сводка Совинформбюро содержала такие данные: юго-восточнее Витебска, в частях Н-ского соединения успешно действует группа девушек, окончивших школу снайперов. За время с 5 апреля по 14 мая они истребили более 300 гитлеровцев. Ефрейтор Р. Шанина уничтожила 15 фашистов.

Комсорг батальона, прочитав в своей армейской газете сообщение Совинформбюро о действиях девушек-снайперов, в первую очередь разыскал Шанину. Прочитала сводку, покраснела, а потом вдруг свистнула по-мальчишечьи.

— Так у меня восемнадцать, а тут пишут пятнадцать.

Комсорг рассмеялся:

— Разве за тобой угонишься!

Еще раз прочитав сводку, Роза спросила:

— Так это что же получается! В моей Едьме будут читать?

— Сов-ин-форм-бю-ро, — по складам выговорил комсорг, — это понимать надо. На всю страну, на весь мир тебя прославили, а думаешь, там теперь не узнают?

— Где… там? — не поняла Роза.

— А на той стороне. Они наши сводки читают и слушают. Еще как!

В тот же день Роза сама убедилась, что «на той стороне» наши сводки читают. И очень внимательно читают.

Бродила по траншеям, присматривалась к обороне противника, прислушивалась к стрельбе, выбирая на утро огневую позицию для себя. Потом советовалась с солдатами, им виднее, где засел вражеский снайпер, да и подсказать могут в выборе засады. Что-то вдруг «на той стороне» зашипело, затрещало на всю округу, и хлынула к нашим траншеям мелодия какого-то давным-давно забытого слезливого романса.

— Повело, заголосили, — взглянув в сторону немецких траншей, проворчал солдат.

Что-то в немецком динамике рявкнуло, хрюкнуло, потом снова прозвучал обрывок романса, и вдруг ломаным русским языком динамик заговорил:

— Внимание, ахтунг, внимание! Русские солдаты, слушайте! Слушай наш голос, ефрейтор Шанина! Иди к нам, ефрейтор Шанина, командование немецкой армии обещает тебе красивую жизнь. Скажи своим девушкам, ефрейтор Шанина, командование обеща…

Что там еще обещало командование, этого уже никто не слышал, потому что мина оборвала немецкого зазывалу на полуслове. Попала мина в установку или не попала — никто не видел, только в этот вечер фашистский радиофургон больше ни звука не выдавил из своей утробы.

Выбравшись из траншеи, Роза направилась к минометчикам, за горку. Солдаты сказали, что батарейцы прибыли к ним утром, чьи они — пока неизвестно, может быть, с соседнего участка, а может, — из армейского резерва, что работают минометчики славно, знают свое дело хлопцы.

— Привет мастерам меткого огня! — высоко подняв руку, бойко произнесла Роза. — Подбили брехаловку или только так, спугнули?

Минометчики переглянулись. Сказать, что накрыли, а вдруг снова заговорит, девушка засмеет, признаться, что сами не знают, потому что фашистская машина была за бугром, а били они по звуку — тоже не к лицу гвардейцам. А у девушки за плечом винтовка с оптическим прицелом, девушка в желто-зеленом маскировочном халате, кто знает, может быть она даже из тех, про которых верещало фашистское радио. Выручил своих друзей, видно, самый бедовый, очень молоденький солдат:

— Извините, гражданочка, в другой раз повременим, с удовольствием дадим послушать музычку, заглядывайте!

— Пожалуйста, пожалуйста, бейте на здоровьичко, — улыбнулась Роза, — мне не к спеху, могу потерпеть до Берлина.

Ответ понравился, минометчики рассмеялись. Кто-то спросил:

— А ты эту не знаешь, ну эту… которую они на красивую жизнь зазывали? Она из ваших?

— Из наших, все наши! — сильно покраснев, сказала Роза и быстро зашагала к старой проселочной дороге.

Вот тогда и вспомнил старший сержант:

— Она! Да это ж она и была, Шанина! Ефрейтор Шанина, в газете фото видел!

Была отбита и третья попытка немцев вернуть Козьи горы. Живые откатились за лес, на исходные, мертвые остались на заболоченных подступах к высоте. Их было не меньше сотни, безмолвных свидетелей бессмысленной затеи гитлеровского командования. Прочно закрепившись на Козьих горах, две роты капитана Снегова держали теперь под огнем все земное пространство от гребня высоты до дальнего леса. Справа от Козьих гор в немецких траншеях обосновались солдаты третьей роты, слева начинались владения соседнего батальона. Огненное кольцо окружения медленно, но верно сжималось вокруг витебской группировки немцев.

Ночь была на исходе, утро наступало хмурое, над землей висели темные, грузные тучи. В ротах никто не сомкнул глаз, ждали четвертой утренней атаки обалдевших, вконец утративших чувство реальности гитлеровцев. Последний приказ ставки Гитлера сулил генералам самые страшные кары за сдачу стратегически важных позиций.

— Ну, чего лезут, куда лезут, сучьи отпрыски, — ворчал капитан Снегов, разглаживая ладонями километровку.

Снегов еще ничего не слышал о самом последнем, секретнейшем приказе ставки Гитлера. Это там узнали, в разведотделе армии, утром, на допросе пленного обер-лейтенанта, прихваченного танкистами вместе со штабной машиной. Какое-то острое, шестое чувство опытного офицера подсказывало Снегову, что Козьи горы сегодня для немцев ни к чему, что от Козьих гор им ничуть не больше пользы, чем мертвому от согревающего компресса. Снегов был твердо убежден, что на этот раз немцы в лобовую не полезут, не пойдут на Козьи горы. Трижды обожглись, в четвертый раз не рискнут, какая бы их сила не толкала на это. Скорее всего, размышлял Снегов, полезут на крыло, вот только на какое крыло?

Вошел начальник штаба и с ходу:

— Поздравляю вас, товарищ капитан.

Снегов не понял.

— Ты о чем?

— Об этом, об этом самом, — подавая Снегову свежий номер армейской газеты, произнес начальник штаба.