— Проектор голограмм, — повторил я.

— Да, — сказала Лида. — Ты его помнишь.

Мы вместе спустились на лифте, и Лида, взмахнув на прощание рукой — так, словно мы расставались на несколько дней — вышла в промёрзлый осенний сквер.

В поточной никого не было.

Поднимающиеся друг на другом, как в амфитеатре, ряды уныло-серых пластиковых парт выглядели так, как будто всех студентов срочно эвакуировали посреди лекции, выгнали из здания из-за сработавшей пожарной тревоги, и только теперь истерическая сирена замолкла, обнажив давящую тишину вокруг. На партах стояли банки из-под газировки, валялись смятые целлофановые пакеты, кто-то даже забыл на втором ряду свою сумку. Я прошёлся мимо учительского стола, окружённого четырьмя колоннами проекторов, и суазор в моём кармане встревоженно завибрировал, предупреждая о чём-то.

"Третий или четвёртый ряд сверху", — написала Лида. — "Ближе к окну".

Я улыбнулся. Четвёртый ряд, второе место от окна. Лида тогда сидела одна, в окружении пустых стульев. Я смотрел на неё всю лекцию и хотел подождать в перерыве, но она вышла раньше меня и тут же исчезла, сгинула в нетерпеливой толпе студентов, которая так упорно ломилась к выходу из здания, как если бы от этого зависела их жизнь.

Я поднялся на четвёртый ряд. До начала следующей лекции оставалось ещё минут пятнадцать, обычно в это время в аудиториях уже собирались студенты, раскладывали вещи, читали сообщения в сети, но тогда я был совершенно один — не слышалось даже голосов из коридора. Я вдруг почувствовал, что лежащий в кармане суазор — единственное, что ещё как-то связывает меня с окружающим миром.

Я развернул суазор и быстро набрал сообщение:

"Хорошо. Уже смотрю".

Четвёртый ряд, второе место от окна. На столе Лиды не было ни пустых банок, ни обвёрток от низкокалорийных батончиков из буфета. Я сел на её место и осмотрелся. Электронные жалюзи на окнах не работали, и на шероховатой, как застывшая пена, поверхности стола вытягивались ровные и угловатые солнечные тени. На той лекции я сидел на самом последнем ряду, у противоположной стены аудитории, и Лида, наверное, могла меня видеть, хотя мы ни разу не встретились глазами. Она всё время смотрела в окно или вниз, на профессора, который деловито расхаживал вокруг проекторов, разминая затёкшие ноги.

Где же он может быть?

Я осмотрел соседние места, но не нашёл ничего, кроме смятой коробки из-под бисквитов. Мусор в аудитории не убирали, а значит куб не должны были забрать.

Я заглянул под парту.

Там тоже ничего не оказалось — даже привычного уже мусора, оставленного студентами. Но я не собирался так быстро сдаваться. Я залез под парту и принялся осматривать соседние места. Руки мои быстро покрылись колкой, похожей на стеклянную крошку пылью, я ударился обо что-то правым плечом — наверное, о выставленную ножку стула, — но всё равно продолжал искать.

Наконец, я догадался заглянуть вниз и заметил, что за спинкой расшатанного стула, которая сорвалась с болтов и устало завалилась к полу, что-то застряло. Это был куб! Наверное, он упал с парты и закатился под спинку кресла — быть может, во время пятиминутного фильма, который показывали на лекции, когда Лида вполне могла этого не заметить.

Но у меня никак не получалось дотянуться до куба рукой; он прочно застрял, провалившись за сломанное сидение. Я даже попробовал расшатать вывернутую спинку, но та, как ни странно, намертво сидела на ослабленных болтах.

До начала лекции оставалось ещё минут пять, и, хотя аудитория по-прежнему пустовала, мне нужно было что-то решать. И тогда я вспомнил про свой суазор.

Я вытащил его из кармана и попытался свернуть в трубу. Суазор явно не был рассчитан на такие трансформации и поддавался с трудом, я даже думал, что могу сломать экран, однако меня это не волновало. Наконец, суазор, издав тонкое электрическое потрескивание, принял требуемую форму, по экрану поплыли странные радужные круги, и у меня получился длинный и тонкий рулон, который я засунул под спинку кресла.

В ту же секунду суазор раздражённо завибрировал, я вздрогнул и ударился головой о столешницу. Я сидел на грязном полу, потирая рукой затылок, а по свёрнутому в трубку суазора проходила частая истеричная дрожь.

Я развернул экран.

Тут же открылась страница соцветия, по которой медленно плыли красные и жёлтые пятна. С мелодичным звоном всплыло облачко мгновенного сообщения, и я прочитал:

"Всё. Нашла".

73

Я решился всерьёз поговорить с Лидой только за день до начала зачётов. Я не стал полагаться на ненадежность случая и сам написал ей утром, ещё до первой лекции, что нам надо встретиться и обсудить происходящее.

Ответила она только после обеда.

Я возвращался с Виктором в главное здание. Тогда резко похолодало, с утра выпал первый снег, голые ветви облетевших деревьев в сквере покрылись инеем, как блестящим искусственным крахмалом, а я по привычке надел только короткую осеннюю куртку и дрожал всякий раз, когда навстречу нам дул ледяной ветер.

— Я тебе уже говорил, что в этом году по нейроинтерфейсу будет другое задание? — спросил Виктор. — Не то, что было у тех, кто курсом старше. Решили усложнить, гады.

— Говорил, — ответил я, засовывая руки поглубже в карманы куртки.

— Что думаешь делать?

Я пожал плечами.

Виктор перед каждым экзаменом и зачётом проводил настоящее исследование, пытаясь выведать билеты у старшекурсников, хотя это ему не слишком помогало, и его средний балл всегда был лишь немногим выше проходного. Один неудачный зачёт, несчастливый билет или ещё какая-нибудь досадная случайность — и он вполне мог бы попасть в список на исключение.

— Вроде у меня всё хорошо с нейроинтерфейсом, — сказал я. — Что такого сложного они могут там ввернуть? Мы за первое полугодие и не прошли ничего толком.

— Кто знает, — ответил Виктор. — Опять ходят слухи, что они собираются…

Нас прервал сердитый гудок суазора. Я вытащил его окоченевшими руками и прочитал:

"После занятий. На первом этаже, у входа".

Виктор остановился и с любопытством взглянул на меня.

— А что у тебя с ней? — спросил он. — Ты последнее время вообще ничего не рассказываешь. Вы расстались, что ли?

— Я не знаю… — сказал я.

Вновь подул ветер, руки мои задрожали, и я поспешно спрятал суазор в куртку.

— Я не знаю даже, встречались ли мы вообще, — сказал я.

Виктор кивнул головой с таким видом, словно именно это и ожидал услышать.

— Да брось ты её, — сказал он. — Она всех динамит. С тобой-то хоть…

— Всех? Кого всех?

— Рассказывают, — уклончиво ответил Виктор.

— Что рассказывают? — не унимался я. — Кто?

Виктор молчал, странно отвернувшись от меня.

— Ты что, к ней подкатывал? — Я толкнул его в плечо.

— Ой, да прекрати ты!

Виктор раздражённо взглянул на меня и зашагал дальше по аллее. Я пошёл вслед за ним.

— Слышал просто, — сказал он через плечо. — Многие пытались её пригласить. Она всем отказывает. Говорят, парень у неё есть, и она с ним давно, ещё со школы. Не знаю, правда или нет.

Я остановился. Окрепший ветер нёс по дороге снежную пыль, но я уже не чувствовал холода.

— Извини, — сказал я.

— Да ладно, что там, — сказал Виктор. — Я тебя понимаю. Ты ведь на неё давно ещё запал. Потом… может, и неправда это. Может, у вас…

Мимо нас торопливо шли студенты, кутаясь в одежду и прикрывая лица. Ветер был таким ровным и сильным, что казалось, будто его создают не перепады атмосферного давления и высот, а огромная, работающая на полную мощность турбина.

Виктор терпеливо стоял рядом, но потом, наконец, не выдержал и сказал:

— Пойдём. Скоро пара. Да и я сейчас окоченею.

Я кивнул, но не сдвинулся с места. Вместо этого я достал суазор и долго смотрел, как по его испорченному экрану плывут цветные призрачные кляксы.

Я написал ответ: