В зале играла тихая инструментальная музыка. Оглянувшись, Маген отметил, что других посетителей в кафе нет, кроме вошедших вслед за ними охранников, которые расположились чуть в стороне, так чтобы им было удобно наблюдать и за входом и за стойкой одновременно. "Грамотно!" – отметил про себя Маген. К столику подошла девушка-официантка, в ажурном белоснежном фартучке.

– Что господа будут заказывать? – спросила она бархатным голоском, вытащив из передничка ручку, блокнот и приготовившись записывать.

– Что-нибудь кошерного, милочка, – с ласковостью ответил ей Маген.

– Кошерного? – не удивилась официантка и сморщила свой миниатюрный носик. – Есть цыпленок, рыба с картофелем, салат из овощей…

Маген заказал себе цыпленка, горячий сыр, овощной салат и бутылку сладкого кипрского муската, а напоследок попросил:

– Только, хорошая моя, цыпленка прожарьте, пожалуйста, получше… Так чтобы без крови… Обязательно, чтобы без крови… Проверьте, пожалуйста…

А Сосновский решил взять себе рыбу с картофелем и салат.

– На десерт что-нибудь будете заказывать? – проворковала официантка. – Есть кофе, мороженное…

– Потом, моя хорошая, потом, – снисходительно обронил Маген.

Официантка отошла. Сосновский посмотрел ей вслед, дождался пока она исчезнет в дверном проеме, ведущем на кухню, а затем перевел взгляд на Магена.

– Знаете, что меня удивило? То, что эту девочку совсем не обескуражило слово "кошерная"… А скажем, если б я, пришёл в ресторан лет эдак десять назад и произнес бы такое, думаю, мне в лучшем случае указали бы на дверь…

Яков Маген успокоено откинувшийся на массивном стуле, положил руки на стол, так что они попали в светлый круг, оставляемом лампой на зеленой скатерти, и ответил благодушно:

– Видите ли, уважаемый Борис Моисеевич… В этой стране, похоже что-то начинает меняться. Здесь потихоньку избавляются от предрассудков и начинают подходить к вещам более прагматично. Не важно, какой ты веры или национальности, если ты в состоянии заплатить за то, что ты хочешь, ты это получишь… Медленно, но здесь всё становится с головы на ноги. Но вы, я вижу, не согласны? – он удивленно вскинул бровь, заметив легкий скепсис на лице у своего визави. Сосновский несколько смутился, но потом произнес осторожно:

– Не могу с вами полностью согласиться…

– Почему?

– Как вам сказать… Я не уверен, что эта страна готова к переменам. У меня остаются опасения, что здесь опять всё может кончиться погромами. Поясню… Огромная страна развалилась, впереди неизвестность, а раз так, значит надо искать виноватого. Кого? Понятно кого… Евреев! В своё время здесь хорошо усвоили лозунг "Бей жидов, спасай Россию"… Хотя, пожалуй, это не столько российское – сколько интернациональное… Во всем мире почему-то считается, что во всём виноваты евреи… Испокон века нас обвиняют во всех смертных грехах и даже в том, что мы Иисуса Христа распяли… Причем, заметьте, – те, кто это делает будут громить в первую очередь…

Яков Маген пренебрежительно махнул рукою, словно услышал что-то давно набившее оскомину.

– Дебилы есть в любой стране… – равнодушно сказал он и лицо его перекосила презрительная гримаса. – Но знаете, что я отвечаю на этот счет? Если вы так хорошо помните, что Иисуса распяли евреи, то почему забываете, что и сам Иисус был еврей? Ну, а если серьезно… Если серьезно, то евреи потому и добиваются успеха, что им отказано в равенстве… Кстати, это не я придумал, а Макс Нордау… А кроме того, мне частенько вспоминается один анекдот, который был популярен, как теперь любят выражаться "во времена застоя"… Сидят однажды два еврея и один другому жалуется: вот мол, евреев нигде не любят, повсюду притесняют и отовсюду гонят… А второй ему отвечает: "Э-э… Ты не прав… Вспомни! Сначала были фараоны и были рабы-евреи… Где теперь фараоны? Исчезли! А евреи остались! Потом были черносотенцы и евреи… Черносотенцы исчезли, а евреи остались… Потом были нацисты и евреи… Нацисты исчезли, евреи остались… Теперь вот коммунисты и евреи…" – Что ты хочешь этим сказать? – спрашивает первый. – Ничего! – бодро отвечает второй. – Просто евреи уже вышли в финал!.." Так знаете что, я вам скажу, любезный Борис Моисеевич? – глаза у Магена заискрились хитрым лукавством. – Похоже, этот финал мы все таки выиграли…

Сосновский коротко усмехнулся.

– Не помню, правда, кто сказал… – возразил он, – но мне вспоминается другая фраза… "Евреи народ очень пугливый, – двадцать веков христианской любви сильно расстроили их нервы"…

Маген не успел ничего ответить, потому что в этот момент к их столику подошла официантка, и принялась выставлять с подноса сделанный заказ.

– Спасибо, красавица, – проникновенно поблагодарил её Маген.

"А всё-таки до европейского уровня нам ещё далеко", – подумал про себя Сосновский, разглядывая, как девушка выставляет на стол заранее откупоренную бутылку. Маген невозмутимо взял длинную бутылку, посмотрел на этикетку и, видимо удовлетворенный результатом, начал разливать вино в фужеры. Потом он произнес коротенькую молитву-броху и принялся за трапезу. Сосновский, наблюдающий за его манипуляциями, не выдержал и спросил:

– Извините Яков Романович, сколько вы лет уже в России?

– Пять… Можно уже сказать все шесть, – ответил Маген, не отрываясь от еды. – А почему вы спрашиваете?

– Я просто удивляюсь насколько вы свободно здесь себя чувствуете… Вы хорошо здесь освоились…

– Честно говоря, в этом нет ничего удивительного, – Маген пожал плечами. – Я родился во Львове, а в Израиле оказался, когда мне уже было семь лет. Так получилось, что я с детства знаю все здешние обычаи, а в то же время я успел уехать из этой страны в том возрасте, когда коммунистическая пропаганда ещё не успела наложить на меня неизгладимый отпечаток. Для меня иудаизм оказался той нишей, в которую я успел вовремя спрятаться от советской идеологии, которую здесь прививали с раннего детства… Поэтому мне, как беспристрастному наблюдателю, даже лучше видно, что здесь действительно что-то меняется… – Маген принялся аккуратно отрезать себе ломтик горячего сыра на широкой тарелке (отрезав, отправив его себе в рот, потом снова вернулся к прерванному разговору). – Дело в том, милейший Борис Моисеевич, что в этой стране сейчас не осталось силы, которая могла бы проводить антисемитскую политику… По крайней мере на уровне государства… На сегодняшний день здесь существует только одна идея – идея создания частной собственности… И те люди, которые сумеют в этой стране развернуть свой крупный бизнес, фактически и будут управлять страной, – от них в конечном итоге и будет зависеть, будут ли здесь еврейские погромы или нет… Вот поэтому-то мы крайне заинтересованы в развитии евреями здесь своего крупного бизнеса… А также в том, чтобы эти бизнесмены активно сотрудничали с новой властью… Кстати, насколько я знаю, вы ведь уже встречались с Бельциным?

Маген пристально посмотрел на Сосновского, а Борис Моисеевич, видимо, не ожидавший, что Магену это известно, не донес вилку до рта и принялся сосредоточенно ковырять рыбу у себя в тарелке.

– Да, сразу после путча, – ответил негромко. – Помог тогда с изданием его книги…

– Маген поднял нож в руке и мелко им потряс им в воздухе, как будто хотел привлечь к этому ножу внимание.

– Это хорошо! Это очень полезные контакты… Такие контакты надо поддерживать и расширять… Но! – неожиданно оборвал он сам себя. – Что это мы о работе заговорили? Сегодня всё-таки шабат, а в шабат, как известно, нельзя даже спичку зажечь…

И словно позабыл о прежнем разговоре, он с энтузиазмом снова принялся за еду. Сосновский оправившись от удивления, поднял на взгляд и недоверчиво усмехнулся:

– Яков Романович, простите, но вы не очень похожи на ортодокса, который в субботу боится щелкнуть выключателем… Ортодоксы, в большинстве своем люди ограниченные, а вы, – не сочтите за лесть, на ограниченного совсем не похожи…

Маген отложил в сторону приборы, осторожно взял в руки бокал, посмотрел на трепещущую в нем янтарную жидкость и ответил: