Тем не менее, ему определенно сказали, что эта программа возвращает нас в эпоху пропагандистских кампаний Хрущева о всеобщем и полном разоружении. Она совершенно нереальна и неприемлема для Запада. До тех пор пока Советский Союз имеет подавляющее преимущество в обычных вооружённых силах, все разговоры о ликвидации ядерного оружия будут выглядеть, как пропаганда, рассчитанная на простаков. Более того, новый проект перечеркивает те наметки договоренности о сокращении СНВ, которые были достигнуты Рейганом и Горбачевым в Женеве, и, по сути дела, делает ненужными все ныне идущие переговоры по разоружению в Женеве, Вене и Стокгольме. Иными словами, он идет вразрез с тем поручением, которое дало нам Политбюро.

После недолгих пререканий Варенников сказал, что он не считает нужным вести дискуссию по этому поводу. Через полчаса сюда придет маршал Ахромеев — сейчас он у Шеварднадзе — и сделает важное сообщение.

Вскоре действительно появился Ахромеев. Он чем— то напоминал александровского любимца графа Аракчеева. Невысокого роста, сухощавый, прямой, как палка, с клочьями седых волос и сверкающими глазами, Ахромеев не вошел, а ворвался в кабинет — такими стремительными были его движения.

— Товарищи офицеры, встать, — скомандовал Варенников.

— Мы год работали, — начал без всяких объяснений Ахромеев. — Эта проработка велась в строгой тайне. Даже операторы, работавшие по направлениям в делегациях, ничего не знали об этом. И вам на первом заседании Пятерки не говорили, потому что не было еще готово. Даже министр обороны не знал!

Для нас это прозвучало, как явная липа. Мы переглядывались и улыбались. Квицинский громко захохотал демоническим смехом. Но Ахромеев и бровью не повел — только на мгновение еще плотнее сжал свои тонкие губы.

— Теперь все готово. Генерал Червов летал сегодня на юг и доложил эту программу Генеральному. Он ее одобрил. Так что вопрос решен.

Все мы работаем для безопасности Советского Союза. Поэтому я говорю здесь прямо и открыто: мы прорабатывали вопрос о сокращении РСД. У меня в кабинете горы этих проработок. Не можем мы пойти на их сокращение без учета ядерных средств Англии и Франции. Это было бы равносильно одностороннему разоружению. Мы не допустим повторения 50-х годов, когда нас заставили сократить армию до 2х миллионов человек. До сих пор мы не можем от этого оправиться, например, по авиации и артиллерии.

Поэтому на одностороннее сокращение РСД мы не можем пойти. Поймите это. Такое сокращение подрывает, действительно подрывает, нашу безопасность. Если будете настаивать, мы устроим драку на самом верху. Ну не драку, а серьезное столкновение, спор.

Мы знаем, что все здесь за укрепление безопасности Советского Союза. Но порой у некоторых товарищей превалирует ведомственный подход. Этого нельзя допускать. Ведь что получается? Дадим мы на что— нибудь согласие, обусловив это оговорками. Глядишь — через полгода уже предлагают эти оговорки снять. Я предупреждаю, давайте работать честно. Раз договорились — значит на этом и стоять.

Так же стремительно маршал выбежал из кабинета, а мы пошли в предбанник «перекурить», горько подсмеиваясь над собой: как ловко обвел всех вокруг пальца Ахромеев, в лучшей манере российской дворцовой интриги. Надо же так здорово закрутить: целый год в тайне от всех министерство обороны разрабатывало программу ликвидации ядерного оружия — ну прямо как новую сверхсекретную ракету. Да мы всех разработчиков в Генштабе знали, кто чем занимается. Ни один из них тогда не признался, что занимался этим делом.

Да и листок — всего одна страничка, с которой Червов летал на Юг, отнюдь не свидетельствовала о серьёзной проработке вопроса. В ней весьма схематично — буквально несколькими строками были указаны эти три этапа ликвидации ядерного оружия: первый этап 1986— 1990 годы, второй этап 1990— 1995 годы и третий этап 1990— 2000 годы. Вот и всё. Эффектно для публики, но несерьёзно для дела.

Кто— то вспомнил, что после решения Политбюро 2 января Ахромеев несколько раз приезжал в МИД навестить своего друга Корниенко. Там у него в кабинете и родился, по— видимому, трехэтапный план ликвидации ядерного оружия.

[139]

Что ж, комбинация задумана ловко. Зачем тратить время на какие— то меры доверия, ликвидацию ракет средней дальности и сокращение стратегических вооружений, когда все эти проблемы будут походя решены в процессе ликвидации ядерного оружия! Только вот достижим ли этот безъядерный мир?

И Михаил Сергеевич хорош — с нами согласился, и с военными согласился! Тогда мы еще не знали, что это его стиль.

Но что же делать? Тогда же в предбаннике у Варенникова мы, переговорщики, выработали следующий план действий. Трехэтажную схему ликвидации ядерного оружия, видимо, придется принять — никуда от нее не денешься, раз ее поддержал Горбачев, хотя это чистейшей воды пропаганда. Надо только теперь, елико возможно, сделать конкретным и реалистичным первый её этап, включив в него все наши предложения о ликвидации советских и американских РСД в Европе, 50%— ном сокращении СНВ, запрещении испытаний ядерного оружия и т.д. Причем изобразить их так, чтобы они не были связаны со всей программой, а могли осуществляться независимо от согласия Запада на второй и третий этапы.

Этот план, хотя и с трудом, мы начали продвигать на Пятерке. Особенно тяжело стало с позициями к переговорам в Вене и Стокгольме. Теперь военные о них и слышать не хотели — зачем они вообще нужны, когда всё покрывается гениальной программой ликвидации ядерного оружия.

8 и 9 января снова прямо с утра заседала Малая пятерка. Теперь мидовскую группу возглавил Корниенко. Он решительно поддержал план Ахромеева трехэтапной ликвидации ядерного оружия. За него выступили также представители КГБ и ВПК. На этой основе и было подготовлено Заявление Генерального секретаря. При этом из него постепенно вылетело все новое и конструктивное, что мы ранее предлагали Горбачеву. Ликвидация РСД оказалась прочно связанной отказом от СОИ и сокращением стратегических вооружений. Особенно досталось венским и стокгольмским переговорам.

«Настроение скверное, — записал я в своем дневнике. — Только Адамо, которому я поверяю свои горести, утешает стихами, которые тут же сочиняет по любому поводу и без повода.

Не плачь,

Это лишь очередной кач.

От Шеварднадзе тишина. Говорят, что он расстроен».

ТРУДНЫЕ РОДЫ

10 января в кабинете Зайкова на 5 этаже в здании ЦК на Старой площади собралась Большая пятерка: Шеварднадзе (МИД), Чебриков (КГБ) и Маслюков (ВПК). Министра обороны Соколова не было. Говорили, что он поехал на партсобрание в какую— то воинскую часть за пределами Москвы. Его заменял маршал Ахромеев.

Еще в предбаннике возник вопрос, как будет проходить заседание, кто будет докладывать. Никто толком не знал. Ахромеев сказал:

— Раньше все было просто и ясно: Громыко докладывал, а мы его поддерживали.

На этом месте его прервали, и нас позвали в кабинет. Зайков тихим бесцветным голосом, каким умели говорить прежние советские вожди, сказал:

— Товарищ Ахромеев, доложите соображения, над которыми вы работали вместе с товарищами.

Маршал стал подробно расписывать трехэтапную программу ликвидации ядерного оружия. Потом, коснувшись переговорных позиций, признал, что не удалось выработать решений, которые вели бы к развязкам. Началась дискуссия. Но, как ни странно, самым жарким был спор вокруг Стокгольмской конференции.

[140]

Зайков: Я вижу, что есть предложения, которые делают нашу позицию в Стокгольме более динамичной и улучшают ее в пропагандистском плане. Но я не вижу, чтобы они открывали путь к договоренности. В чем дело?