В тот же день Дэн созвал заседание Политбюро. Был согласован состав комиссии по организации похорон, во главе которой формально поставили самого Мао. Рано утром 9 января о кончине Чжоу Эньлая известили массы82.
Премьера многие оплакивали. Он остался в памяти большинства китайцев «рыцарем без страха и упрека», пытавшимся обуздать вакханалию «культурной революции». Такой образ Чжоу укоренился в сознании масс. В день похорон 11 января проводить дорогого Чжоу в последний путь вышли более миллиона пекинцев.
Двенадцатого января на заседании Политбюро было решено, что с траурной речью на митинге в память премьера выступит Дэн. Это было естественно: ведь именно он, пусть и формально, руководил повседневными делами ЦК. Чжан Чуньцяо, правда, предложил Е Цзяньина, но неизменно поддерживавший Дэна маршал Е решительно воспротивился83. В итоге 15 января Дэн в Доме Всекитайского собрания народных представителей зачитал официальный текст траурной речи, принятый Политбюро, что в глазах китайцев сразу сделало его преемником любимого Чжоу. Авторитет Дэна среди простого народа резко вырос.
Поздно вечером 15 января, в соответствии с завещанием покойного, его прах был развеян с самолета над реками, горами и равнинами Китая.
А через пять дней Дэн снова давал самокритичные объяснения на заседании Политбюро. Чувствовалось, что терпению его наступил предел. Закончив короткое выступление, он попросил членов партийного руководства освободить его от «важной ответственной работы» и, не став слушать критику со стороны леваков, поднялся, объявил, что ему нужно по малой нужде, и вышел84. Цзян Цин, Чжан Чуньцяо и другие радикалы просто задохнулись от злости.
На следующий день, 21 января, Юаньсинь доложил Мао о непотребном поведении Дэна. Председатель только ухмыльнулся: «Вопрос о Дэн Сяопине все-таки остается вопросом внутри народа (то есть Дэн не является врагом. — А. П.), он [Дэн] ведет себя хорошо и способен не вставать в оппозицию, как это делали Лю Шаоци и Линь Бяо». И, помолчав, добавил: «Между Дэн Сяопином и Лю Шаоци с Линь Бяо есть все же разница: Дэн Сяопин готов заниматься самокритикой, а Лю Шаоци и Линь Бяо ни в какую не шли на это… Вопрос о работе Сяопина еще раз обсудим позже. Думаю, можно сократить его нагрузку, но не лишать работы, то есть не надо разделываться с ним одним ударом… Прошу Хуа Гофэна возглавить [Госсовет]. Он считает себя недостаточно компетентным в политических вопросах. Пусть Сяопин занимается внешней политикой»85. Через неделю Мао поручил Хуа вместо Дэна руководить и повседневными делами ЦК, а 2 февраля Политбюро единогласно утвердило это назначение.
В результате Дэн оказался лишен какой бы то ни было власти и продолжал лишь принимать иностранных гостей. Зато стремительно взошла звезда тихого с виду Хуа Гофэна. С января 1975 года этот министр общественной безопасности был всего лишь одним из двенадцати заместителей Чжоу Эньлая (шестым по списку). И вдруг, сходя в гроб, Мао благословил его, сделав и исполняющим обязанности премьера, и руководителем ЦК! По-видимому, сам Хуа не ожидал такого. Но замысел Мао можно понять. Хуа Гофэн не принадлежал ни к группе Дэна, ни к левакам. Он всегда стоял в стороне и именно поэтому устраивал «великого кормчего», продолжавшего балансировать между группировками. Телом и душой преданный Председателю, но бесцветный и не слишком амбициозный, он как нельзя лучше подходил на роль посредника между враждующими фракциями: его должны были принять и левые и правые. «Говорят, у него низкий уровень, — рассуждал Мао. — Вот я и выбираю человека с низким уровнем»86.
После этого ЦК распространил среди ответственных работников новые «Важные указания Мао Цзэдуна», на этот раз по поводу критики Дэн Сяопина. В них говорилось: «Сяопин выдвинул лозунг „три указания — главное звено“, [но] он не изучил этот вопрос с Политбюро, не обсудил его в Госсовете, не доложил мне, а взял да и выступил. Это человек, не уделяющий должного внимания классовой борьбе, она никогда не была для него главным звеном. А еще эта „белая кошка“, „черная кошка“, не важно, империализм или марксизм. Он не понимает марксизм-ленинизм и представляет буржуазию… [Но] ему надо помочь, критиковать его ошибки значит помогать ему, пускать дело на самотек нехорошо»87.
По поручению Председателя 25 февраля 1976 года Хуа Гофэн разрешил партийным руководителям провинций, автономных районов, городов центрального подчинения и военных округов начать поименную критику Дэн Сяопина за его «ошибочную ревизионистскую линию». Правда, вывешивать дацзыбао и поносить Дэна по радио и в печати запрещалось. Критиковать «ревизиониста» можно было только на собраниях88.
Леваки тут же воспользовались ситуацией. Особенно активно повела себя Цзян Цин, буквально через несколько дней созвавшая совещание руководящих работников двенадцати провинций и автономных районов, на котором обозвала Дэна «контрреволюционным двурушником», «фашистом», «представителем компрадоров, помещиков и буржуазии». Она даже обвинила его в «предательстве Родины», назвав «агентом международного капитализма в Китае»89.
Это, конечно, было слишком. Цзян Цин явно противоречила «великому кормчему», считавшему, как мы помним, вопрос о Дэне «вопросом внутри народа». Мао, узнавший о ее выступлении от Хуа, разозлился. «Цзян Цин вмешивается слишком во многое, — написал он на докладе Хуа Гофэна. — Провела сепаратное совещание [руководителей] двенадцати провинций, выступила с речью»90.
Но Цзян, как известно, трудно было урезонить даже Мао Цзэдуну. Несмотря на запрет склонять имя Дэна в печати, леваки под ее руководством начали быстро составлять антидэновские сборники: «Выдержки из выступлений Дэн Сяопина», «Сопоставление выступлений Дэн Сяопина с указаниями Маркса, Ленина и Председателя Мао», «Сопоставление выступлений Дэн Сяопина с моральными догмами Конфуция и Мэнцзы» и «Сопоставление выступлений Дэн Сяопина и вождей оппортунизма». Они даже начали снимать документальный фильм под названием «Решительно выступать против Дэн Сяопина». В марте Дэна вместе с семьей заставили переехать из роскошного особняка в более скромное жилище.
Кампания борьбы с «правоуклонистским поветрием пересмотра правильных оргвыводов» соединилась с критикой Дэна в одно пропагандистское движение. На заводах, в учреждениях и «народных коммунах» проводились массовые собрания, на которых вновь поносили старого «каппутиста». Но на этот раз многие участники шоу отделывались какими-то стандартными фразами. Чувствовалось, что в народе новая акция не вызывает поддержки. Ведь Дэн, напомним, воспринимался как законный преемник Чжоу. Никакой Хуа Гофэн не мог его заменить. Как же можно было ругать человека, осененного благодатью только что скончавшегося любимого премьера? Тем более что с именем Дэна простые китайцы связывали упорядочение в экономике и борьбу со всем надоевшей левацкой групповщиной. Критика Дэна, таким образом, была обречена на провал.
А вскоре значительная часть населения вообще перестала в ней участвовать. По Пекину и другим городам поползли слухи, что премьер Чжоу скончался, пав жертвой ненавидевших его леваков. В марте во многих местах появились дацзыбао против «группы четырех». Настоящий взрыв недовольства вызвала статья в шанхайской «Вэньхуэй бао», намекавшая на то, что Чжоу, как и Дэн, — «каппутист» и именно он-то помог последнему подняться наверх после опалы. В Нанкине сразу же появились листовки, призывавшие население к выражению протеста. Почти 40 тысяч местных студентов вышли на демонстрацию. Но их разогнала полиция. Об этом немедленно узнали в Пекине. И тогда на Тяньаньмэнь, к возвышающемуся на ней памятнику народным героям, стали приходить люди, чтобы возложить в память Чжоу Эньлая букеты и венки, а деревья по всему периметру площади украсить вырезанными из белой бумаги цветами (белый — цвет траура в Китае). Приносили и дацзыбао с осуждением женщин-правительниц, таких, например, как Индира Ганди и Цыси. (Имя Цзян Цин не упоминалось, но все понимали, кого на самом деле имели в виду авторы.)