Хрущев не мог успокоиться. Он всю ночь размышлял и на следующий день, по существу приняв новое китайское предложение, заявил на заседании Президиума: «Войска не выводить из Венгрии и Будапешта и проявить инициативу в наведении порядка в Венгрии»¹⁷⁸. А вечером уже в аэропорту, провожая китайскую делегацию, объявил Лю Шаоци, что Президиум ЦК КПСС решил «навести порядок в Венгрии»¹⁷⁹.

Четвертого ноября Советская армия вошла в Будапешт и другие венгерские города. Но повсеместно встретила отчаянное сопротивление. Борцы за свободу забрасывали советские бронемашины бутылками с зажигательной смесью и даже кидались под гусеницы танков. В итоге, хотя Хрущеву и удалось потопить венгерскую революцию в крови (было убито более двух с половиной тысяч венгров и ранено около двадцати тысяч), безвозвратные потери советских войск тоже оказались чудовищными: почти в два с половиной раза больше, чем за все годы корейской войны (1950–1953): 720 человек! Раненых и травмированных солдат насчитывалось более полутора тысяч¹⁸⁰.

Что же касается Дэна, то он к тому времени уже давно находился в Пекине. Вернувшись в полночь с 1 на 2 ноября, члены китайской делегации поспешили в Чжуннаньхай, где представили Мао, а потом и всему Политбюро подробный отчет. «Великодержавный шовинизм советских людей, — заявили они, — имеет очень глубокие корни и вызывает сильное недовольство братских партий. Хотя руководство КПСС и чувствует, что прошлые подходы не работают, оно еще не осознало, что надо „поворачивать оглобли“. Националистические настроения в восточноевропейских странах тоже имеют глубокие корни, и сейчас национализм расцветает. Каждый преувеличивает собственные национальные особенности в ущерб интернационализму; возникла тенденция отрицать всё, что связано с СССР, в том числе и Октябрьскую революцию»¹⁸¹. После этого Мао высказал мысль о необходимости подготовить новую статью о Сталине — «в особенности с учетом венгерских событий»¹⁸². (Такая статья будет опубликована в «Жэньминь жибао» 29 декабря; в ней критика в адрес Сталина будет значительно ограниченна¹⁸³.)

Между тем 6 ноября Дэн выступил перед членами Секретариата ЦК и рассказал о том, что произошло в Восточной Европе. При этом он заявил: «После событий в Польше и Венгрии у [нашей] молодежи, деятелей демократических партий и даже некоторых кадровых работников партии стала наблюдаться идейная путаница, [а потому] появилась необходимость срочно и повсеместно внутри и вне партии провести целенаправленное классовое и интернациональное воспитание»¹⁸⁴. Сыграв, таким образом, определенную роль в подавлении народного восстания в Венгрии, Дэн теперь с новой энергией брался за окончательное искоренение идеологической контрреволюции у себя на родине.

Свои усилия он начал прилагать в двух направлениях: готовить еще одну «чистку» партии в рамках нового чжэнфэна (исправления стиля), а также общекитайское движение под лозунгом «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». Последнее было нацелено на выявление идейных врагов в среде интеллигенции путем провоцирования деятелей науки и культуры, а также членов «демократических» партий на свободное выражение взглядов. Разумеется, инициатором обеих кампаний был Мао, Дэн же являлся их главным проводником.

Наиболее масштабной была вторая кампания, задуманная Мао Цзэдуном еще в декабре 1955 года и впервые оглашенная им же в мае 1956-го, но в то время не получившая поддержки интеллигенции, справедливо опасавшейся попасть в ловушку¹⁸⁵. С тех пор Мао не раз возвращался к этой идее, но только во время польского и венгерского кризисов, обнаживших подлинную опасность капиталистической реставрации в социалистических странах, стал предпринимать шаги по ее реализации. 17 октября он обсудил вопрос с Лю, Чжоу, Дэном и другими членами руководства¹⁸⁶, а уже через месяц на встрече с международной молодежной делегацией Дэн объявил, что «хотя марксизм-ленинизм и является нашей руководящей идеологией, но в вопросах науки можно допускать „соперничество ста школ“. Наш курс — свободная дискуссия. Если не бояться споров, истина скорее родится. Если же марксизм-ленинизм окажется побежденным, это будет означать, что марксизм-ленинизм не верен»¹⁸⁷.

После этого в стране наступила, казалось бы, идеологическая оттепель. В учебных заведениях немного ослабили партийный контроль, в газетах появились статьи, в которых высказывались либеральные идеи. Но сразу стало заметно, что и Мао, и Дэну, и другим партийным вождям либерализация давалась с трудом. Открыто они против нее не выступали, но иногда не могли скрыть раздражения. Так, 12 января 1957 года Дэн, посетив столичный университет Цинхуа, предупредил тех, кто вел себя слишком вольно, что, если они будут продолжать в том же духе, к ним все же будут применены методы диктатуры¹⁸⁸.

Тем не менее в конце февраля, выступая с открытой речью «О правильном разрешении противоречий внутри народа» на расширенном заседании Верховного государственного совещания, Мао потребовал активизировать кампанию «ста цветов»¹⁸⁹. И Дэн, разумеется, поддержал его: «Было бы неправильно из-за того, что в самой критике случаются ошибки, не осмеливаться говорить. Это было бы возвратом к прошлому, когда царил мертвящий дух молчания и уныния»¹⁹⁰.

В начале мая 1957 года Председатель призвал к полному идеологическому и политическому плюрализму в рамках объявленной в конце апреля «чистки» партии. Непартийные граждане и особенно члены «демократических» партий и другие интеллигенты призывались выступить с критикой марксизма и членов китайской компартии, дать смелую и честную оценку партийной политике, помочь ликвидировать «три внутрипартийных зла»: бюрократизм, субъективизм и сектантство. На протяжении почти месяца все китайские газеты и другие средства массовой пропаганды были открыты для тех, кто выражал критические взгляды по любым политическим вопросам. В мае под руководством Дэна в Пекине прошла серия конференций с участием известных общественных деятелей-некоммунистов.

Многие либералы, однако, начали критиковать не «отдельные ошибки», а всю систему коммунистической диктатуры. Тогда 8 июня по инициативе Мао Центральный комитет принял указания об организации сил для контрнаступления против «правых элементов». Свобода слова была ликвидирована, и коммунисты вернулись к прежним методам политического и идеологического террора.

Крупномасштабная политическая провокация удалась: теперь коммунисты могли со всей энергией начинать выпалывать сорняки и уничтожать прочую «мерзость»¹⁹¹. «Крупная рыба… попала в сеть», — заметил по этому поводу Дэн в беседе с советником-посланником СССР в КНР Петром Андреевичем Абрасимовым. «Если бы КПК не соблазнила их [«правых»], они бы не посмели открыть огонь и начать действовать так широко. Правые… напоминают змею, которая вылезает из норы, чувствует опасность и хочет уползти назад, но оказывается схваченной за хвост», — цинично объяснил он¹⁹². Вряд ли Абрасимов удивился: ЦК Компартии Китая информировал Москву о реальных целях кампании заранее, секретным письмом. Вот что по этому поводу говорила Екатерина Алексеевна Фурцева, тогдашний секретарь ЦК КПСС по идеологии, журналисту «Нового времени» Валентину Михайловичу Бережкову: «Формула „Пусть цветут сто цветов“ рассчитана на то, чтобы выявить противников народной власти, а затем лишить их возможности тормозить социалистическое развитие в Китае»¹⁹³.

Теперь Мао поручил Дэну возглавить репрессивную кампанию против интеллигенции, поставив его во главе вновь сформированной внутри Центрального комитета группы, проводившей это контрнаступление¹⁹⁴. И тот справился с этим делом. Именно благодаря его активности впервые в истории Китайской Народной Республики ярлыки «правых буржуазных элементов» были приклеены миллионам образованных людей, а около полумиллиона оказались заключены в «лагеря трудового перевоспитания»¹⁹⁵. Не все они критиковали режим, многие оставались лояльны к новой власти, но пали жертвами интриг и «логики классовой борьбы». Дэна это не смущало: как мы знаем, он никогда либералом не был, а потому терпеть плюрализм не мог. Участвовал же он в кампании «ста цветов» только потому, что этого хотел Мао.