Всего взяли под стражу не менее ста человек²⁵¹. Дэн прямо обвинил диссидентов в подготовке террористических актов, связях с иностранными политическими силами и гоминьдановской разведкой²⁵². «Стену демократии» очистили от дацзыбао, запретив вывешивать на ней вообще что-либо. Для выражения мнений, если они у кого-то остались, отвели место вдали от центра, в одном из парков на северо-западе Пекина, однако оно не стало популярным и скоро тоже оказалось закрыто.

Как видим, очередная провокация коммунистов, за которой на этот раз стоял Дэн, прошла в лучших традициях Председателя Мао. Китайских интеллигентов опять беззастенчиво и цинично использовали в целях большой политики. В обстановке демократического подъема Хуа Гофэн и Ван Дунсин оказались повержены, Дэна приняли в США как провозвестника свободы, Картер и японский премьер Охира по существу поддержали его агрессию во Вьетнаме, и теперь глас народа можно было и заглушить.

Дэн достиг всего, чего хотел. А то, что не обошлось без жертв, так не в первый же раз! Цель для него, как мы могли убедиться, всегда оправдывала средства: и в годы революции, и во время аграрной реформы, и в ходе борьбы за социализм, и в период «культурной революции». А люди имели значение только как инструменты ее достижения. Он жертвовал даже родными, если этого, с его точки зрения, требовали интересы дела. С самого начала, едва присоединившись к коммунистическому движению, он всего себя отдал политической борьбе. Оставил отца и мать и никогда не возвращался в родные места, живя только интересами организации. И лишь на работе чувствовал себя как рыба в воде, ловко острил, непринужденно общался, легко заводил дружбу. В общем, производил впечатление «своего парня». Дома же, изможденный, часами молчал. Это был человек жесткий и сильный, блестящий политик и организатор, но такие понятия, как гуманизм и нравственность, были не из его лексикона. Не случайно даже симпатизирующий ему биограф Эзра Ф. Вогель вынужден констатировать: «Дэн относился к людям утилитарно… он был товарищем для тех, кто следовал его курсу, но не другом, чья преданность выходила [бы] за пределы потребностей организации»²⁵³.

Укрепив свою власть, Дэн мог праздновать победу. И он это сделал в лучших традициях «великого кормчего», любившего, как мы помним, удивлять своих подданных. Переплывать реки он, правда, не стал, но в середине июля 1979 года, несмотря на свои почти 75 лет, взобрался на знаменитую гору Хуаншань в провинции Аньхой, с древности считавшуюся «самой красивой в Поднебесной». На высочайший пик горы (1864 метра) он, конечно, не взошел, но более чем на полторы тысячи метров над уровнем моря действительно поднялся. По трудным, выбитым в скалах тропам и навесным деревянным мосткам, тянущимся вдоль горы, от одного вида которых захватывало дух. Сопровождавшие его лица просили Дэна быть осторожнее, но он только отмахивался: «Вы меня еще учить будете! У меня опыта побольше вашего. Во время Великого похода немало людей торопились и падали, а я чем дальше шел, тем сильнее становился».

Он провел на горе три дня, обойдя и осмотрев всё, что можно, и наслаждаясь живописными видами. А спустившись, сказал первому секретарю Аньхойского парткома Вань Ли: «Урок Хуаншани говорит о том, что я полностью соответствую стандартам»²⁵⁴.

Его восхождение, разумеется, имело огромный смысл. Он действительно взошел на Вершину и все еще был полон сил и здоровья. Именно об этом он и хотел сообщить миру.

Но впереди его ждало еще много дел. Надо было продолжить реформы, убрать Хуа Гофэна и его сторонников из всех властных структур, а также дать итоговую оценку истории партии хотя бы за годы существования КНР, без чего его славное восхождение не получало исторического обоснования. Как и Мао когда-то, в 1945 году, Дэн должен был расквитаться с прошлым, чтобы обеспечить себе место в будущем.

Часть шестая

Закрыть Как отключить рекламу?

СОЦИАЛИЗМ С КИТАЙСКОЙ СПЕЦИФИКОЙ

Взойдя на Вершину, Дэн, как и любой авторитарный лидер, начал сразу же расширять и укреплять свою бюрократическую элиту. Иными словами, стал везде расставлять надежных людей. «После того как определена политическая линия, решающим фактором становятся кадры» — эту мысль Мао, заимствованную у Сталина¹, он помнил всегда.

Прибыв через несколько дней после прогулки по Хуаншани в Циндао, на базу Военно-морского флота, он 29 июля выступил на приеме участников расширенного бюро парткома флота. Свою речь он целиком посвятил вопросу о правильном подборе и расстановке кадров. «Если говорить о стране в целом и констатировать главное, то вопрос о нашей идеологической линии уже более или менее решен благодаря дискуссии относительно практики как единственном критерии истины и „двух абсолютах“, — сказал он. — …Идеологическая и политическая линии… уже утвердились. Какой вопрос ждет теперь разрешения? Вопрос об организационной линии». Он призвал всех ветеранов, разделяющих идеи модернизации, «сознательно подобрать себе смену из молодежи» прямо сейчас, «при нашей жизни, ибо в дальнейшем, без нас, сделать это будет очень трудно». «Если мы не разрешим этот вопрос, то нам [ветеранам] не с чем будет явиться к Марксу», — добавил он. При этом впервые после договоренности с маршалом Е Цзяньином о разделении функций с Хуа Гофэном вновь подверг серьезной критике «абсолютистов», которых даже сравнил с Линь Бяо и «группой четырех»². Стало понятно, что Дэн возобновляет открытую борьбу с уже поверженным противником, чтобы окончательно с ним расквитаться.

Сам Дэн собирался теперь уйти на покой в 1985 году и своим преемником уже выбрал Ху Яобана, несмотря то что тот, с его точки зрения, был излишне либерален. Тем не менее он поручил ему ежедневный контроль за партийно-политическими делами и уже редко посещал Чжуннаньхай, предпочитая работать дома.

Сферу же экономики, где господствовал почтенный Чэнь, он, понятно, с одобрения последнего, запланировал разделить между двумя другими «молодыми людьми»: 63-летним Вань Ли, тем самым секретарем Аньхойского парткома, который организовал его подъем на Хуаншань, и шестидесятилетним секретарем сычуаньского провинциального комитета партии Чжао Цзыяном. Оба зарекомендовали себя как активнейшие сторонники модернизации еще в 1975 году. А в 1977-м начали экспериментировать в своих провинциях.

Сначала отличился Вань Ли. Этот высокий и статный уроженец Шаньдуна по характеру был резким и вспыльчивым. Уже в ноябре 1977 года, пораженный неимоверной бедностью аньхойских крестьян, он открыто выступил с предложением вернуться к семейному подряду, практиковавшемуся в начале 1960-х годов, — по крайней мере, в наиболее бедствующих местах³. Напомним, что при таком подряде крестьяне арендовали землю у производственных бригад, после чего либо сдавали весь урожай государству, за трудодни, либо — бóльшую его часть, оставляя себе излишки (разумеется, без права продажи их на рынке). При этом сами они не могли решать, что выращивать, получая указания от руководства бригад, снабжавшего их инструментом, удобрением и семенами. Коллективная собственность на землю, как видно, от этого ничуть не страдала, но материальная заинтересованность крестьян возрастала.

Идея Вань Ли, однако, почти никого тогда не увлекла: холодный душ, которым Мао окатил сторонников семейного подряда в июле 1962 года, многие коммунисты хорошо запомнили, и хотя в Компартии Китая шла кампания за раскрепощение сознания, люди не хотели прослыть откровенными «каппутистами». Даже на знаменитом рабочем совещании ЦК в ноябре — декабре 1978 года семейный подряд дружно подвергли осуждению. Вань Ли вспоминает: «В ноябре 1978 года на рабочем совещании ЦК во время обсуждения проекта документа [„По некоторым вопросам ускорения развития сельского хозяйства“] я выразил несогласие. В проекте говорилось… о „двух нельзя“ [„нельзя делить землю для единоличного хозяйствования и нельзя закреплять производственные задания за дворами“]… Я не согласился… [но] руководители, занимавшиеся разработкой этого документа, не приняли мою точку зрения»⁴.