Увидев Аруна и Сону, Бернем-сахиб подал голос:

– Сона! Ты ли это или всего лишь твое видение? Ты прекрасна, как лотос на заре! Ты словно осыпана лепестками роз! И ты с ней, Арун? А это ваша дочь? Какой прелестный ребенок! Значит, боги все-таки проявили свое милосердие?

– Да, они услышали наши мольбы, – ответил Арун, склоняясь над ним. – А вы как, Бернем-сахиб?

Старик махнул рукой.

– Никак. Школа закрыта, все разбежались.

– Вы так и лежите здесь целыми днями один?

– Хема с Чару заходят меня проведать, да кое-кто еще. А вы надолго?

– Возможно, навсегда. Если вновь не вмешаются какие-то злые силы.

– Мне кажется, с вас этого хватит.

– Да, нам надо где-то обосноваться, растить детей. Через несколько месяцев родится второй. Сона беременна.

– Вот это радость! Ваш прежний дом по соседству с жильем Чару и Хемы снова пустует, так что вы наверняка сможете его снять.

– Мы возьмем вас к себе, Бернем-сахиб, – пообещал Арун. – И обязательно восстановим школу. Ключи у вас?

– У меня.

Не желая медлить, Арун тут же открыл помещение школы. Там бегали тараканы и крысы. На полу лежала груда пыльных циновок, на стене криво висела надтреснутая доска. Ржавые листы над головой, заменяющие крышу, жалобно дребезжали, когда мимо проносился близкий поезд. Арун стиснул зубы, а после сказал:

– Мы все восстановим. Здесь будет не просто деревенская школа, а учебное заведение, где дети индийцев смогут получить хорошее образование, не впадая в зависимость от белых.

Вечером они собрались у Хемы и Чару. Дети (у соседей Аруна и Соны их было уже четверо) сладко спали, тогда как взрослые сидели за вкуснейшим ужином и разговорами. Сона мечтала, что вскоре в ее доме будет так же, как у соседей: натертый до блеска пол, разноцветные циновки, домашний алтарь с красиво расставленными статуэтками.

В окна виднелись верхушки деревьев; пробившаяся сквозь путаницу листьев луна светила прямо в комнату. Аруну казалось, что красота величественного светила бледнеет по сравнению с безупречной прелестью нежного лица Соны. Сейчас ей было нечего скрывать: волосы отросли, живот округлился в ожидании желанного ребенка, их ребенка!

«Ее чары никогда не рассеются, и пелена желания не спадет с моих глаз, а сердечный голод не иссякнет!» – говорил себе Арун.

Все они выпили немного пальмового вина. Без него было бы трудно выдержать эти воспоминания, рассказать обо всем, что случилось.

– Одно событие тянет за собой другое, случайностей не бывает. Потому мы с Соной решили вернуться сюда и продолжить прерванный путь.

Чару смущенно кашлянул.

– Ты намерен восстановить школу, но ведь нужны деньги.

– Это не проблема. Купим все, что нужно.

Деньги принесла Грейс. Она убеждала Аруна не отказываться. Она не сказала, что деньги прислала Флора, иначе он бы, конечно, не взял. Арун долго упорствовал, а потом подумал о Бернем-сахибе, о детях, о школе и согласился.

– Разве вам самим ничего не надо? – спросил Чару.

– Нам с Соной, – с этими словами Арун с любовью посмотрел на жену, – неведомы желания, которые можно осуществить за большие деньги. С нас довольно спокойной жизни и сердечного огня. Чего только мы ни повидали и кем только ни были, однако же остались самими собой.

Последующие дни прошли в лихорадочном возбуждении. Арун чувствовал, как к нему буквально на глазах возвращаются силы. Он заказал школьные принадлежности, нанял строителей. Обладающая обаянием, грамотностью и авторитетом брахманки, Сона обошла соседей, предлагая вновь отправить детей учиться. Вдохновленный происходящим Бернем-сахиб за несколько дней сумел встать на ноги и ходил по двору с палкой. Латика играла с детьми Хемы и Чару. Она успела привязаться к Аруну, а он к ней.

По вечерам, когда на зубчатые верхушки деревьев медленно спускалась луна, Арун нежно гладил живот жены. Ему было немного странно: дети рождались сотнями и тысячами каждый день, но именно этот ребенок казался истинным чудом. Он должен был появиться на свет после того, как Арун едва не умер, после того, как он думал, что Сона погибла.

Они никогда не говорили о Флоре, о том, какую роль она сыграла во всей этой истории. Они постарались просто забыть.

Несмотря ни на что, жизнь все-таки продолжалась, и Арун с Соной надеялись на то, что она принесет им еще немало счастья.

Глава XXXV

Когда Грейс проснулась и выбралась из постели, за окном по-прежнему шел снег. Девушка раздвинула шторы, и комната наполнилась мягким светом. Снег лежал на крышах домов, пригибал ветки деревьев. Грейс знала, что, когда она выйдет на улицу, снежинки станут налипать ей на ресницы и таять на щеках, а по воздуху поплывут облачка ее дыхания. Горизонт исчезнет, останутся лишь туманные очертания ближайших зданий и бесконечное мерцание бесшумно падающих белых хлопьев.

По ночам Грейс видела один и тот же сон: она входит в огромные холодные залы Британской библиотеки и движется к полкам. Находит книгу и раскрывает ее именно в том месте, где некогда вырвала страницу. Во сне она не помнит об этом, потому ее настигает жуткое разочарование.

Ей казалось, что она забывает Индию, чудилось, будто то, что случилось совсем недавно, произошло много лет назад.

На самом деле в ее нынешнем существовании было много хорошего. Грейс не последовала советам тетки и не стала останавливаться в дорогом отеле. Она чувствовала бы себя там чужой.

Вместо этого девушка сняла комнату в обычном пансионе. Тут были громоздкий шифоньер и кровать, застеленная голубым покрывалом с синими оборками, пергаментный абажур, от которого веяло древностью, скрипучее кресло и видавший виды туалетный столик. Из окна виднелась полоска деревьев, окаймлявших соседнее здание, и пустынная боковая улица.

Здесь было спокойно и тихо, и она могла без помехи читать, размышлять и… мечтать.

К счастью, тошнота осталась в прошлом, потому, пригласив Эйприл в кафе, Грейс заказала побеги спаржи, тушеную баранину с картофелем, горячих угрей, а еще пирожные и кофе.

Девушка не рискнула появиться в работном доме, куда в конце концов угодила Эйприл (та сообщила об этом в своем последнем письме), а просто отправила туда посыльного с запиской.

Она ждала уже четверть часа, когда звякнул колокольчик и в помещение вошла Эйприл. Она выглядела худой и бледной; тяжелая жизнь будто стерла с ее лица свойственные юности краски.

Резко поднявшись с места, Грейс бросилась к ней и крепко обняла.

Она боялась, что подруга посмотрит на нее как на богатую выскочку. Эйприл была очень скромно одета, тогда как Грейс в своем элегантном меховом жакете, тяжелой бархатной юбке, модной шляпке с вуалью и кожаных башмаках с розетками на носках выглядела роскошно.

Однако встреча прошла сердечно. Эйприл долго согревала озябшие ладони о чашку с кофе. У нее не было ни муфты, ни даже перчаток.

– Грейс! Не верю своим глазам! Неужели передо мной действительно ты! Ты пересекла океан!

– Да, это я. Просто в моей жизни появилось нечто такое, о чем не напишешь в письме.

– Так ты потому и приехала! – засмеялась Эйприл.

– Не только.

– Надолго?

– Не навсегда.

– Ты хорошо выглядишь, – помолчав, сказала подруга.

Грейс вспомнила, как сошла на землю в Ливерпуле, шатающаяся, бледная, с задубевшей от ветра кожей и жесткими от соли волосами.

– Расскажи о себе!

– Сначала ты, – попросила Эйприл. – Ты же видишь, этот мир нисколько не изменился, разве что в худшую сторону. Так что говорить особенно не о чем.

– Хорошо, – согласилась Грейс и принялась рассказывать.

Она сама не знала, почему так получилось, но по ее словам выходило, что Индия – это страна, где оживают сказки и где наслаждаешься свободой. Край, в котором возможно осуществление райских грез. Но под конец обмолвилась:

– Если б не ребенок, мне бы казалось, что ничего этого со мной просто не было.

– Это Лондон, – вздохнула Эйприл, – он уничтожает мечты. А вообще, все, что с тобой приключилось, просто удивительно. Мне не верится: ты ждешь ребенка! И ты будто бы вышла замуж.