– Амит пропал без вести. Он так и не вернулся с войны.

– Значит, теперь ты вдова?

– Я не знаю. Нилам принял меня в свой дом. Мы не объявляли о моем вдовстве. Получается, я все еще жду мужа.

Когда пришел Нилам, Ратна увидела в его глазах испуг и досаду. Она была для него помехой, она была помехой для всех. Она являлась только для того, чтобы причинять людям беспокойство и горе.

Нилам велел растерянной Манджу и плачущей Кумари оставить его наедине с Ратной.

– Кумари ты не отправил в приют! – с ходу заявила молодая женщина.

– Мне хватило истории с тобой. И тебя, будучи старшим в семье, я бы оставил в доме. Это было решение Амита.

– Почему ты женился на Манджу? Любовь? – резко спросила Ратна.

– У ее отца лавка рядом с моей. Она приносила ему еду. Приглянулась мне, и мы сговорились.

– Анила знает о том, что ты ее отец?

– Нет. Зачем все запутывать? Для нее я – дядя. А отцом пусть считает Амита, раз уж матерью для нее стала Кумари. – Нилам вздохнул и добавил: – Манджу ничего не знает о нас с тобой. Она думает, что ты – вдова моего отца, и только. Теперь у нас есть сын и…

В его взоре ясно читалась просьба не разрушать его маленький устоявшийся мирок. Молодая женщина молчала, и это молчание напоминало тишину глубокого колодца, в котором не отдается даже эхо.

– Я рад, что у тебя есть ребенок, – заметил Нилам и поинтересовался: – От белого?

– Индийцы отвернулись от меня.

– А… он?

– Он на войне.

– Как зовут мальчика?

– Айрон.

Нилам покачал головой.

– Это не индийское имя.

– Неважно. Отныне я все решаю сама.

– И все же тебе надо на кого-то рассчитывать, – сказал Нилам и предложил: – Я дам тебе денег.

Взгляд черных глаз Ратны обжег его презрением и жесткой насмешкой.

– Хочешь откупиться?

– Нет. Деньгами тут ничего не решишь; я могу только просить, чтобы ты оставила Анилу Кумари. Девочка имеет право узнать правду, но… не сейчас.

– Когда? Прожив без меня половину жизни?

– Скажем, перед свадьбой, – нерешительно произнес Нилам.

– Нет! – взвилась Ратна. – Я могу назваться ее тетей, а когда она привыкнет ко мне, открыть, что на самом деле я ее мать. Анила забыла меня, забудет и Кумари.

– Это разобьет Кумари сердце. Она проделала долгий путь от Канпура до Хардвара, думая только об Аниле. Все это время она заботилась о ней. Она любит ее больше жизни. Кумари – честная женщина и больше не намерена выходить замуж. Стало быть, у нее не будет других детей. И еще… твое положение непрочно, Ратна. Ни мужа, ни крыши над головой. А у меня – жилье и хороший доход. В моем доме Анила будет сыта, одета и… счастлива. Мы уже копим ей на приданое[94]. К тому же сейчас в Индии неспокойно, подумай об этом. А Хардвар – мирный город, едва ли сюда доберется эхо каких-то междоусобиц.

Все эти слова казались Ратне камнями, падающими в ее душу, и вместе с тем они не могли уничтожить страстного желания забрать своего ребенка и больше никогда не видеть этих людей.

– Мне безразлично то, что ты говоришь. Анила – моя дочь! Без нее я не уйду.

Отчаяние окружающих было таким пронзительным, что казалось, будто оно разливается в воздухе. Кумари рыдала в доме. Верный своему характеру, Нилам пребывал в нерешительности. Печальная Манджу не знала, что сказать.

Ратна присела перед Анилой. Ее сердце разрывалось от любви и радости.

– Моя хорошая! Меня зовут Ратна. Я… твоя тетя. Ты поедешь со мной.

– А куда?

– В другой город. Так надо.

– А мама?

Ратна заморгала, словно в ее глаза попал песок. Это было невыносимо! Она наслаждалась музыкой голоса своей дочери, но эти слова…

– Она останется здесь.

– Почему? Она заболела?

– Да. То есть… не знаю.

– Мы уезжаем надолго?

– Не очень. Я покажу тебе много интересного.

– А это кто? – спросила Анила, показывая на Айрона.

– Твой брат.

– Мой брат Сунил.

– А теперь будет еще и другой.

Нилам стоял, опустив руки. Манджу застыла, как статуя. Из дома доносился плач Кумари. Эти трое, привыкшие к существованию в своем маленьком неизменном мирке, не умели бороться с судьбой.

Ратна вышла за ворота, уверенно держа дочь за руку. Отчаяние оставшихся за порогом людей било ей в спину, точно порыв ветра, но она не согнула плечи и не опустила голову.

Прежде щебечущая, как птичка, девочка посерьезнела. Анила была еще слишком мала, чтобы задумываться о том, куда ее ведет незнакомая женщина. Но девочка хорошо чувствовала, насколько Кумари, которую Анила привыкла считать своей матерью, и эта женщина разные. Маму отличали спокойствие и особая глубокая ласка, тогда как незнакомка была полна неумолимой, непримиримой, стремительной силы, которая гнала и увлекала вперед.

Анила хотела заплакать, но не решилась, потому что привыкла слушаться взрослых. Почувствовав перемену в ее настроении, Ратна остановилась.

– Должно быть, я иду слишком быстро?

Стремясь поскорее удалиться от дома Нилама, она в самом деле спешила и тянула девочку за руку. Едва заметно вздохнув, Анила пожала плечиками. Она казалась умненькой и беззащитной.

– Ты проголодалась? Чего ты хочешь? Может, купить тебе морковной халвы?

– Я хочу домой. К маме.

Ратне казалось, будто ее тело пронзают раскаленные иглы, а ноги наливаются свинцовой тяжестью. Только смерть делает человека бесчувственным, как камень, а пока он жив, он терзается сомнениями, сопереживает и… понимает.

В душе Ратны словно пронесся смерч, в глазах потемнело. Она поняла, что не сможет распорядиться судьбой маленького существа против его воли, даже если это причинит ей самой новое страшное горе.

Когда она, едва волоча ноги, вошла в ворота дома Нилама, ей почудилось, что остановившееся там время вновь потекло, а стершиеся краски ожили. Обрадованная Анила бросилась в объятия Кумари, которая едва не упала в обморок от счастья. У Ратны пересохло в горле, и все же она сумела сказать Ниламу:

– Я передумала. Пусть Кумари научит меня плести гирлянды. В Варанаси на это можно прожить.

– Ты собираешься туда вернуться? – В голосе Нилама звучала надежда.

– Да. Мне надо кое-кого дождаться.

Через несколько дней, простившись с обитателями дома и своей дочерью, Ратна отправилась в путь, бережно прижимая к себе крохотное тельце сына. Ощущение детского тепла вызывало в женщине дрожь; глядя на сына, она испытывала счастье и переполнявшую ее любовь. Но все эти чувства смешались с болью, которая – Ратна это знала! – никогда не утихнет. Молодая женщина понимала: пройдет время и Анила окончательно удалится в собственный мир, недоступный ее матери.

Ратна не могла сказать, сумеет ли она жить дальше, не жалуясь на судьбу, не жалея о потерянном, питая надежды на лучшее. Чтобы отвлечься, она принялась думать об Аруне и Соне, но и эти мысли оказались безрадостными.

А в это время на одной из песчаных отмелей, протянувшихся вдаль ровным белым полотном, пожилая чета индийцев, живущих в деревушке на правом берегу Ганга, обнаружила неподвижное женское тело. Решив, что женщина мертва, они долго не решались приблизиться к ней, но когда подошли, то увидели, что она дышит, а еще – что она молода и красива.

– На ней почти нет одежды! – смущенно произнес мужчина.

– И никаких украшений, – добавила женщина. – Ганга раздела ее, но не пожелала взять себе ее жизнь. Как мы узнаем, кто она?

– Придет в себя – сама скажет. Надо отнести ее в деревню.

– К нам?

– Да, раз уж мы ее нашли.

– Наверное, она стала жертвой бури!

Ураган бушевал целые сутки, но сейчас совершенно стих: земля и вода замерли в глубоком покое. Жители деревеньки занимались привычными делами. Меж глиняных лачуг бродил скот и бегали дети, над крышами стелился дым, уходящий далеко в поля.

Супруги уложили девушку на циновку. Что-то подсказывало им, что незнакомка происходит далеко не из низшей касты. Однако они заметили и кое-что другое.